Ханморская Древучесть

Глава 1. Древок-селение

В отдаленной части Мира, на одной из лесистых гор проплешиной белело Древок-селение. Белым древоки красили стены низких домов, покрытых широкими крышами. Белыми были заборы, расчертившие селение на клеточки-огороды. А в огородах словно по линейке тянулись грядки. И так же ровно была расчесана и заплетена густая шерсть самих древоков: в сложные коричневые узоры. У всех без исключения. Ну, разве что кроме Душани, прячущейся от селян за нависающими прядями грязно-белого цвета.

Единственная улица в середине Древок-селения прерывалась круглым каменным колодцем, а затем, продолжив свой прямолинейный бег, устремлялась к холму, что одиноко возвышался за последними домами. Весь заросший сор-травой, холм скрывал еще один домишко.

____________________________________________________________________________________

Пурушата – свободные странницы. По виду клочки пуха с никому не заметными глазками (и мозгами).

____________________________________________________________________________________

Ангучи – крупные медлительные существа с шестью лапами. Густая вьющаяся шерсть, жирное молоко делают ангучей очень ценными для разведения. Целыми днями анугчи что-нибудь жуют и, похоже, мало о чем думают.

____________________________________________________________________________________

Буканожки – странствующийнародец, преимущественно передвигающийся целыми поселениями. Они ненадолго задерживаются в каких-то местах и тут же снимаются с места, если хоть у кого-то из буканожек возникает желание двигаться дальше. Обычно несколько раз объезжают весь Мир, знают все и всех. Правда,никто не понимает их языка. Очень мелкие, с круглыми красными телами, на которых покачиваются длинные усики. По бокам четыре пары ножек-ниточек.

____________________________________________________________________________________

***

В глаза Душане ударил солнечный луч. Она отвернулась и устроилась в ямке из мха поуютнее.

– Айя-майя, проспала! – Душаня вскочила и, не разбирая дороги, ринулась обратно в селение. Лес оканчивался у подножья заросшего холма. Здесь, в тени деревьев, стоял открытый загон для ангучей. Шестилапые неповоротливые ангучи покинули загон и обгладывали нижний край склона. Шорох за деревьями заставил их на секунду отвлечься от травы и поднять толстые морды, но, не найдя ничего интересного, кроме знакомой древоки, они продолжили свое занятие. Запыхавшаяся Душаня притаилась за стволом сосны и огляделась. Того, кто открыл загон, уже не было.

– Уф, – облегченно выдохнула древока и, отдышавшись, полезла на вершину холма, где прятался в сор-траве покосившийся дом. В отличие от аккуратных домов других древоков, ее собственный давно утратил белизну, скособочился и густо оброс вьющимися цветами. Зато в цветах буканожки настроили целый миниатюрный город. У крыльца Душаня замедлила шаг и настороженно осмотрела строения буканожек, покачивающиеся на ветру. Почти незаметные домики, башенки, мостики, облепившие траву и цветы, в этот ранний час безмолвствовали.

– Уф, – еще раз выдохнула древока, – успела.

Чрезмерная забота буканожек с их назойливым жужжанием могла привлечь внимание теток-древоков. Если тетки узнают, что сегодня ночью Душаня снова бегала в лес, они сразу поймут, в чем дело, и начнется. Еще и наказание выдумают. Нет, спасибо, обойдусь. Душаня аккуратно обогнула буканожичье поселение, перепрыгнула скрипучую доску крыльца и заползла по неровно сколоченной лестнице на крышу. Все-таки на редкость удачно начался день: никаких неожиданных встреч, придирок и разбирательств, как в прошлый раз. Душаня довольно улыбнулась, развалилась на солнце и мгновенно уснула.

Сон разлетелся от первых звуков пробудившегося Древок-селения: чавканья шестилапых ангучей на выпасе, грохота ведер и перестука древесных лап жителей по улице к колодцу. Чуть вдалеке раздался скрип открывшейся двери. Где-то зазвенела посуда. Потянуло запахами жарящихся лепешек. Из одного домика выскочила низенькая древока, обматывая растрепавшиеся косы платком, закричала:

– Брянка, Брянка! Одолжи горшок, свой разбила.

Из соседнего дома откликнулась Брянка:

– Жди, Соечка. Найду скоренько.

Дородная Брянка, несмотря на это «скоренько», выплыла с горшком неторопливо и со скрипом оперлась на забор. Ее резковатые узоры на древесной коже, словно вырезанные ножом неведомого мастера, уже сложились в осуждающий рисунок. Все закругленные узоры Соечки суетливо заметались, пока не подобрались в удивленно-волнительное выражение. Брянка передала горшок и замолчала на добрую минуту.

– Что же? – не выдержала Соечка.

Брянка еще сильнее навалилась на забор, наверное, хотела сказать что-то по секрету. Соечка подставила ухо, и подруга гаркнула:

– Нет, ты представь: наша-то чудинка ночью пела.

