Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Через два часа, на палубе парохода «Шампань»
Протяжно выла сирена. Ей вторили возгласы, перекрикивания отплывающих и тех, кто пришел их проводить. Из труб парохода столбом валил дым. Пассажиры в большом количестве толпились на просторной палубе, возле бортовых ограждений, некоторые – чтобы запечатлеть в памяти лицо близкого человека – невесты, сестры или брата, плачущей бабки.
На пристани людей было меньше. Они махали белыми платочками, кричали «Прощай!» и «До свидания!», плакали, улыбались, выкрикивали чьи-то имена.
– А нас никто не провожает, – заметила маленькая Элизабет.
Она посмотрела на обнявшихся родителей, стоящих тут же. Отец и мать ласково ей улыбнулись.
– Это потому, что мы уезжаем втроем, всей семьей, – сказала Катрин.
– А почему дедушка Туан с дядей Жаном не приехали?
– Билеты на поезд до Гавра и обратно стоят слишком дорого, – пояснил Гийом.
Элизабет подавила вздох. Ей очень хотелось радоваться, но какое-то непонятное чувство мешало этому, тяготило душу. Она не смела поднять глаза на отца, так ее напугали синяки, обезобразившие его лицо.
Мимо них прошел молодой матрос, коснулся своего белого берета, задорно улыбнулся.
– Мадемуазель отправляется в Америку? – спросил он. – Я тоже. Это мое первое большое плаванье на «Повелителе морей», как его зовет наш капитан.
– «Повелитель морей» – это замечательно! – отозвалась Катрин, с нетерпением и радостью ожидавшая, когда судно наконец отчалит.
Моряк отсалютовал и ей, после чего удалился. Теперь к молодой семье подошел скромно одетый мужчина.
– Надо признать, судно знатное! – сказал он, протягивая руку Гийому. – Нарвались на неприятности?
– Увы! В порту, возле складов. Меня ограбили.
– Такое часто бывает, со всей этой сумятицей при погрузке, между железнодорожным вокзалом и пристанью. Лучше поостеречься… Ну хоть целы остались, – заключил его собеседник.
– Только потому, что подоспел какой-то железнодорожник и эти негодяи разбежались. Я еле смог подняться. Еще чуть-чуть, и мы бы никуда не поплыли, остались во Франции.
Катрин предпочла бы разделить исключительно с мужем и дочкой знаменательный момент, когда судно выходит из порта, направляясь к огромному океану. А вот их незваный спутник, похоже, был настроен поболтать.
– Компания даже не вернула бы вам стоимость билетов, – заявил он. – Вот была бы жалость, пропусти вы отплытие! Грузоподъемность нашего корабля 6726 тонн, а паровая машина – мощностью в 9000 лошадиных сил. Считается, что он может перевозить более тысячи пассажиров и две сотни членов экипажа. Я навел справки!
«Шампань» между тем поднимала якорь. Корпус тяжелого судна содрогнулся, и вдалеке, на линии горизонта, небо стало сливаться с сине-зеленой водной гладью.
В конце концов Катрин увела мужа и дочку к носу корабля.
– Какое счастье! – воскликнула она, смеясь. – Гийом, мы наконец уезжаем! Элизабет, милая, смотри – чайки! Она такие же вольные, как и мы!
Над пароходом кружила целая стая птиц, выписывая зигзаги между четырьмя его мачтами. Оглушительный гул двигателей вызвал радостный отклик на пристани, от которой громадное судно медленно удалялось.
– Через десять дней мы увидим Нью-Йорк и статую Свободы, освещающую мир! – восторженно подхватил супруг. – Элизабет, моя принцесса, скажи «До свидания!» стране, в которой ты родилась!
– Хорошо, папочка, но как? – отвечала девочка, зачарованная глухим плеском волн о гигантский борт парохода.
– Помаши провожающим ручкой!
Элизабет тут же послушалась, и ясный взгляд ее голубых глаз устремился в сторону удаляющегося причала. Рассмотреть на нем людей становилось все труднее. На всех парах «Шампань» ринулась в атаку на Атлантический океан.
