[Семья]
Поведение чертовки выглядело настолько вызывающим, что находись на ее месте взрослая женщина, та б давно растеряла снисходительное отношение, которое по традиции проявляли высокородные господа. К детям, конечно. Хотя, никто здесь из себя недотрог не строил – все вели себя вполне естественно. Лукреция же, а ей только-только исполнилось одиннадцать, пользовалась своим исключительным положением без зазрения совести. И любой гневный взгляд, обращенный в сторону прелестной белокурой нимфы, мгновенно смягчался, теплел. Нормальная реакция. Нет, ну не отчитывать же ребенка за невинные шалости?
* * *
По иронии судьбы отец ее, самый могущественный, более – самый богатый – кардинал всея Европы, добыл нынешнее свое положение не столь древностью рода, и увы, не наследственной чистотой помыслов, – просто кровный его дядька состоял ныне в сане Папы. Был на Земле наместником Божьим. Дядька? А, ну да. Дядя, отец родной и Папа – три разных человека в одном лице. Триедин, как небесный Покровитель, да простит он подобные сравнения. Такое трудно себе представить. Однако еще труднее поверить в то, что сказанное есть чистейшая правда.
Фамилия Борха (или Борджа, как ее переиначили на италийский манер) не достигла бы современного величия праведными помыслами и добрыми поступками. Увы, путь к власти усыпан отнюдь не лепестками роз. Интриги, предательство. Потакание смертным грехам. И их исполнение. Кровь. Всюду кровь! Да что вы, какие войны, какие жестокие битвы на поле брани?! Так. Междоусобицы. МеждоОсобицы даже…
Гранд Альфонсо, нынешний Папа Каликст, будучи еще мало кому известным испанским дворянином нисколько не гнушался вступать в противную природе связь с родной сестрою своей. Ну, та и родила ему Родриго. Сын и одновременно племянника. Но удивительно иное: находясь на Священном престоле, Альфонсо Борха отчего-то вдруг вспомнил о давнем плоде собственного порока. Больше – повелел юнцу немедленно прибыть к своему Двору. Кем бы он там ни был, о мальчишке неплохо б и позаботиться, дать ему образование, следом – пристроить на должность… Вот только увидев белокурого ангелочка, сошедшего с палубы богатой галеры, Святейший напрочь позабыл об отцовских чувствах. Кровь… Проклятая кровь забурлила в жилах так, что маленький Родриго оказался на том самом фамильном ложе, на котором некогда извивалась похотливая самка – его разнесчастная матушка…
Европа не очень стыдливо прятала лицо под вуалью благочестия. Возрождение! Ренессанс традиций старого доброго Рима, падшего под натиском лавины северных варваров. Или все-таки… Впрочем, не то важно. Братья вновь жили с сестрами, отцы с дочерьми. Открыто и без лишних мук совести. А дети? Ну, дети частенько рождались уродами. Побочный эффект. Уродства же зачастую проявлялись не только в вывернутой наизнанку морали, в физиологии тоже. Порок в среде знати стал настолько своеобычным, что его попросту перестали осуждать. И замечать. Больше того, некто отважился и превозносить. Сперва с оглядкой, после – с гордостью. Ну скажите, разве может быть иначе, когда во главе легиона прелюбодеев ступает под штандартом сам Святейший? Если Бог не против, отчего должны сомневаться никчемные и жалкие рабы его?
Господь… Да кто он?! Отчего-то мнится, то вовсе не добродетельный искупитель – приемный сын бедного плотника… Гермес? Аполлон? Юпитер?
Шло время. Бастард вырос. Да и порядком наскучил развратному «полубогу». Пора было приниматься за строительство витиеватых карьерных катакомб. В конце концов, Борха он – безвестный испанский гранд, или наследник громкой фамилии – Борджа? Вопрос, ясно, риторический. А Папа Каликст несмотря на позорные свои привычки и капризный нрав умом слыл исключительным. И не просто слыл – являлся на деле. Наимогущественнейший правитель Европы! Ступни его, благоухающие розами, лобызали правители итальянских земель (это, понятно, само собой), короли Франции, Испании, воинственные германцы. Может быть по-другому? Ну уж! Не каждому ли из высокородных желамо обеспечить себе достойное место на Небесах?