Соечка схватилась за грудь:

– Да ты что?! Мож, со сна тебе привиделось, Брянка? Сколько уж мы ее наказывали!

– Привидится такое, скажешь тоже. Вот говорю тебе: она эту гадость назло делает. И не спорь, Соечка. Раз под ивой нашли, значит, такой вот поганый характер, хоть выпалывай, хоть не выпалывай.

– Тсс, ты чего раскричалась. Услышит кто, – шикнула на нее Соечка. Оглядела ближайшие дворы и, на всякий случай дом на холме, но никого, кто мог бы заинтересоваться их разговором, не увидела.

Растрепанная ото сна Душаня сидела на крыше за трубой, обхватив колени руками. Вот уж повезло так повезло слушать очередную белиберду в свой адрес.

Брянка вслед за Соечкой прислушалась к соседям, а затем горячо затараторила:

– А чего? Гляди, как она выкобенивается: и в дом заброшенный удрала, а в прошлом году еще и пришлых напустила, да кого – бродяг-буканожек! Воркует, жужжит с ними – я сама слышала. Может, она совсем того… чуднула окончательно. Но главное, – тут Брянка встопорщилась, и ее узоры вытянулись в большой возмущенный знак, – она же поет Песню!

Соечка огорченно вздохнула:

– Может, после Посвящения исправится?

– Пф, все надеешься, что в ней что-то хорошее проявится. Хе, она же и-во-вая, – покрутила у виска Брянка.

– Мы не знаем, – задергалась Соечка, будто от разговоров про иву у нее начинало везде чесаться. – В корнях-то Душаня лежала слишком большой для младенца. Она не росла под ивой, ее туда кто-то положил.

– Ой, ты все о своем. И кто у нас на краю Мира вдруг завелся, чтобы младенцев-переростков подкидывать? – подбоченилась Брянка, приготовившись сражаться.

Было видно, что спор о Душане – дело привычное, и у каждой в арсенале неубиваемые доводы.

– Покрываешь ее, позволила одной жить. А я вот говорю тебе: ни одна древока не пожелает своему ребенку судьбы ивы. И даже такая мать, что бросила нашу чудинку, не стала бы совать ее под это темное дерево. Родилась она такая, и все тут. Помяни мое слово, Посвящение покажет, что ивовая Душаня, и по темному пути ей шагать.

Тут из дома Соечки донеслись крик и шлепок. Тетка всплеснула руками и кинулась в дом. Брянка грозно осмотрела холм, виднеющуюся из травы крышу и, не увидев притихшую за трубой Душаню, ушла к себе.

Душаня захлебнулась воздухом, закашлялась. Посвящение! И как она о нем забыла. Уже сегодня. Жуть: толпа древоков, вечно косящихся в ее сторону, настороженных и недовольных. И ей ли праздновать то, что она станет одной из них? Что может изменить глупое Посвящение? Древоки всегда будут отдельно, и всё потому, что у нее Песня. Песня в Древок-селении под запретом, и под запретом оказалась Душаня. Она поежилась и посмотрела на небо: если б можно было улететь прямо сейчас, как стаи пурушат, она, не задумываясь, взмыла бы ввысь.

Над краем крыши показались осторожные черные усики. Много-много пар. Они повертелись во все стороны, пока не сошлись в одном направлении – к белой древоке. Душаня моргнула, небо ослабило хватку – древока выпала из него обратно на крышу и уставилась на усики.

– Все в порядке. Правда, – ответила она шепотом. – Выползайте.

Буканожки с жужжанием облепили Душанины руки, плечи, ноги, голову красными шариками.

– Да, ночью пела. Я же нечаянно, – улыбнулась им древока.

– Жжж-жж-жж, – возмутились буканожки и спросили, – жжжж?

– Ага, видела теток. Брянка бушует, – пожала плечами Душаня, – наверное, еще кто-то слышал, но что я могу поделать? Если бы я могла не выпускать Песню, я бы не выпускала. Но она же бьется в горле и обжигается. Как не выпустить – сама ведь сгорю.

В ответ раздался сочувствующий вжик.

– После Посвящения? Думаете? – нахмурилась Душаня.

– Жжж!

Душаня просветлела и поползла с крыши в дом. Может, и правда, все будет в порядке, как нажужжали буканожки.

В доме манила к себе высокая кровать в углу, где каждый матрац в башне из матрацев до самого потолка обещал провал в глубочайший из снов. Тяжело ей давалась борьба с Песней. Душаня силой воли заставила себя отвернуться, не спеша растопить печку и медленно поставить чайник. С веревки над печкой стянула полотняный мешочек с сушеной смородиной и долго ссыпала ломкую горсть в кипящую воду.

– Кее! Куке! – раздалось нетерпеливое за дверью.

Душаня радостно хмыкнула и, сдунув оставшиеся кусочки листьев в кипяток, бросилась открывать.

Все шесть мускулистых и пушистых ног ангучи разом обрушились на древоку.