Гийом заключил жену и дочь в объятия. Он чувствовал себя сильным и был полон надежд. Теперь у них начнется новая жизнь…
Пассажиры постепенно покидали палубу. В соответствии со своим социальным статусом они расходились по каютам: кто в первый класс, кто – во второй. Катрин сознательно оттягивала момент, когда им придется спуститься в самый нижний отсек, отведенный для беднейших вояжеров. Вокруг них и повсюду на судне экипаж занимался своим делом, и это выглядело как концерт, где каждый музыкант досконально знает свою партию.
– Пора и нам занять свои полки, – шепнул ей Гийом. – Заодно приведем себя в порядок. Мне это точно не помешает!
Катрин кивнула. Про себя она решила быть сильной и поддерживать мужа: Гийом не подавал виду, но молодая женщина догадывалась, что он очень расстроен. Сокрушаться вслух он не стал, но потеря часов и золотого медальона очень его огорчила.
– Ты – сама доброта, – прошептала она ему на ухо. – Это так несправедливо, что тебя ограбили!
– Кто знает, может, это было предупреждение – чтобы я отказался от переезда в чужую страну, – очень тихо отозвался супруг. – Моя Кати, ты родилась с серебряной ложкой во рту, как шутки ради говаривал мой отец. И по моей вине лишилась всех преимуществ своего социального статуса. Мы могли бы поехать вторым классом, но на это ушли бы все наши сбережения.
– Я запрещаю тебе в чем бы то ни было себя винить, Гийом! Все решения мы принимаем вместе. И твой путь будет моим, пока мы живы. Хватит об этом! Идем лучше вниз!
Элизабет все это время смотрела в сторону суши – на гаврский порт, колокольни далеких церквей.
– Мама, ты скоро дашь мне куклу? – спросила она, ощутив внезапную потребность в любимой игрушке.
– Потерпи немного, милая, – ласково попросила Катрин. – Сначала мы устроимся на наших местах. А чуть позже папа сходит за чемоданами.
Супруги удивились, а потом и испытали вполне объяснимое огорчение, увидев спальный отсек для пассажиров третьего класса, где находились их места. Чтобы туда попасть, пришлось спуститься по крутому трапу со скользкими ступеньками.
Внизу царила невероятная сумятица – ошеломительная, пугающая. Десятки пассажиров занимались своими делами, перекликались, не обращая внимания на табачный дым: многие мужчины уже сидели с сигаретой или трубкой в зубах. Женщины разворачивали одеяла, открывали чемоданы. Был слышен, невзирая на весь этот шум, плач детей, в том числе младенцев.
В помещении, вобравшем в себя всю эту массу людей и расположенном ниже ватерлинии, стоял острый запах нечистых тел и пота.
– Наверное, здесь плохая вентиляция, – прошептала Катрин, которая ввиду своего тонкого обоняния страдала от этих сомнительных «ароматов».
Пол под ногами вибрировал: под ним работали паровые машины. Казалось, это огромные жуткие звери, рыча, сотрясают корабль. Элизабет спряталась в материнских юбках.
– Идем дальше! – распорядился Гийом.
Из мебели тут были только двухъярусные койки, железные и непривычно узкие, но места все равно было ужасающе мало. Элизабет схватила отца за руку.
– Не бойся, моя крошка, – уверенным тоном сказал Гийом. – При отплытии всегда шум и суета, но скоро все уляжется. И у нас есть собственный уголок, там нас никто не потревожит.
– Надеюсь, это так, – отвечала встревоженная Катрин. – Усталость уже дает о себе знать.
– Там ты сможешь отдохнуть, – ответил ей муж.
Им пришлось остановиться и встать вплотную друг к другу, иначе из-за шума они вообще не слышали бы друг друга.
Какая-то женщина окликнула их хрипловатым голосом, жестом прося отойти:
– Эй, голубки! Не стойте в проходе. Мне надо в туалет. Это ж надо: всего две уборные на сто человек в нашем отсеке! Надо успеть, пока не начали суп раздавать.
Катрин отшатнулась так резко, что ударилась спиной о массивную металлическую переборку. Гийом увидел, что она морщится.