Альфонсо лишь злорадно посмеивался в «келье», устраивая тем же самым временем для себя и близких рай здесь. На грешной земле. Да кто его знает – существует ли жизнь после смерти? В нее можно верить. А можно не верить. Главное, не трепать языком лишнего. Осязаемое и видимое – реально; в реалиях столько прекрасного и воистину чудесного! Так что же есть настоящий грех? Уж не брезговать ли тем, что само идет в руки? Прочее – издержки морали. Христианской, да. Единственно правильной. Вот только кто решил, что принципы добродетели – то единственное, на что стоит опираться?
Время шло. Годы летели, легкомысленно не заботясь о тормозах и набирая с каждой новой луной все большую скорость.
Папа Каликст стал стар и немощен. Но лишь плотью. Мозг понтифика работал по-прежнему четко. Искусное плетение интриг – вот то единственное развлечение, что доставляло ему ныне прежнее удовольствие. На место свое – на папский престол – Альфонсо готовил сына. Кардинала Родриго. Такого же порочного подонка и жестокого извращенца, каким был он сам. Но то, уж простите, кровь. Кровь Борха. Простите великодушно за оговорку – Борджа. Родная кровь. Это ль не главное?
Родриго…
Синьора Роза, давняя любовница кардинала и мать всех его детей – Франческо, Чезаре и очаровательной Лукреции, – в тайне надеялась, что дурная кровь порочных испанцев растворится в ее праведной – в крови благочестивых графов Ваноции. Но, видать, напрасно. На сыновей было больно смотреть, девочка же… Дочь – пусть никого не смутит ее небесное обаяние – росла настоящим чудовищем. Демоны во плоти! Господи, за что такое наказание?
Боже, есть ли ты вообще? А коль есть, почему отвернулся? Неужели не трогает тебя наличие души в телах… нет, не рабов твоих? Детей твоих заблудших…
* * *
Лукреция ела пирожное, когда почувствовала на себе взгляд. Пронзительный, обжигающий. Замерла. Резко обернулась. На нее, недвусмысленно облизываясь, смотрел молодой чернокудрый красавчик. Тот самый, что появился в доме впервые. На него просто нельзя было не обратить внимания. Высокий, стройный, правильные черты лица, хорошая фигура… Лукреция прекрасно помнила, чему учила мать – надо смущенно опустить взгляд и отвернуться. А если покраснеешь… Именно так ведут себя приличные синьорины. Да, да, приличные и целомудренные.
Она так и хотела поступить. Уже собиралась переключить внимание, но… не смогла удержаться. Уставилась на юношу во все глаза, а потом подмигнула и, копируя мимику красавца, провела язычком по губам. Боже, зачем?
Мерзавец ухмыльнулся. Встал с кушетки, отставил чашу с вином и, нисколько не смущаясь, направился прямиком к ней. Приблизившись вплотную, тронул синьорину за запястье и склонил свою голову к ее затылку, собираясь, видимо, что-то сказать. Однако девчонка, опередив словоизлияния, звонко рассмеялась, легонько оттолкнула кавалера и отбежала на несколько шагов. Потом замерла, обернулась и еле уловимым жестом позвала юношу следовать за собой.
За тяжелой портьерой, отделявшей зал от внутренних помещений, где спустя минуту оказалась парочка – молодой жиголо и совсем еще юная синьорина прямо на полу предавались плотским утехам. Братец? Ну-ну. Кого ты выбрал на этот раз? Хромоножка Джулия? О, Цезарь! Я-то полагала, что вкус твой безупречен. Хотя, ради разнообразия… Многие считают, что телесное увечье партнера придает отношениям шарма. Ладно, не стоит мешать. Все равно потом расскажешь. Ах, Чезаре! Ты ведь не удержишься, верно? Такой болтун…
– Меня зовут Марчелло, – раздался горячий шепот в самое ухо.
Какой, к дьяволу… Ох, совсем о тебе забыла.
Лукреция подняла на юношу глаза, нашла пальцами его ладошку, ухватила и чуть не бегом повлекла жертву за собой. Марчелло, говоришь? Бе, какое гадкое у тебя имя!
