Ханморская Древучесть

Глава 3. Легенда о древостах

Во сне Душаню подкинуло на полу у остывшей печки, вдалеке громко хрустнуло, порвалось, и с крыльца донеслось тревожное:

– Кеее! Кеее!

Душаня с трудом разлепила глаза, пробормотала: «Не может этого быть» – и поплелась к двери. Вместе с Золотинкой в распахнутую дверь ворвались утренние прохладные лучи и чересчур бурное настроение. На улице взволнованно жужжали буканожки. Древоку покачивало. Ангуча подскочила к Душане и клацнула ее за шерсть, потащив за собой к двери. Потом, нетерпеливо махнув коротким хвостом, выскочила во двор, крича:

– Ке!

– Да?!!

Душаня в волнении выбежала за дверь. Перед ее носом проплыло громадное белое облако. Древока изумленно посмотрела ему вслед. В зарослях травы трепыхалось еще одно облачко, зацепившись за строения буканожек. Душаня побежала его спасать.

– Какие мягкие! – Душаня сняла облако. Не выдержала, прижала к себе и зажмурилась от пухового удовольствия. Но тучка рвалась на волю, и древока с сожалением выпустила ее из лап.

И только теперь заметила, что внизу не было привычных крыш Древок-селения, верхушек деревьев, только голубая пустота. Душаня осторожно пошла вниз с холма.

– Кееее! – закричала ей ангуча.

– Какой еще край? – испуганно шепнула древока. Она вынырнула из зарослей сор-травы на объеденный ангучами склон. В лицо ударил ветер, разметал длинные белые пряди. Еще пара шагов, и показался бездонный обрыв, заполненный свистом ветра и стаями облаков.

Ангуча позади нервно блеяла, что-то жужжали буканожки. Душаня легла на живот и поползла к краю. Она цеплялась за пучки травы, сердце, казалось, стучит о землю, и невыносимо хотелось проснуться. Ее холм с домом, заросшей лужайкой и всеми обитателями, покачиваясь, набирал высоту. Внизу на высокой горе среди вековых деревьев досматривали последние сны жители Древок-селения. На месте холма зияла черная дыра. Летучий остров поворачивал вслед за облаками.

Душаня замерла в восторге. Вскочила, запрокинула голову и рассмеялась, а потом раскинула руки и запела во весь голос. Тонкая, пронзительная Песня вырвалась золотистым потоком и понеслась вперед, обгоняя ветер.

– Пою! Лечу! Я улетела от них! – рассмеялась Душаня.

А потом древока помчалась по острову, падала с разбегу в густые травы, подпрыгивала, носилась кругами, визжала и хохотала до слез. За ней по пятам скакала ангуча с дикими воплями:

– Кеее! Кууу! – путалась в шести лапах, падала.

Буканожки взобрались на цветы и наблюдали за непривычно буйной Душаней.

***

Вдруг перед крыльцом разворошился бугорок земли. Из него вылетела громадная, жутко потрепанная книга и исчезла в высокой траве. Следом за книгой показалось заспанное существо. Душаня резко затормозила, Золотинка распласталась от неожиданности на траве, а буканожки испуганно завизжали. Существо сильно смахивало на корнеплод с руками-отростками и доброй сотней глазок. Проморгавшись, оно вычихнуло комок земли и дикий возглас:

– Древосты-чхи вернулись-чхи?

– Не-ет, – протянула древока.

– Но Песня! – существо развело всеми своими отростками и выпучило сотню глазок. – Я услышал, как льется Песня, и подумал: раз Песня – значит, Древосты…

Золотинка грозно выступила вперед, загородив Душаню, и ткнула мокрым носом в корнеплод:

– Кеее? Ку?

– Эээ, позвольте. Не надо ничего мокрого в мой адрес, – создание брезгливо отодвинуло огромную морду ангучи.

Золотинка махнула хвостом и повернулась к незнакомцу задом. Незнакомец обиженно повернулся к заду боком.

– Нет, правда, кто вы такой? – повторила вопрос ангучи Душаня.

– Не знаете, кто я? – оживший корнеплод выглядел потрясенным. Затем гордо выпрямился, насколько ему позволял незадачливый рост, и, протянув один отросток, представился:

– Я кручень! Сто Мте Фок Дли Шух Подземнус – хранитель прошлого, к вашим услугам.

– О-о, – только и смогла вымолвить древока и на всякий случай осторожно пожала протянутый отросток.