– Кати, милая, очень больно? – спросил он, обнимая жену.
– Нет. Пожалуйста, давай найдем наши койки, я хочу прилечь. А потом ты сходишь за водой, иначе я не смогу обработать твои ушибы.
После долгих и утомительных поисков Гийом разыскал наконец их места. И тут же посадил Элизабет на койку верхнего яруса.
– Там тебя никто не толкнет, – заверил он дочь, поглаживая ее по волосам. – Не тревожься, скоро я схожу за твоей куклой.
– Лучше бы выйти на улицу, папочка! Тут плохо пахнет.
– Мы поднимемся на палубу, но позже. Наша мамочка устала. А пока веди себя хорошо!
Свернувшись калачиком на коричневом одеяле, Элизабет вынула из кармана оловянного солдатика, подаренного другом Жюстеном, и сжала его в правой руке. Поездка на поезде и полное переживаний утро утомили девочку. Вскоре ее сморил сон.
Катрин, в свою очередь, тоже притворилась спящей – чтобы избежать любопытствующих взглядов соседей. Гийом перед тем, как отправиться за питьевой водой, засунул объемный кожаный саквояж под нижнюю койку.
– Как это вы, милочка, решились плыть в такую даль, в вашем-то положении? – послышался рядом чей-то громкий голос.
Молодая женщина вздрогнула. Голос принадлежал краснолицей черноглазой женщине, смотревшей на нее в упор.
– Простите, мадам, я задремала, – сказала Катрин.
– Хорошо тем, кто может спать в этом галдеже! Да и качка пока не чувствуется. Когда выйдем в открытое море, качать будет как сливы на дереве. А вы откуда будете?
– Из Шаранты.
– Понятия не имею, где это. А мы из Валансьена: я, муж и двое наших обормотов. Шахту закрыли, вот мы и решили попытать удачи в Америке. Я – Колетт, но знакомые зовут меня Коко.
– Катрин Дюкен!
Колетт, рыжеволосая и пышнотелая, порылась в плетеном чемодане, извлекла из него черную блузу, потом сунула ее обратно и достала шерстяную вязаную кофту.
– Замерзла что-то… А вы – нет?
– Нет. Я не сняла пальто, поэтому мне не холодно.
– А ваш муж, я смотрю, попал в передрягу? Подрался?
– На него напали и ограбили. Незадолго до отплытия, в той части порта, где находятся склады, – пояснила Катрин, привставая.
– Вот не повезло бедняге! – сочувственно вздохнула соседка.
– А где ваши дети, мадам? – из вежливости поинтересовалась Катрин.
– Отправила их на палубу вместе с мужем – хоть пять минут посижу спокойно! – со смехом произнесла Колетт.
В проходе показался Гийом, в руке у него было ведро с водой. Катрин оживилась. Мужа она встретила широкой радостной улыбкой.
– Присядь, и я наконец-то за тобой поухаживаю! Достань саквояж, в нем есть все необходимое. И позволь тебе представить нашу соседку, Колетт. Мадам, это мой супруг Гийом.
Плотник любезно поприветствовал попутчицу. Как ни настраивал он себя на лучшее, неизбежное теснейшее соседство с множеством людей устрашало – пустые разговоры, необходимость исполнять свою долю общественных работ, не говоря уже о возможных ссорах и неподобающих гигиенических условиях.
Хмурясь, он молча сидел, пока жена обмывала ссадины и смазывала их бальзамом на основе травы окопника.
– Теперь займусь шитьем, – сказала Катрин. – Пожалуйста, сними пиджак.
– Это не срочно, – проговорил Гийом. – Ты бледна, лучше приляг!
Колетт ушла, и молодой плотник этим воспользовался, чтобы поцеловать жену в губы, после чего окинул ее страстным взглядом.
– Моя красавица Кати, – сказал он, – мне так неприятно видеть тебя посреди этой сумятицы!
– Почему? – спокойно спросила жена. – Неужели из-за того, что я родилась в замке? Гийом, я люблю тебя и доказала это, когда последовала за тобой в Монтиньяк, вышла за тебя замуж. И если я отказалась продавать наш дом, то только в память о том, как мы там были счастливы. Твои братья будут его сдавать, получая небольшой доход, а ты останешься его владельцем.