Чуть не задохнувшись от бега и чувств, остановились на втором этаже. Перед дверью, ведущей в одну из гостевых спален. Марчелло, не пытаясь справиться с накатившим желанием, грудью прижал девчонку к стене и начал осыпать поцелуями лицо, шею, худые детские плечи…
– Что… Что ты делаешь? – стараясь изобразить возмущение вскричала Лукреция. – Как… Как тебе… Не видишь, что я не доросла до этих игр? Стой… Ну, послушай же!
Однако пальчики ее уже расстегивали пуговицы. Сколько же их тут? Мрак. Проклятый камзол…
Зов плоти – не зов, настойчивое требование – сдерживать стало решительно невозможно.
Марчелло толкнул спиной дверь и, когда та раскрылась, увлек визави внутрь, на ходу стаскивая с себя одежды. Лукреция даже не думала сопротивляться. К дьяволу ваше кокетство! Природе следует подчиняться!
Юноша сосредоточенно сопел. Как старый уставший осел. Фу! Но действовал при том слишком уж деловито – словно разделывал свиную тушу. Движения Марчелло были точны, а вздохи напоминали звуки… Нет, он настоящее животное! Вьючное! Лукреции стало смешно. Наконец кавалер полностью обнажил партнершу, и теперь, сидя на краешке огромной кровати, мерзавка с любопытством наблюдала, как тот стаскивает с себя длинную батистовую сорочку. Узкие сапоги и бархатные панталоны валялись на полу. Прямо поверх ее роскошного бального платья.
Любовник набросился на Лукрецию с рычанием… нет, уже не осла! Нубийского льва! Жестко схватил за горло и резко всадил горячее и разбухшее мужское естество ей рот. Было не просто больно, прекратился доступ воздуха. Чем? Как дышать? Боже, помоги! Она из последних сил колотила насильника по плечам слабыми ручонками, царапала его спину ногтями… Все тщетно. Отвратительный живой кляп проникал все глубже и глубже, разрывая горло… Господи, какая адская мука! Помоги, Господи… Нет, она хотела совсем не так. Все неправильно. Все гадко, страшно, плохо… Она потеряла сознание. А очнулась от того, что в лицо ударила горячая струя. Липкая и тошнотворная. Отвратительный кисель залил нос, глаза, стекал сейчас в уши.
Лукрецию вырвало. Она чуть не захлебнулась в этой смеси из спермы и собственной блевотины. Но и почувствовала страшное облегчение. Все. Слава Всевышнему, все закончилось…
Однако то, что произошло дальше, заставило б содрогнуться и крепкого духом воина.
Дверь распахнулась. В спальню ворвался брат. Лицо, перекошенное гримасой ярости. Свирепое, страшное. В руке сверкнул лезвием длинный кинжал, который через секунду опустился на плоть подлого любовника. Под корень той самой ее части, что недавно не просто жила – требовала подчинения. И удовлетворения… От представления, устроенного синьором Кошмаром спас новый обморок…
Сколько времени она провела в забытье, Лукреция представить не могла. Однако придя в себя, обнаружила, что лежит под уютным тяжелым одеялом. В левом кулачке ее было что-то зажато. Мягкое, влажное, скользкое… Что?
Она знала. Да. Потому и не могла выпустить, отбросить. Как не могла и заставить себя посмотреть.
Марчелло рядом не было. Никого не было.
Немного времени спустя из коридора, со стороны лестницы, раздались быстро приближающиеся шаги. Дверь открылась. На пороге застыл он. Цезарь. Братец улыбался. Но лучше б никому не видеть той улыбки!
Простояв так с минуту, Чезаре прикрыл за собою дверь, приблизился к кровати, уселся на край.
– Ну, как ты себя чувствуешь, цветочек мой? – негромко и ласково спросил он.
– Где он? – вместо ответа, еле ворочая языком, проговорила Лукреция, имея ввиду, разумеется, грубияна Марчелло.
– Никогда не задавай вопросов, на которые заранее знаешь ответ, – прошептал тот, прислонив указательный палец к ее губам. – Главное, что ты его больше никогда не увидишь. Но будешь молчать… Понимаешь? Молчать… А сейчас тебе нужно вздремнуть, цветочек. Запомни: сон – лучшее лекарство. От всех недугов.