____________________________________________________________________________________

Душаня не могла знать о крученях. Они порой столетиями не выбираются из прошлого, подбирая даже самые мельчашие клочки только что произошедшего, еще почти горяченького настоящего, через секунду становящегося прошлым, и заносят в огромные Книги прошлого. Кручени дотошные, нудные и совершенно не годятся для общения. К тому же преотвратно выглядят и пугают детей своим нечаянным появлением (оно у них всегда нечаянное): сотня глазок на теле картофельного клубня, ветвистые отростки то тут, то там. Впрочем, они безобидные, ну и, конечно, сверхумные. Найти крученя можно в земле: ходы в прошлое начинаются именно там, из подземных лабиринтов в лабиринты воспоминаний и легенд.

____________________________________________________________________________________

Кручень бегло пробежал по ней сотней глазок и огорченно отметил:

– Судя по твоему безмятежному выражению лица, белый древок, ты ничего не слышала о крученях.

Душаня помотала головой.

– Впрочем, для такого кратковременного создания, как ты… Кстати о времени, который сейчас год?

– Трехсотый.

– Триста лет! – закричал кручень. – Я проспал триста лет!

Он схватился за редкие ворсинки на макушке и нырнул обратно в нору.

Душаня, Золотинка и буканожки переглянулись.

– Ку-ку! – заявила Золотинка в сторону исчезнувшего крученя.

– Еще какое, – подтвердила Душаня и спросила у буканожек: – А вы слышали что-нибудь о крученях?

– Жжжж-жж-жжж, – объяснили ей буканожки.

– Похоже, что вы тоже довольно-таки кратковременные создания. Он тоже упомянул древостов. Интересно, он еще появится?

В ответ на этот вопрос из норы вывалился Сто Мте Фок (как там дальше, Душаня слегка подзабыла). Из коричневато-бежевого он стал тошнотно-лиловым и начал заикаться:

– В-все с-съедено. П-прошлого больше н-нет. О-остались лишь ж-жалкие к-клочки воспоминаний. Они все изъели!

– Кто?! Ке?! Кого? – в один голос закричали Душаня и Золотинка.

– П-пожиратели прошлого.

Кручень понизил голос и, оглядываясь по сторонам, объяснил:

– Это та самая гадливая мелочь, преотвратно дымящаяся, что подъедает частицы воспоминаний: то запах, то цвета, то смыслы. Так, ничего особенного. Ведь мы, кручени, стоим на страже и успеваем собрать все, что случается, в великие Книги Прошлого. Мы, кручени, не из тех, кто бесконечно плодит настоящее. Нет уж. Мы создаем наши Книги и уносим вглубь, к самым корням. Вы знаете, что из хорошо унавоженного прошлого растут ветвистые дороги будущего?

Ангуча, Душаня и буканожки помотали головами. Кручень только махнул на них парой-тройкой отростков.

– У-у, пожиратели. Я вообще не вижу прошлого! – внезапно вскричал он так, что Золотинка свалилась на Душаню.

Пока Душаня спихивала с себя громоздкую ангучу, кручень застонал:

– От пожирателей остается одна сплошная прожженная темнота, черные обугленные дыры на месте воспоминаний и больше ничего.

Древока с опаской оглянулась: вдруг эта «гадливая мелочь» дымится где-то поблизости? Но вокруг свистел ветер, необъятно голубело небо, и бежала по острову от ветра трава.

– Но как же я мог проспать? Понимаете, я ведь прилег в прошлое на пару часиков. Там уже никогда ничего не случается, все упаковано в Книги, и я ничего не могу пропустить. Но это! Сожжены дороги прошлого, а крученя усыпили в настоящем. Неслыханно. Катастрофа. Нет, Мир не знал подобного злодейства! Придумал! – опомнился кручень и ткнул пальцем в небо. – Я должен всенепременейше сообщить о содеянном в Шароградское хранилище крученей.

И не попрощавшись, исчез под землей.

***

– Ку-ку, – брякнула Золотинка.

– Ты уже говорила, – вяло отозвалась Душаня.

Она пыталась представить унавоженные книгами деревья, растущие из прошлого в будущее, и крученей, снующих в их корнях, и чтобы все это вмещалось в настоящее, в котором живет она, древока. Но под рукой щекотались травинки, а ветер пытался сотворить из развевающейся шерсти начес, и невидимые глазу дороги в прошлое представлялись смутно.

Буканожки тем временем шебуршались о чем-то своем, а затем уползли в заросли. Немного погодя Душанины размышления нарушила ветхая книга, которая вышла из сор-травы и направилась к обомлевшей древоке. Ангуча вздыбила шерсть и очень старалась не отходить от Душани, но надвигающаяся на них громада книги заставила ее в конце концов заблеять и спрятаться за угол дома. И как только Душаня собралась закричать, книга грохнулась на дорожку. Из-под нее во все стороны расползались усталые буканожки.