– Какая разница, владелец я или нет, мы ведь не собираемся возвращаться во Францию? Имей мы эти деньги, тебе бы не пришлось соседствовать со всеми этими людьми, терпеть их крики, эту вонь! Здесь уже невозможно нормально дышать.
– Десять дней, Гийом, плавание займет всего лишь десять дней по расчетам Трансатлантической компании, – отвечала Катрин. – Ты – со мной, и мы вместе позаботимся об Элизабет. Перестань терзаться и дай мне пиджак. Мне не нужен муж-оборванец!
Час спустя Катрин оказалась в той же ситуации, что и в порту: муж ушел за их двумя чемоданами и не возвращался. Она успела минут двадцать подремать, съесть ломоть хлеба из своих запасов и зашить прореху в мужнином пиджаке.
– А где хранится багаж? – спросила она у Колетт, которая как раз переодевала маленького сына: он испачкал свою кофту.
– Недалеко, моя красавица! В комнате, что соседствует со столовой. Мой благоверный уже принес мне чемодан.
И женщина кивнула на плетеный чемодан возле своей койки.
– Это хорошо, потому что пришло время переодеть этого постреленка. Это мой младшенький, Поль, ему три года. Старшему десять, это он его привел. Бедного Поля стошнило, видно, там, на палубе, качает сильнее!
– Волна ощущается и тут, – заметила Катрин. – Я и подумать не могла, что на таком огромном судне кто-то может страдать от морской болезни. Моя дочка ничего не чувствует, и слава богу. Она спокойно спит.
– Зато этой ночью она глаз не сомкнет! – с уверенностью предрекла Колетт. – Свожу-ка я своего мальчишку в туалет, а то все окажется в штанах.
Провожая ее глазами по лабиринту из спальных мест, Катрин встретилась взглядом с Гийомом, который шел навстречу. Вид у него был удрученный, и распухшее лицо не улучшало впечатления. Она ждала, не вставая с койки.
– Кати, у нас новая беда, – сознался муж, присаживаясь рядом. – Пришлось просить встречи с капитаном!
– Зачем?
– Чемоданы пропали! Мы так и не смогли их найти. Служащий компании искал вместе со мной, думал, это какая-то ошибка. Но нет, наш багаж потерялся между поездом и пароходом. В Нью-Йорк мы прибудем с пустыми руками! В твоем чемодане была ваша с Элизабет одежда, приданое для младенца, а в моем – мой плотницкий инструмент с именными гравировками и рабочая одежда. А еще – наши книги и кукла Элизабет.
Катрин потеряла дар речи – настолько катастрофа ее впечатлила. Муж взял ее за руку.
– Капитан в курсе. Он принес свои извинения и заверил меня, что такого рода инцидентов у них еще не случалось.
– Но нам-то что теперь делать? – возмутилась молодая женщина. – Компания обязана выплатить компенсацию! Мы единственные пострадавшие?
– Может, и нет. Это выяснится сегодня вечером.
– Хвала Господу, что у нас остался хотя бы кожаный саквояж! В нем некоторые вещи Элизабет, принадлежности для шитья и документы.
– Не понимаю, как такое могло случиться! – продолжал сокрушаться Гийом. – Я решил тебя предупредить, а теперь снова пойду туда и буду искать. Корабль огромный, и наши чемоданы могли отнести в одну из кают второго класса.
– Нет, пожалуйста, останься! Я и так слишком долго сижу одна. Здесь стало спокойнее, но без тебя мне все равно неуютно. И вид у некоторых пассажиров подозрительный, – продолжала она, понизив голос до шепота. – А тебе надо поесть, ты с утра голодный. Могу предложить хлеб с сыром и яблоко.
– Мне скорее хочется пить, чем есть, Кати. Приятель советовал не пить воду из здешних резервуаров. Он два года назад плыл на другом пароходе и чуть не умер от дизентерии. Никто не заботится о гигиене пассажиров третьего класса. И света вечером в этом отсеке, я думаю, будет мало.