Цезарь поправил одеяло, встал и пошел к выходу. Но, уже схватившись за дверную ручку, замер и обернулся.
– Не бери в голову, цветочек. Это просто жизнь, – спокойно произнес он. – Поверь, слабаку на земле места нет. И сама никогда не жди от судьбы милостей. В чем нуждаешься – бери. Не возьмешь ты, умыкнут враги.
И покинул комнату. Бесшумно, как тень.
* * *
Переходя к тем, кто приобрел власть не милостью судьбы, а личной доблестью, как наидостойнейших я назову Моисея, Кира, Тезея и им подобных. И хотя о Моисее нет надобности рассуждать, ибо он был лишь исполнителем воли Всевышнего, однако следует преклониться перед той благодатью, которая сделала его достойным собеседовать с Богом. Но обратимся к Киру и прочим завоевателям и основателям царства: их величию нельзя не дивиться, и, как мы видим, дела их и установления не уступают тем, что были внушены Моисею свыше. Обдумывая жизнь и подвиги этих мужей, мы убеждаемся в том, что судьба послала им только случай, то есть снабдила материалом, которому можно было придать любую форму: не явись такой случай, доблесть их угасла бы, не найдя применения; не обладай они доблестью, тщетно явился бы случай.
Моисей не убедил бы народ Израиля следовать за собой, дабы выйти из неволи, если бы не застал его в Египте в рабстве и угнетении у египтян. Ромул не стал бы царем Рима и основателем государства, если бы не был по рождении брошен на произвол судьбы и если бы Альба не оказалась для него слишком тесной. Кир не достиг бы такого величия, если бы к тому времени персы не были озлоблены господством мидян, мидяне – расслаблены и изнежены от долгого мира. Тезей не мог бы проявить свою доблесть, если бы не застал афинян живущими обособленно друг от друга. Итак, каждому из этих людей выпал счастливый случай, но только их выдающаяся доблесть позволила им раскрыть смысл случая, благодаря чему отечества их прославились и обрели счастье…
Дорогие выбеленные, ныне исписанные листы остались на столе. Чернилам надо дать высохнуть.
Он стоял у большого окна в белой комнате. Смотрел вниз. На расцветающий шиповник, высаженный перед домом. Красиво… Но попробуй схвати его – немедленно изранишь руку. Вот и испанцы… Не ведают, что творят! Словно малые дети. Всем и так ясно, что Каликст оставит после себя на престоле сына. Но коль и новый Папа будет таким же… Италия – это шиповник. Красивый цветок. Однако им лучше любоваться со стороны. Не ломай ветвей. Гладь листья, но не хватай. Или надень плотную кожаную рукавицу. Иначе – раны и боль. Неминуемо. А Борха боятся боли, хоть и делают вид, что им на нее наплевать. И рукавицу им надевать лень… Из детей еще может что-то получиться. Нет, не так. Должно! Родриго – умница… Но эта привычка отца – уповать на милость судьбы… Недальновидно. Фортуна, отвернувшись раз, обратит ли к тебе свое прекрасное лицо вновь? Ее снисхождение придется заслуживать. И кто знает, какую цену придется заплатить…
– Синьор Никколо, карета готова, – в дверном проеме, склонив в почтении голову, застыл слуга. – Можем отправляться в путь немедленно.
Господин повернулся на голос. Кивнул.
– Прекрасно, Скорцо. Только проверю, все ли подготовил документы, и немедленно выезжаем…
* * *
Дом Ваноцци после ночной гулянки, казалось, вовсе не хотел просыпаться.
Солнце стояло в зените. Близкий городской рынок источал на город зловоние. Возле лавок суетились простолюдины. Сюда старались не смотреть вовсе.
Да, небольшая площадь за горбатым мостиком, перед дворцом, купленным кардиналом Родриго для матери своих детей, пустовала. Рыбаки и ремесленники избегали показываться здесь, сочиняя про дом и его обитателей полные ужаса легенды. Будто все, кто не по своей воле переступают порог здания, на следующее утро всплывают в канале. Искалеченные и изуродованные. Мертвые. У кого выколоты глаза, другие без ушей, носа, без рук.