– Ая-майя, это вы, – выдохнула древока и подошла к книге.

Душаня погладила шершавую обложку, на которой тускнели буквы «Легенды о Древостах», и понюхала книгу. Она пахла гнильем и неизвестностью. «Очень притягательно. Неудивительно, что пожиратели не выдержали», – подумала Душаня и закрыла глаза, покрепче вдыхая запах. Книга не открывалась.

– Жж-ж-жжж, – возмутились буканожки, врываясь в Душанины ощущения.

– Будет чай, будет, – ответила им Душаня, нехотя отрываясь от книги, и недовольно добавила: – Между прочим, вы время едой отмеряете. Вдруг это ненормально, а вы и не знаете.

– Ж-жжж-ж, – хмыкнули в ответ буканожки.

– Ну, хоть кто-то должен быть нормальным в этом Мире, – пожала плечами Душаня.

***

Спустя полчаса Душаня, Золотинка и буканожки расположились на крыльце с чаем, засахаренным вареньем и затвердевшими пряниками. Они молча грызли, ковыряли, прихлебывали и рассматривали облака, которые плыли, на взгляд древоки, не совсем по велению ветра. Ей все казалось, что облака ловили поток и врезались в него со всей прыти, качаясь на воздушных волнах. И вообще замечательное дело – пить чай на острове среди облаков, когда горячий дым не надо дуть: его сдувает ветер, и кажется, что даже за таким ленивым занятием, как распитие чая, ты все равно что-то делаешь (летишь, например) – решила Душаня. Тут она расплескала на себя чай, остуженный ветром, потому что прямо перед чаевничающей компанией нора выплюнула крученя.

Кручень пучил сотню глазок и кричал:

– Мои тоннели оканчиваются небом!

– Я не успела в прошлый раз вам рассказать, что остров… – начала объяснять Душаня.

Но ее перебило облако, которое спланировало на тропинку у крыльца и вдруг пыхнуло множеством белоснежных пушинок во все стороны. Пушинки разом завизжали.

– Пуши-пуши, ах, до чего пушистельно!

– Пуши-пуши, летучий остров!

– Пуши-пуши, ми-ми-ми!

Буканожки зажали уши и бросились в свои дома на цветах.

– Летучий? Вы сказали «летучий»? – закричал Сто Мте Фок пушинкам, сорвался с места и исчез в зарослях сор-травы.

– Пуши-пуши, заполошительный типок! – пищали пурушата.

Душаня намотала на уши побольше шерсти и следила за колышущейся травой в тех местах, где метался в чрезмерно громком ужасе кручень. Спустя половинку сгрызенного пряника Сто Мте Фок вернулся мутно-белого цвета и попросил горячего чая.

– Я ничего, ничего не понимаю, – потерянно сказал он, глядя на коричневые круги чая в своей кружке. – Земля в небе, и мне никак не послать донесение о катастрофе, и в Шароградском хранилище Книг никогда не узнают о злодеяниях пожирателей. И Песню поют не древосты, а древока. Нет-нет, Мир обо что-то стукнулся: у него землясотрясение, и все пошло кувырком. Н-да, вопросительно в высшей степени.

– Пуши-пуши, мы так легки на подъем, летим-летим, – встряли пурушата.

– Помолчите хоть немного! – прикрикнула на них Душаня, решившая, что событий и народу многовато для одного утра и небольшого, хотя и летучего, острова.

– Пуши-пуши, ушас-ушас, – заволновались пурушата и обиженно упорхнули.

На летучем острове стало тихо и пусто. Свистел ветер. К вазочке с вареньем вернулись буканожки. Ангуча улеглась под крыльцом, раскинув веером шесть лап. Кручень думал. Душаня нет.

– Вы сказали о древостах. Вы что-нибудь знаете о них? – решилась она спросить у крученя.

– Знаю ли я о древостах? – оживился Сто Мте Фок и тут же сник. – Мои книги. Все в них, каждый вздох прошлого, каждое слово древостов. Пожиратели ничего не оставили. Кроме черных клочков. Хотя, погодите, я ведь спал на… – задумчиво протянул Сто Мте Фок и развел во все стороны отростками, – Книга. Такая мягкая, такая трехсотлетняя. Они не могли ее съесть, иначе разбудили бы меня. Не могли, – повторил он с отчаянием.

– Там было написано «Легенды о Древостах»? – уточнила Душаня.

Кручень вскочил. Кружка с чаем бзинькнула о крыльцо, чай плесканулся на траву.

