Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
12. Заботы и хлопоты
Похороны совершились на третий день. Тело бедного старика лежало на столе, накрытое саваном и окруженное свечами.
Вернувшись от Зайцева, Александр первым делом выяснил, знал ли кто из слуг о смерти барина. Молодой Тришка, добрый малый лет двадцати пяти, исполнявший при Александре обязанности верного денщика и помощника на охоте, вообще несколько дней отсутствовал в доме, так как, пользуясь нестрогостью молодого хозяина, давно уже завел себе на деревне солдатку и при каждом удобном случае ночевал у нее.
Почему он предпочитал оставаться у этой солдатки вместо того, чтобы неотлучно находиться в имении, сообразительный читатель может легко догадаться, вспомнив свою молодость.
Две деревенские девки, взятые на время приезда Катеньки, и едва передвигавшаяся старуха кухарка не выглядывали из кухонной половины. Мальчик сирота Федька, как всегда, спал в прихожей. Только старый Пантелеймон видел неизвестного гостя, приехавшего к барину и исчезнувшего тихо и незаметно, как это часто делали господа, являвшиеся к майору по давним петербургским делам.
Вечером Александр сказал Пантелеймону, что барин занемог, а утром – что отец умер. Через три дня его похоронили. Александр посылал коляску в Захаровку, за матерью, но жена майора Нелимова отказалась проводить мужа в последний путь.
На похороны приехала княгиня Тверская с печально робкой Поленькой. Вместе с ними явился и Богдан Степанович Персидский, считавший себя ближайшим другом майора, так как тот знал толк в фейерверках и разрешал Александру помогать Персидскому устраивать эти зрелища, требовавшие знаний, опыта и осторожности.
На погосте у церкви собрались крестьяне. За двадцать лет жизни при странном барине мужики распустились и разленились донельзя, но, несмотря на это, барином они гордились и рассказывали, при случае, мужикам из соседних деревень, что, упражняясь с сыном, их «майлер» так «шпажкой тычет», что нет сил глазом усмотреть, а когда палит из пистолей, то влет сбивает простую муху, а крупного овода или мохнатого шмеля – даже не прищурив глаза.
О том, что произошло на самом деле, никто не догадался. Только священник удивился, когда Александр сказал ему, что сам обмыл тело отца. Но потом подумал, что в этом нет ничего странного при хозяйственном неустройстве, царившем в усадьбе Нелимовых. Могила майора Нелимова оказалась рядом с могилой убитого им на поединке поручика Корнеева, с ним он когда-то, в годы беспечной и дерзкой молодости, похитил у масонов отделения страшной ложи иллюминатов отречение Анны, погубившее их обоих.
Спустя несколько дней после похорон Александр вызвал к себе Егора Медведева, Топтуна, мужа Анисьи, и приказал ему, как человеку бывалому, в свое время живавшему и в Твери-городе, и в Москве, отвезти в Санкт-Петербург письмо Анастасии, внучке хромого Акима Сверчкова из Захаровки, отпущенного на волю еще самим старозаветным барином, бригадиром Матвеем Ивановичем Захаровым, отцом барыни, то есть жены майора Нелимова.
Сверчков известен в столице по торговому промыслу и слывет миллионщиком, а потому Егор должен исхитриться разыскать его в городе, пусть себе даже и таком не маленьком, как Санкт-Петербург, где люди, живущие на одной его стороне, толком и не знают, кто живет на другой.
В письме Александр объяснял Анастасии, как найти Екатерину Андреевну Нелимову, фрейлину малого двора великого князя Павла Петровича, а встретившись с ней, рассказать, что умер ее отец, Андрей Петрович Нелимов. Но, главное, улучив удобный момент, шепнуть ей на ухо, что брат ее, то есть он сам, Александр, узнал все об Анне.
Отправив нарочного, Александр на всякий случай написал Катеньке простое письмо с вестью о смерти отца и послал его по казенной почте. Обычно во всех делах Александр привык полагаться на Катеньку, подчиняясь ее мнению и как бы уступая ей старшинство. Но после смерти отца, оставшись единственным мужчиной в семье, он подсознательно почувствовал за собою ответственность за сестру, и за мать, и за имение.
Имение было почти разорено, вернее, совершенно запущено. При отце Александру и в голову не приходило заниматься хозяйством, хотя Протасов часто упрекал его в том, что хозяйство у Нелимовых ведется из рук вон плохо, а точнее, не ведется хозяевами совсем.
Точно так же обстояли дела и у многих других помещиков. Недалеко от Заполья, верстах в сорока, находились владения князей Сорокопятовых. У них хозяйство было развалено еще хуже. Но князей с этой странной фамилией все считали если не сумасшедшими, то по крайней мере полусумасшедшими, что соответствовало действительности.
Жалкое существование влачили по вине своих хозяев и еще несколько поместий. Владелец одного из них, Козловский, жил в Петербурге и годами не появлялся в своем имении. Его приказчики обирали крестьян и воровали безмерно, наживая себе за несколько лет состояния, деревни Козловского поражали нищетой и разорением.
Так же выглядели и еще несколько поместий, хозяева их или спивались, или из-за лени и неспособности медленно погружались в состояние естественного распада.
Но на глазах у Александра имелись и совсем другие примеры. Тот же Протасов со своим, как он говорил, совершенно идеальным поместьем, в нем – опять же по словам хозяина – каждая травинка и каждая курица приносила доход, «ибо к тому и предназначена Богом и естеством».
Можно сказать, процветало имение Дельвигов. Две сестры-немки рачительно вели хозяйство, бережливо собирая копейку к копейке, предназначенные для будущей карьеры молодого барона. Крестьяне в их имении были в меру сыты и досмотрены, как приглеженные хорошим хозяином кони.
Зажиточно жили и мужики княгини Тверской, владения ее вообще казались особым государством, окруженным другими странами, жившими по другим законам и обычаям. Неплохо шли дела и у князя Ратмирского. Настоящего порядка добиться ему не удавалось, но так как он все-таки пытался заниматься хозяйством, то, благодаря и его трудам, и хлопотам управляющего, о котором я расскажу попозже, результаты их трудов и забот все-таки сказывались.