Враки! Глупые сказки. Скажите, ну кто видел этих мертвяков? Или хотя бы общался с непосредственными свидетелями злодеяний? Просто страх, у которого, как известно, глаза велики, вытряхнул кое из кого остатки разума. Разве нет?
Хм…
А ответьте-ка мне, милейший, какой-такой утопленник всплывет, коль к шее его пенькой привязан мельничный жернов? Или в распоротое брюхо заботливые руки зашили пару-тройку мостовых булыжников?
Лукреция однако бодрствовала. Уже час она лежала с открытыми глазами, рассматривая яркую потолочную роспись. Происшедшее ночью казалось страшным сном. Ночным кошмаром, навеянным обитателями Преисподней.
Вспоминать о пережитом накануне вовсе не хотелось. Точнее, хотелось думать, что все это случилось с какой-то другой женщиной. Постой-ка… Как ты сказала? С женщиной? Да и пусть. С кем угодно, только не с ней.
Фамилия Кандиано, к которой и принадлежал непонятным образом исчезнувший прямо с пира Марчелло, слыла одной из самых могущественных в Венеции. Этому семейству принадлежал огромный торговый флот, без всякой опаски бороздивший не слишком спокойные воды Средиземноморья. От Босфора до Геркулесовых столпов. Пираты могли нападать на чьи угодно суда, однако галеры, чьи белые флаги были крещены красным, обходили стороной. И тем самым поступали в высшей степени благоразумно. Кто из нормальных разбойников желает неминуемой и скорой своей гибели? Да, да, каждый караван сопровождает пара снаряженных орудиями быстроходных испанских каравелл, а команды их собраны из тех же корсаров, которым жирные венецианцы платят золотом. Золотом! И, поговаривают, платят столько, что простому пирату не награбить во веки веков.
Марчелло… Наследник рода Кандиано. Прямой и единственный. Неужели Чезаре взял и просто прирезал его? Как скотину. Хм… Но зачем? Красавчик, безусловно, был тем еще подонком. Но разве нельзя было просто отделать эту свинью? Сломать ему руки? Ноги, наконец, вырвать? Чтоб неповадно было. Разве за ЭТО полагается расплачиваться жизнью? Нет. Не полагается. Хочется верить… Цезарь свиреп, но не способен убийство. Или… Вопросы, одни вопросы! Как ответить на них? Кто на них вообще сможет ответить? Господь Всемошущий…
– Лукреция, ты уже не спишь?
Приоткрыв дверь, в комнату заглянула мать.
– Нет, мама, – улыбнулась девочка. – Мне просто не хочется вставать. Прости, что я ушла с бала раньше. Но… что за шум я слышала из комнаты? У вас что-то произошло?
Роза прошла внутрь и села на краешек кровати. Сложив руки на груди, тяжело вздохнула. Какое-то время тягостно молчала. Видать, подбирала слова, чтобы ответить без сгущения красок. Лукреция тишину не нарушала. Ждала. Она чувствовала то состояние, в котором сейчас находилась мать.
– Нынешней ночью пропал юный Кандиано. Из нашего дома, – наконец проговорила мать.
– Кто это? – стараясь не выдать себя интонацией, спросила девочка
– Тот красивый юноша, что сидел в самом углу. Марчелло. Ты не могла его не заметить – он так пялился на тебя… Не помнишь?
– А-а. Помню, – кивнула Лукреция. – Было бы грехом забыть такого красавца.
– Ты была последняя, кого с ним видели, – сказала Роза и пристально посмотрела дочери в глаза. – Мне сказали, что вы покинули зал вместе. Ты чего-то хотела от него?
– Нет, – покачала головой девочка. – Просто вышли на балкон полюбоваться звездами, а потом…
– Он сам чего-то желал? – перебила мать. – От тебя?
– Да, – неожиданно для себя произнесла Лукреция.
И тут же испугалась.
Казалось, что молчание, повисшее в воздухе, сейчас обрушится на головы сокрушительной лавиной. Но ничего не произошло. Роза развернула плечи и завела за спину руки. Шумно выдохнула.