Катрин промолчала. Она протянула мужу эмалированную кружку и вылила в нее остатки жидкости из бутылки.
– Сладкий чай, который я брала в дорогу, – прошептала она. – А потом придется пить здешнюю воду.
– Боже, если бы я знал, сколько здесь возникнет проблем! Только бы Элизабет не заболела! – не успокаивался Гийом.
– Никто из нас не заболеет, – заявила молодая женщина. – Сейчас подумаем и решим, как нам теперь быть. Потерю чемоданов мы переживем. Я умею шить, так что по прибытии в Америку справлю нам новый гардероб.
– А мои инструменты?
– Купим новые. Мать дала мне денег. И, благодарение Господу, я их взяла! Знаю, ты не хочешь принимать никакой помощи от моей семьи, но сейчас придется проглотить свою гордость, у нас нет другого выхода. Денег хватит, чтобы прожить на новом месте несколько недель. С приданым для малыша я тоже что-то решу. А если нам чего-то будет не хватать во время плавания, уверена: мир не без добрых людей.
Катрин ободряюще улыбнулась, однако Гийом уловил нотку глубокого огорчения в ее ласковом голосе. И еще больше восхитился мужеством жены.
– Ты – самая чудесная женщина на свете! – сказал он и обнял ее.
Элизабет слушала разговор родителей: она уже минут пятнадцать как проснулась. Она обрадовалась, узнав голос отца, и уже хотела потянуться к нему, когда Гийом упомянул о пропаже багажа.
«А как же моя кукла? – подумала девочка, ужасно расстроившись, чуть не плача от огорчения, как это часто бывает у детей. – Дедушке Туану не понравится, что я ее потеряла!»
Она тихонько всхлипнула. Катрин тут же навострила уши и знаком попросила мужа встать.
– Нужно поговорить с нашей дорогой малышкой, Гийом! Уже три недели она сама не своя. Нужно было положить ее куклу в саквояж.
С верхней полки свесились две маленькие ножки в шерстяных чулочках, с округлыми икрами.
– Мама! Папа! Я хочу вниз! – заявила девочка. – Папа, ты меня поймаешь?
– Конечно, моя принцесса!
Обняв отца за шею, Элизабет успокоилась. Гийом осыпал личико девочки легкими поцелуями.
– У нас для тебя плохая новость, милая, – сказал он ей на ушко. – Наши чемоданы потерялись.
– Папа, я знаю.
– Без куклы тебе будет очень грустно, но скоро у тебя появится новая. Мы купим ее в Америке.
– Или я сошью тебе куклу сама, прямо сейчас, – добавила Катрин. – Дедушка Туан смастерил твою из дерева и лоскутков материи. Думаю, у меня выйдет не хуже.
– Спасибо, мамочка! Я так тебя люблю!
– И мы тебя любим, дорогая! – хором ответили родители.
Все трое засмеялись. Зазвучала тихая музыка, словно эхо их веселья, – кто-то играл на скрипке. При первых нотах в отсеке стало тихо, потом гул голосов усилился. В него вплетались тоненькие голоса детей, плач младенцев.
Впечатление было такое, что людей в помещении несчетное множество. Они перемещались по проходам, забирались на верхние полки, сталкивались. Глухое гудение двигателей в глубине трюма не могло перекрыть несмолкаемый гомон сотен человек, многие из которых были встревожены или страдали от морской болезни.
– Интересно, где дрессировщик с медведем? – сказала Катрин.
– Точно не в этой части твиндека, – отвечал Гийом. – На судне более тысячи пассажиров, Кати, не считая экипажа. Только в третьем классе их больше пяти сотен.
– Надо же! В таком случае мы никогда со всеми не перезнакомимся.
– Мама, а когда ты сделаешь мне новую куклу? – спросила Элизабет.
– Действительно, почему бы не заняться этим прямо сейчас? Я могу делать это сидя, – отозвалась молодая женщина. – Только предупреждаю: она будет маленькая, очень маленькая.
Девочка кивком выразила свое согласие. Родители обменялись радостными взглядами. Похоже, настроение у девочки улучшилось и она была готова стойко переносить все связанные с путешествием невзгоды.