– Ты ее видела! Где же она? Скорее!

Душаня раздвинула траву и указала на огромный том. Сто Мте Фок бросился сверху на книгу, которая была в несколько раз больше него самого, и нежно прижался к ней.

– Мой последний труд, моя жизнь в буквах, – кручень любовно прошершавил по обложке, просительно шепнул книге.

Обложка открылась. Сквозь шелест страниц послышались отдаленные голоса, обрывки Песни.

– Смотри, смотри, белый древок, – услышала Душаня, но ничего видеть уже не могла. Глаза жгло сиянием страниц «Легенд о Древостах», и она крепко зажмурилась.

Когда древока открыла глаза, в книгу вилась пожелтевшая от времени и местами изъеденная дорога. Оттуда по-прежнему звучала Песня, смутно виднелись горы и дома, мелькали неясные фигуры. Душаня приблизилась к книге, чтобы рассмотреть рисунок поближе. И вот все исчезло: не было травы, дома и острова. Перед ней лежала дорога, заскользившая в страницы.

И где-то над всем происходящим зазвучал голос Сто Мте Фока.

«Когда-то всё в этом маленьком, круглом Мире было огромным: и существа бродили величиною с горы, и поступки совершались с размахом. Но планету плотной черной тенью окружала Ханморская Древучесть. Ханмор и его полчища совершали набеги на мирных жителей, похищали и утаскивали во тьму. Древучесть ширилась, вбирая в себя Мир, и Ханмор стал полновластным его властелином.

Пришли из иных миров исполины древосты. Их корни опутали землю, отделяя ее от Ханморской Древучести, их кроны подняли небо высоко и свободно. Древосты пели Песню, и Песня разливалась над Миром полноводной золотой рекой, рассеивая тьму. Отступили ханморские полчища, исчезла Древучесть.

Мир славил древостов».

Вокруг Душани события летели назад: пожухлые листья поднимались на деревья, наливались красным, зеленым, сжимались в почки, дерево утончалось и уходило под землю. Горы разглаживались в равнинную кожу земли. Мир молодел на глазах, становился безрассуднее и смелее. Душаня пыталась рассмотреть Древостов сквозь трухлявые страницы, но видела лишь светящуюся реку, которая текла над землей и рассеивала окружившую Мир темноту.

Голос крученя задумчиво замолк. По его бормотанию было понятно, что он пытается разобрать, что написано дальше.

«Но Ханмор не отступил. Он собрал войска темных тварей и выступил против исполинов, захвативших его Мир. Только мирцы, прежде испуганные и послушные его воле, не отступили. Они боролись за свободу не на жизнь, а на смерть, и пели Песню древостов. Золотая река разлилась морем и окончательно смела бездонными водами ханморскую тьму».

Страницы листались сквозь древоку, дорога вела вдоль золотой реки, пока вдруг не оборвалась в обугленную по краям яму. Все происходящее вмиг почернело и исчезло. Кручень витиевато высказался о пожирателях, умудрившихся прогрызть его книгу до обугленных дыр, и, извинившись, продолжил с другой страницы.

Мир преобразился. Мирцы черпали жизнь и вдохновение в золотой реке древостов. Они создавали свой Мир заново, пели вместе с древостами и открывали в себе таланты. И тогда река вышла из берегов и открыла им путь в Льемен – царство, что лежало между всеми мирами. И многие мирцы уплыли по золотой реке. Мир опустел. А те, что остались, услышали шепот, подсказывающий им слова надежды. Пришли мирцы к древостам и сказали:

– Верните нам наших утраченных. Поверните реку вспять.

– Но реки не текут вспять, – ответили им исполины, – вы можете лишь плыть следом.

– Что Древучесть, что золотая река – все лишь зло и потери, – сказали им в отчаянии мирцы, – вы ничего не знаете о жизни.

И тогда Древосты запели о жизни: о вспаханной земле, о запахе костров, о закатах и рассветах, о топоте детских ног, о сказках стариков и свободе плыть по реке в новые земли.

Песню услышали мирцы в иных мирах и вернулись в свой.

Душаня спряталась за деревом и смотрела, как встретил путников старый-старый Мир, скрипящий гнилыми заборами, шамкающий развалившимися воротами, заросший колючками. А потом древока почувствовала, как ее шерсть встала дыбом. Оглянулась. За ее спиной клубилась тьма. Она похолодела, но не могла и с места сдвинуться. Черный туман окутал ее, положил невидимые руки на плечи и, шепнув грустное «до встречи», просочился к золотой реке. Душаня не выдержала и бросилась бежать по страницам, которые пролистывались сквозь нее. Но голос тьмы шелестел прямо над ее ухом.