– Я знаю, милая, чего мужчины хотят от женщин, – спокойно сказала она. – Потому не буду тебя спрашивать. Удивительно лишь то, что…
Вновь повисла пауза.
– Что удивительно? Мама?
– Удивительно то, что ты, дорогая моя, пока еще не женщина, – задумчиво проговорила мать. – Ты ребенок. И как он только посмел? Негодяй… Скажи мне, Чезаре вас видел?
– Видел, – кивнула Лукреция. – Он…
– Молчи! Больше ничего мне не говори. Не желаю этого слышать!
Роза резко встала, покачнулась, схватилась за сердце. А потом сорвалась с места и выбежала из комнаты, захлопнув за собою дверь.
Опять эта истерика! Нет, ну сколько можно? Ведь она все знает. Просто строит из себя оскорбленную невинность. Лицемерка!
Лукреция улыбнулась. Да, ребенок. И Цезарь видел, что делали с этим ребенком, потому и… Поделом. Спасибо, Господи. А Кандиано как-нибудь переживут потерю. Станут они ссориться с домом Ваноцци? Нет, не так. С Борджа.
С домом Борджа!
* * *
В точности так все и произошло.
Вопреки самым мрачным ожиданиям графини Ваноцци, ничего страшного больше не случилось. Даже наоборот, дело обернулось к лучшему.
Конечно, Кандиано были сильны и уважаемы, но мстить клану Борджа даже они не отважились. Понимали, чем может грозить ссора с родственниками самого Папы. Да и кардинал Родриго – далеко не последняя фигура не только в Венеции или Риме, но и во всей Европе. Плюс – тело наследника так и не нашли. Марчелло исчез, словно в воду канул. Хм… Словно? Впрочем, тела нет, нет и дела.
Но вот обида, нанесенная отпрыском купеческого рода почтенному дому Борджа-Ваноцци в тайне не осталась. Уж Роза постаралась, чтобы о позоре почтенных горожан узнали все. И пусть! Пусть в скандале замешана ее собственная дочь. Лучше выглядеть мученицей, чем потаскухой. Много полезнее. И выгоднее.
Не прошло недели, образумившиеся Кандиано принесли извинения. Вместе с ларцом изысканных индийских и африканских самоцветов. Что ж, неплохо. Но главное – мир. И мир был сохранен. Чего еще желать?
А спустя месяц ни о происшествии во дворце Ваноцци, ни о загадочном исчезновении юного наследника флотовладельцев практически никто не вспоминал. Пожалуй, только родственники несчастного дурака Марчелло. Да Лукреция, в душе которой после того случая зародилась неумолимая тяга к подобного рода приключениям. А что? Тылы надежны и крепки. Братья прикроют. Они всегда будут на ее стороне. На Франческо, впрочем, особой надежды нет, зато Цезарь…
О! Душка Чезаре великолепен!
Как он красиво вонзил стилет в ухо тому потному жирному старику из Феррары. И не посмотрел, что граф. Дальбержетти, кажется? А Фонтаньоле из Болоньи… Этот кривоногий недорыцарь даже панталон спустить не успел. Подавился собственным кадыком…
Лукреции не было их жалко. Похотливые мозгляки, охотники насладиться юной плотью. Смерть вам! А вы ждали чего-то другого? Языки свои высунули в предвкушении удовольствия… Ведь знали ж, на что шли. Или нет? Предвидели! Это точно. Верьте слухам, господа! Иногда подобная вера полезна для здоровья.
Да. Цезарь великолепен. И лучшего любовника попробуй еще найди. Франческо тоже ничего, но грубоват. Любит причинять боль. В экстазе забывает, что под ним не посторонняя шлюха, а родная сестра… Ох, только б они друг дружку не поубивали. Чезаре в последнее время так смотрит на брата. Хорошо, умеет сдерживать… Боится пролить родную кровь?
Нет, надо остановиться на одном. Выбрать, наконец. Кого? Тоже, вопрос! Да и так ясно…
Но с выбором пришлось повременить. Синьорине стало элементарно не до него. Вот ведь напасть какая…
Беременность протекала тяжело. Постоянно тошнило, постоянно эти ужасные обмороки, слабость, боли в животе и под сердцем. И мать смотрит так, что хочется провалиться в ад. Какой позор! Дед одной ногой в могиле, отец готовится взойти на Священный Престол, а их цветочек-ангелочек… Тьфу!