– Золотинка! – почти строго выпалила Душаня, отбиваясь от настойчивых попыток ангучи вылизать ее лицо. – Ну, Золотинкаааа же, – засмеялась древока и обняла ее за шею.

Ангуча рывком подняла древоку на ноги и ткнулась мордой в ее белую шерсть.

– Ты что, опять сбежала с выпаса?

– Ке, – ответила Золотинка и, повертевшись вокруг себя, недовольно добавила, мотнув коротким хвостом, – куууу.

– А, по-моему, ангучи очень красивые, – Душаня провела рукой по медовым завиткам ангучиной шерсти. – Вполне может быть, что ты не станешь такой же огромной, как твоя мама.

Душаня задумалась и добавила:

– Вообще-то, если честно, я тоже не хочу быть древокой. Только вот пока не придумала, как это устроить. Но все-таки зря ты не ешь траву.

– Кееее, – закекала ангуча, подталкивая носом Душаню на выход.

– Ладно-ладно, молчу. Все ушли? Уже? Сейчас, ведро только возьму.

Из закутка раздался грохот ведра, покатился медный таз, свалилась лопата.

– Я готова. Тихо, – прошептала Душаня.

Древок-селение опустело: похоже, что все и правда ушли на Посвящение и, кажется, про Душаню забыли. Притаившись в зарослях сор-травы, древока с ангучей разглядывали лежащее перед ними селение. Никого. Внизу под холмом замерла тишина. Душаня с Золотинкой переглянулись и, вскочив, с хохотом и кеканьем бросились наперегонки вниз с холма и дальше по улице между домами. За ними следом весело неслись пыль главной улицы, утренние запахи лепешек и жужжание пчел.

Хотя… нет, ушли не все.

Впереди, под круглыми, прохладными камнями колодца, в сырой траве играла орава мальков-древоков. Душаня мотнула головой и спряталась за упавшими на лицо прядями. Дети побросали свои игры и, вытянувшись, теперь внимательно следили за ней. В тишине противно бзинькнула кем-то прихлопнутая муха, у кого-то упала игрушка.

– Беги, Золотинка, – шепнула Душаня ангуче, нервно переступавшей рядом всеми шестью лапами.

– Слышали? – гоготнул мальчишка. – С ангучей говорит!

Компания взорвалась смехом.

– С ангучей! Они же не разговаривают.

– Она еще и с буканожками болтает, ой, не могу!

– Чудинка, лохмы заплети.

– Она сегодня Песню пела!

– Я тоже слышала.

– Песню…

– Песню…

Первый камень ударил неожиданно, сбоку. Ангуча жалобно заблеяла и умчалась за дома. Душаня скрипнула зубами, вцепилась в дужку ведра и отчаянно двинулась к колодцу. Дети вскочили и принялись швыряться мелкими камнями и песком. Но Душаня, наклонив голову как можно ниже, продолжала идти. Дети завизжали и кинулись врассыпную, напоследок покидав в нее словами пообиднее.

Подойдя к колодцу, Душаня привязала ведро к веревке и изо всех сил швырнула его в воду. Ведро жалобно зазвенело о камни, раздался негромкий всплеск, и веревка натянулась. Древока вдруг пожалела ведро, вытащила его на край колодца, прижалась щекой к запотевшему краю.

– Чевой это ты с ведром вздумала обниматься?

Густой голос Зии напугал ее. Так вот кого оставили присматривать за мальками, которые до Посвящения еще не доросли. Душаня вздохнула и повернулась к Зие. Эта так быстро не отстанет. Зия выжидательно смотрела на нее и, уперев руки в крутые бока, продолжила:

– Ой, ну что же ты все молчишь, чудинка нечесаная. А ну-ка поди сюда, косы заплету. Брянка с Соечкой даже вдвоем с тобой управиться не могут. Вот я уж за тебя бы взялась. Погоди, – вдруг дошло до Зии, – а почему ты не на Посвящении? Возраст самое оно.

Душаня сделала шаг назад. Из ведра на ноги плескануло ледяной водой, и древока подскочила на месте.

Зия прищурилась и ухватила Душаню за руку.

– Куда собралась? Беда с тобой, Душанька. Хоть и подкидыш ты, да любая древока рада тебя принять, как родную. Чего кочевряжишься?

На их разговор вышел из соседнего дома старый древок. Ему скоро в землю врастать, но он бодренько доковылял до Душани.

– Ничего-ничего, маленькая она еще. Придет в свой возраст, образумится чудинка наша, – он погладил высохшей, как щепка, рукой по спутанной шерсти Душани, – будет, как все мы. И петь вот уже перестала – порядок нарушать. Умница. А пока пусть играет, придумывает свои разговоры с ангучами и буканожками.

Душаня вырвалась, бросила ведро и кинулась бежать по улице. Вдруг резко обернулась и закричала:

– Я ни-ког-да не буду, как вы! Сами образуйтесь в болтливых древоков с огородами и косичками!