Жизнь моя, иль ты приснилась мне…

Глава 3

Дана и Бруно, вскоре после того как отдали Киру «старикам», стали жить отдельно, переехав в крохотную квартирку, расположенную в одноэтажном деревянном домике в том же районе Панямуне, в паре километров от улицы Пушу. Жили по-прежнему с постоянным выяснением отношений, загулами Бруно. Это, однако, не помешало им через год и девять месяцев после рождения Киры родить еще одну девочку, которую по настоянию Марии назвали Ольгой.

Практически единственным развлечением для Марии был поход в кино и чтение книг. Других развлечений для людей ее возраста в то время практически и не было. Мария зачитывалась произведениями А.П.Чехова, Н.А.Некрасова, А.С.Пушкина. В основном это была русская классика, выбор был традиционным. Избранное ею имя для вновь родившейся внучки было выбрано из числа имен героинь произведений этих авторов.

Но рождение второй дочери не спасло семью Даны и Бруно. Прожив еще пару беспокойных лет, они разошлись. Бруно ушел, Дана осталась с Ольгой. Киру так и растили Мария с Матвеем. Обе девочки росли в разных семьях и ходили в разные детские сады.

Дана недолго оставалась одна. Она уже работала не кондуктором, а бухгалтером одного из пассажирских предприятий города и вышла замуж за одного из водителей по имени Витас, работавшего там же.

Витас был чистокровным литовцем. Высокий, статный, по-мужски красивый. После рождения у них общей дочери Риммы, в которой Дана души не чаяла, Ольгу отдали в недельную детсадовскую группу, то есть домой ее забирали на субботу и воскресенье, остальные дни девочка находилась в детском саду.

Надо сказать, что Мария, понимая, что ей уже было хорошо за пятьдесят, всячески способствовала тому, чтобы Кира общалась как с Ольгой, так и с остальной семьей невестки. Периодически уговаривая Киру поехать к матери, она говорила внучке:

– Кира, ты пойми, мы с дедом рано или поздно умрем, а ты останешься одна. Человеку очень плохо, тяжело жить одному. Поезжай к матери, у тебя там две сестры, тебя никто не гонит, мать тебя принимает, Витас не обижает. Запомни: ласковый телятка двух маток сосет…

Слова о «ласковом телятке» возмущали Киру и отбивали у нее всякое желание ехать в гости к матери, тем более что от бабушки она слышала немало негативного о Дане. Все-таки, как ни крути, Мария была свекровью Дане, а значит во многом, почему ее Бруно остался без семьи, была виновата именно она, жена.

«Сосать двух маток» Кире было противно, она постоянно сопротивлялась этим поездкам уже зная, что одна из «маток» от нее по сути отказалась. Но Марии все же порой удавалось ее уговорить съездить к матери и благодаря этому Кира общалась и с Ольгой, и с матерью, и со второй, только что родившейся, единоутробной сестрой Риммой, разница в возрасте с которой у Киры составляла десять лет.

Как и полагалось, каждая, достигнув семи лет, сначала Кира, затем и Ольга, отправились в школу. Киру Мария отдала в школу с преподаванием на русском языке, где обучалось русскоязычное население. Ольгу же Дана определила в школу-интернат, где обучение велось на литовском. Школа-интернат территориально располагалась за пределами города. Само название такой специализированной школы говорило о том, что учились там дети из неполных или проблемных семей. Жили они в школе-интернате неделю и могли возвращаться в семью на полтора дня в неделю, со второй половины дня субботы и до завтрака понедельника. Отпускали их домой также на каникулы и праздники. Дане было явно не до Ольги, она создала новую семью и была в ней откровенно счастлива.

Ольга росла девочкой красивой. Среднего роста, стройная, темноволосая, голубоглазая с пухлыми, красиво очерченными губами – она была очень привлекательной. Кроме того, девочкой была умненькой. А еще очень любила петь и в самом деле пела хорошо. В школе-интернат был свой небольшой вокально-инструментальный ансамбль, руководил которым учитель пения. Ольга была в нем солисткой до окончания школы.

Кира пошла в первый класс в начальную школу в своем районе, училась хорошо и ровно.

В сентябре, когда начался учебный год в третьем классе, Мария узнала, что в городе открылась школа-интернат для русскоязычных детей. Определить туда Киру особого труда не составило – девочка росла без родителей, фактическим воспитателем ее была бабушка. И Киру без особых проблем взяли в этот интернат.

Матвей был категорически против! Он не понимал, зачем нужно отдавать в интернат ребенка, с которым не возникает особых проблем?! Для Марии же, которая для своего возраста, перевалившего уже за пятьдесят, достаточно тяжело физически работала, ухаживая в санатории за туберкулезными больными, убирая их палаты и целые этажи, это был выход. Кроме того, после школы внучка приходила домой и находилась там до ее возвращения одна, без присмотра. Потом – проверка уроков, ребенком нужно было как-то заниматься… В конце концов, интернат – это же не детский дом?

Мария страшно терзалась, правильно ли она делает, отдавая Киру в интернат? Внучке она объясняла:

– Пойми, если со мной что-то случится, ты будешь под присмотром государства, уж оно-то тебя не оставит. Я буду за тебя спокойна.

Шли шестидесятые и они, русские люди, жили все же не в России…

С тяжелым сердцем приведя Киру в интернат и передав из рук в руки воспитателю, она в изнеможении опустилась на ступеньку чистой каменной лестницы здания школы и почувствовала, что все вокруг перед глазами – серая пелена, а сердце как будто остановилось…

Матвей так никогда и не смог простить Марии этого ее шага и всю оставшуюся их жизнь при любом удобном случае припоминал ей этот интернат.