Тем не менее, положенное время спустя, когда юной маме только-только исполнилось двенадцать лет, на свет явились прелестные близнецы. Мальчик и девочка.
Роды прошли тайно, и тайно окрещенная дочь, тут же была отдана трем странствующим рыцарям-монахам из ордена Иоаннитов, вернувшимся со Святой Земли и как раз этим вечером постучавшимся в дверь резиденции кардинала, дабы получить ужин и ночлег. Сам дон Родриго в городе отсутствовал – находился в Риме. Посему мальчонку, а след продолжателя рода, старцы крестили тоже, но без слова хозяина дома взять решительно отказались. Господи, скажи, что с ним делать? Ведь разгневается Родриго, увидев незаконнорожденного. Чего доброго, утопит, как котенка. Подкинуть кому? Отдать на воспитание и денег заплатить, чтоб молчали? Ох…
В общем, пред тем, как навсегда распрощаться с внуками, Роза провела в молитве всю ночь. А после надела на мягкие шнурки два дорогих и одинаковых, словно те близнецы, серебряных перстня с большими рубинами, еще недавно принадлежавшие купцам Кандиано. На память.
Или на черный день.
Кто его знает, окажет ли милость судьба?
* * *
Святейший кончался в адских муках.
Дон Родриго с сыновьями, прибывшими в Рим не так давно, дежурили у постели отходящего Папы сутками, сменяя лишь друг друга. Но, похоже, эту ночь Папа уже не переживет…
Кардинал, сгорбившись, сидел возле ложа. Памятуя о наказах недавно здравомыслящего еще отца, строил грандиозные планы. Да, Альфонсо мудр. Уточнение – был мудр. Он сделал все возможное для того, чтобы его замыслам никто не помешал. Стоит лишь чуточку доработать идеи, выстроить четкий план. Главное, новый Папа известен всем. Даже Коллегия Десяти не осмелится воспрепятствовать. Святые отцы куплены. С потрохами. Ха! Попробуй-ка, не продайся. Лучше уж с мешочком злата на поясе, чем с гарротой на шее. Бесспорно.
Чезаре примет графство. Или дать герцогство? Франческо… Впрочем, об этом думать пока не время. Альфонсо взял слово, что внуки сперва получат достойное образование. Овладеют науками. Однако вместе мальчиков отправлять нельзя. Слишком уж неуживчивы, каждый тянет одеяло на себя. Итак… Франческо отправится в Падую, Цезарь – в Пизу. Точка. Розу с Лукрецией надо готовить к переезду в Рим. Искать достойный их статуса дом. Или, может, выстроить новый? Новый. Пожалуй, так будет даже лучше. Всем лучше…
– Отец, я хотел бы с тобой поговорить. О Лукреции.
Он не заметил, как в келье появился Чезаре. Но не вздрогнул. Натренированная за годы воля. Ох, но каков шельмец?! Крадется, словно кот ступает. Да с такими талантами…
– Ты слышишь меня, почтенный кардинал?
– Прекрасно слышу, дражайший сын. Нечего нам о ней говорить. После всех ваших проделок, твою сестру след выдать замуж. Чем быстрее, тем лучше.
– Ого. И кто у нас счастливый жених? Приметил кого? Или так, рассуждешь?
Что это? Нотки ревности в голосе?
Родриго резко повернул голову и пристально взглянул в глаза отпрыску.
– Хватит дурацких вопросов и вообще болтовни, – зловеще произнес он. – Эта проблема не должна тебя волновать в принципе. Мужа Лукреции скоро подберу. И не дай Господь… Слышишь? Не дай Господь упасть хоть одному волоску с его головы. Надеюсь, ты меня понял?
– Да, отец, – прошептав, поклонился Чезаре.
– А раз понял, ступай. Гонца в Пизу – в университет – пошлю немедленно. Ты отправишься следом. Завтра же. На рассвете. Все. Увидимся, когда выветрится из головы всякая дурь. И чтоб грядущая встреча наша была обоюдно-радостной.
– Но…
– Я все сказал. И более тебя не задерживаю.