Борух Баклажанов. В поиске равновесия

Жёстковский театр драмы (краткая справка)

В начале 90-х годов для повышения культурного уровня населения в селах часто строили драматические театры. По линии министерства культуры для этого была разработана целая государственная программа, целью которой было изменить вектор досуга селян и привить им те ростки, столь необходимые для личностного культурного роста. Идея эта зрела в верхах еще с начала 80-х, и на тот момент начала активно претворяться в жизнь.

Село Жёстково в эту программу, по счастью, попало, и театр был построен. Труппа набиралась в основном из местных жителей, но нередко на гастроли приезжали и коллективы ведущих театров страны. На жёстковской сцене блистали популярные в то время Соломон Штыц и Жанна Ванильная. В некоторых постановках, по слухам, принимал участие даже сам Николай Апфельбаум-Черезтире, но театр с ним быстро расстался, поскольку тот каждый раз доводил до белого каления главбуха, пытавшегося с его слов написать его фамилию в ведомости в день зарплаты.

Театральный худрук Модест Мельпоменов постоянно искал новые формы и дерзко экспериментировал, перепробовав все от камбоджийских фантастов до белорусских деревенщиков, но в итоге остановился на пьесах Ираклия Щербатова – своего однокашника по театральному институту. Ираклий писал глубоко, безжалостно бередя все социальные нарывы страны, начиная со второй половины 20-го века. В тот вечер на сцене давали «Плов» по Щербатову, и большинство населения пошло в театр, но Баклажанов посчитал иначе.

* * *

Клуб был определенно сельским, с паркетом, как в старых коммуналках. По углам стояли столики, за которыми в полумраке сидели скучающие дамы весомых достоинств. Заиграла медленная музыка, и Борух решил пригласить на танец одну из них.

– Я Вас категорически приветствую, – сказал он, подойдя к ней, – разрешите Вас пригласить.

– Явно не местный! – подумала она, но приглашение приняла, с показным безразличием закатив глаза и томно встав.

Давешние полбутылки «Сибирской» делали Баклажанова особенно галантным, и даму он вел весьма пиетично. Не учел Борух лишь одного – она была подругой местного селянина, а стало быть, находилась «при нем». Тот сидел со своей компанией в другом конце зала, бурно обсуждая вопросы, далекие от глобальных, и в конце танца предложил Боруху выйти, спровоцировав того на дискуссию. На провокацию Баклажанов из вежливости поддался и, приняв приглашение, вышел на улицу. Дискутировали они недолго, результатом же была сдвинутая челюсть у одного и кровавые сопли у другого. Итоги местного явно не устраивали, и останавливаться на достигнутом он не собирался. По его счастью, в тот момент он увидел своего старшего брата, который как раз с компанией возвращался из театра с «Плова» по Щербатову, и попросил того посодействовать. «Оппонентов прибавляется!» – подумал тогда Борух, а в центре внимания он быть привык.

Старший брат на просьбу родственника откликнулся, равно как откликнулись и его друзья. Они подошли к вопросу ответственно. Театралы разматывали сапогами лежавшего на земле Баклажанова, и Борух начинал понимать, что танцор он плохой. В какой-то момент компании стало скучно, и они устроили перекур, а Баклажанов пошел к колонке смывать с лица кровавую кашу. «В театр надо было тебе идти, танцор, в театр – души поболее, а физики поменьше!» – думал Борух и на миг поднял глаза. Зрелище не пришлось ему по душе. Эти пятеро вовсю вырывали заборные колья из ближайшей ограды, и Баклажанов понял, что делали они это не просто так. Подсознательно вспомнив, что лучшая из 36 стратагем это «бегство», Борух иного пути искать не стал.

Бежал он быстро, хотя бегом это было трудно назвать – скорее он парил, слегка касаясь земли и оставляя за собой столб пыли, как от несущегося табуна лошадей. В какой-то момент он обогнал группу детей из местной спортивной школы, совершавших вечернюю пробежку.

Уже подбежав к «вилле», Борух остановился и, отхаркиваясь что есть мочи, пытался восстановить дыхание. Группа детей догнала его и побежала дальше по сельской дороге, но мальчишка, бежавший в конце, остановился и подошел к нему. Паренек был чернокожий.

– Каким ветром он здесь? – подумал тогда Борух.

– Дяденька, кто это Вас так? – спросил мальчуган, внимательно изучая Баклажанова.

– Да вот на танцы сходил! – ответил Борух.

– Вы, дяденька, лучше бы в театр пошли, – сказал парнишка. – Меня мама водила – там красиво и люди хорошие.

– Я заметил! – буркнул в ответ Баклажанов. – Ну, беги, ребят догоняй. Слушай маму и радио и учись хорошо – тогда из тебя толк будет.

– Договорились! – озорно сказал мальчишка, улыбнувшись и сверкнув белыми как снег зубами.

– Как зовут-то тебя? – спросил Баклажанов уже убегавшего паренька.

– Усейн! – крикнул тот и скрылся за поворотом.

Утро следующего дня выдалось тяжелым. Баклажанов проснулся и с трудом смог открыть глаза и отнюдь не по причине раннего часа. Он вышел на кухню, где Денис уже готовил завтрак, разогревая остатки вчерашних яств.

– Ого! Как я понимаю, вчерашний поход в клуб удался? – спросил он, взглянув на Боруха.

– Был неразборчив в выборе дам! – резюмировал тот.

– Ну, ничего, опыт – сын ошибок трудных. Впредь поразборчивее будешь, – усмехнулся Ден, – садись есть.

Надо было поправить здоровье, чтобы утро заиграло яркими красками, и они открыли вторую «Сибирскую». Говорили они долго, и после короткой прогулки по селу пришло время возвращаться домой.

Приехав на станцию и купив льготный студенческий билет, Баклажанов помчал домой. Электричка шла как-то монотонно медленно, и где-то на середине пути Борух решил выйти в тамбур на перекур. Там уже стоял человек. Это был седой мужчина среднего роста лет пятидесяти. Синие «перстни» на пальцах и Сталин на груди, видневшийся из-под расстегнутой рубашки, слабо выдавали в нем инженера или служащего.

– Прикурить не будет? – спросил Борух.

– Имеется! – сухо ответил человек, как-то изучающе с прищуром посмотрев на него.

Он ехал в город отмечаться со справкой об освобождении. Они так и простояли в тамбуре вплоть до города за разговорами на разные темы. Чувствовалось, что человек испытывал к Баклажанову какую-то симпатию, ибо Борух разговор вел грамотно и лишних вопросов не задавал по понятным причинам. Сам же человек говорил взвешенно и от некоторых тем уходил по причинам тем же.

Поезд прибыл на станцию Баклажанова, и пришло время прощаться. Они пожали руки.

– Парень, я не знаю, что там у тебя произошло, – сказал человек, еще раз глянув на лицо Баклажанова, – но чую, ты мужик – иначе я бы с тобой даже не заговорил.

Комплимент ли это был или нет, Борух тогда понять не мог, но часто вспоминал эту мимолетную встречу в тамбуре электрички, этого человека и его мысли. Во многом они были спорны, но было определенно и здравое зерно. Впоследствии он часто их анализировал, перекладывая на разные житейские лады, и постепенно приходило смутное понимание хода той жизни – «хода воровского».