И вновь засиял Мир, встречая своих утраченных…

Здесь тоже дымилась обугленная дыра. Душаня перескочила ее одним прыжком.

Но тут страшный удар расколол Мир. Земля заныла. Разошлась трещинами. Ее тошнило огненными потоками. Она корчилась и плавилась на клочки, на которых с трудом пытались удержаться остатки народов Мира. Острова возникали и скрывались под лавой. Вода кипела и испарялась. Тонули древосты, не в силах устоять на дрейфующей земле. Гибло все великое и вечное. Долго ли длилась эпоха Пламенной земли или коротко, но каждый день был словно год. И так было, пока в Мир не пришел Правитель. Высокий и сильный. В черной бороде сверкала белая улыбка, черные глаза смотрели прямо. Он сказал:

– Разве вы не видите, что во всех ваших бедах виноваты древосты? Они спели Песню и заставили вас покинуть мир. Они спели Песню, вырвавшую вас из царства мечты. Они спели Песню, от которой раскололась земля. Не было бы Песни, не было бы бед.

Так сказал Правитель, и измученные мирцы согласились с ним.

– Я построю новый прочный Мир, – пообещал Правитель, – но мне нужно сердце, полное любви.

И все переглядывались. За время выживания все забыли о любви.

Душаня смотрела на потухшие глаза мирцев, на булькающую землю под ногами. Вдруг из толпы вышла девушка. Вместо платья с нее свисали обугленные лохмотья, в ее волосах цвета осенней травы вились почерневшие лианы и засохшие цветы, только глаза были полны сияющей весны. Толпа выдохнула в одном порыве надежды:

– Отрада!

Отрада сказала, глядя в черные глаза Правителя:

– Держи мое сердце.

Правитель, не в силах оторваться от прекрасной Отрады, взял ее сердце и на глазах у всего Мира бросил его в кипящую лаву. Тотчас лава застыла. Земля перестала плавиться и стала твердой. На поверхности лежали вынесенные из ее лона почерневшие древосты. Мирцы обступили исполинов. И тут они увидели, как в телах древостов закопошились пушистые создания. Создания что-то бормотали себе под нос и суетились. Древосты налились соком, зазеленели и открыли глаза. Никто не успел и слова вымолвить, как древосты запели печальную Песню. Но не полилась золотая река. Возникло золотистое облако, которое осыпалось соленым дождем. Долго плакало небо от Песни исполинов. И Мир наполнился водой. Возникло Море. Его волны зализывали раны обожженной земли.

Правитель встал за спинами мирцев и нашептывал им слова изгнания. И мирцы изгнали древостов. Те печально посмотрели на оживший Мир, легли на волны Моря и навсегда уплыли из Мира. А Правитель построил новый прочный мир, как и обещал.

Дорога под ногами осыпалась пылью, и древока чуть не упала в забвение. Кручень ахнул над полностью изъеденной страницей, которая в его отростках рассыпалась пеплом. Он захлопнул книгу, и Душаня кувырком выкатилась на тропинку у собственного дома, увитого цветами. Ангуча боднула ее носом.

– А что случилось с Отрадой? – спросила Душаня.

– Хм. У меня этого не написано.

Сто Мте Фок недовольно сверкнул на древоку сотней глазок: критика его великого труда пришлась ему не по нутру.

– А где существа, которые разбудили древостов? – снова спросила Душаня, не замечая недовольства крученя.

– Хм, не знаю, – раздраженно ответил Сто Мте Фок. – Быть может, они упали в обугленные дырки в страницах.

– А куда делся Ханмор? – нахмурилась Душаня, поежившись от воспоминания о тьме за спиной.

– У тебя слишком много вопросов, маленький древок с Песней, – резко ответил кручень.

– Что же мне делать с Песней, которую запретили во всем Мире? – распахнула глаза Душаня. Она думала, что Песню нельзя петь только в Древок-селении, и смутно надеялась выбраться туда, где ей не придется бегать от толпы разъяренных слушателей.

Сто Мте Фок задумался, поскреб остростками редкие ворсинки и ответил:

– Тебе только остается плыть по воле Песни. История создается теми, кто плывет, впрочем, как и катастрофы. А у меня нет книг прошлого – у меня нет ни одного ответа.

У крученя тряслась голова, вся важность с него сползла, как морщинистая кожа, и выглядел он пожухло.

– Прости, белый древок, но я ужасно устал. Мне предстоит жить в настоящем. Что может быть сложнее этого, – почти прошептал Сто Мте Фок и, неловко поклонившись, уполз в нору, утащив за собой и книгу.