Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
«Сапог сапогом»[5]
Постепенно пришло время последних двух лет обучения. В тот период были популярны поездки советских школьников за рубеж с проживанием там в семьях. В свою же очередь иностранные учащиеся по обмену приезжали в СССР по той же нехитрой схеме. Это был какой-то ветер перемен, который несла тогдашняя «Перестройка», но Баклажанов тогда еще не знал, в какой ураганный шторм это все перейдет. Первая группа должна была ехать за океан, но Боруху в нее попасть не случилось. Во-первых, ему не довелось стать комсомольцем из-за сломанного в драке носа другому учащемуся, что было уже во-вторых. В итоге, получив привод в милицию, с заокеанским вояжем он остался с носом.
Следующая группа набиралась в Италию. В нее попали тоже далеко не все, в частности один из его одноклассников. Это был вольнодумец, любивший почудить. Как-то раз во время генеральной уборки этажа ему стало скучно. Скука – это вообще состояние души, рождающее ее внезапные и порой нестандартные порывы. Пока остальные занимались трудотерапией, он ходил из угла в угол, не зная, куда себя деть. Затем он подошел к бюсту Ленина, стоявшему в холле, и надел ему на голову половую тряпку, свив из нее тюрбан. Баклажанов посмотрел на бюст, и ему вновь показалось, что Ильич подмигнул ему. «Что-то часто мне кажется», – подумал тогда он, краем глаза увидев, что подходит школьный военрук – член КПСС с 1953 года. «Ребята, срочно снимите тряпку с головы вождя!» – негодуя, сказал он. Перечить учителям было не в правилах, и вольнодумец сразу сделал, что было велено, со свежими силами влившись в трудовой процесс.
Себе он был верен, и подобное легкое обращение с гегемонами продолжил и впредь. Все прекрасно помнили, как в выпускном классе он, раздобыв где-то форму Сталина, пришел в ней в школу. Он важно прохаживался по коридорам, держа в руках трубку и поскрипывая яловыми сапогами. Из образа его смог вывести лишь учитель математики, который не пустил его в класс из-за отсутствия сменной обуви.
Не попал в группу и Руслан Родин, который вечно неожиданно срывался куда-то при крике «Родина мать зовет», и многие другие. Борух же в «итальянскую» группу попал. Он прекрасно помнил, как итальянские ребята приехали к ним в школу поздней ночью весной 90-го года. Это были ученики одного из статусных римских лицеев, и надо было сразу выбрать себе одного из них. Баклажанов уже тогда вовсю присматривался к противоположному полу, но, в силу понятных причин, выбор должен был быть сделан в пользу пола своего. Все это напоминало древний восточный базар по торговле людьми, однако, преодолев понятный конфуз, в итоге Борух свой выбор сделал.
Симоне Гантелли был из семьи одного из ведущих реставраторов Ватикана. Это был стройный крепкий брюнет на пару лет старше Боруха, занимавшийся неведомым в то время ему видом спорта под названием «бодибилдинг».
«Встретить гостя из капстраны необходимо на высоком уровне!» – заявил Борис Борисович на семейном кухонном совете в преддверии прибытия итальянца. Было видно, что он заметно нервничает под давлением ответственности за грядущее событие. Он ходил по квартире, что-то постоянно бубня себе под нос, видимо, размышляя над высотой заявленной планки. Затем, определившись, он вошел обратно на кухню и, подняв вверх указательный палец, многозначительно произнес: «На высочайшем!!!».
Чтобы не упасть в грязь лицом, Баклажановы сделали практически невозможное. Они даже завесили дыры от обвалившейся на кухне штукатурки картиной, взятой у соседа. Копия это была или подлинник, Борух тогда не знал, но практическое применение ей было найдено. Баклажанов выделил Симоне свою комнату, но поскольку санузел в квартире был все равно один, гость каждый раз вкрадчиво спрашивал, можно ли ему его посетить.
Руководством школы была организована насыщенная культурная программа с посещением музеев и театров, во время которой Гантелли умудрился простудиться и серьезно заболеть, поскольку не привык к суровому климату Северной столицы. Он пролежал дома два дня с высокой температурой, но Баклажановы поставили его на ноги, постоянно заставляя его дышать над кипятком, в который они выдавливали чеснок, тем самым еще тогда запустив за рубеж слушок о магических силах отечественной медицины.
Они ясно понимали, что должны были представить страну достойно. Мать Баклажанова, будучи постоянной читательницей того самого культового журнала «Выстрел в желудок», колонку в котором вел Аль Монахов, каждый день баловала гостя новыми блюдами. Это были и «Омары по-кремлевски», и «Эрмитажное рагу», и особенно полюбившийся Симоне «Стейк Петра и Павла» под кленовым сиропом. Гантелли ел с удовольствием, запивая все компотом из винограда с правого берега Колымы, каждый раз все больше и больше нахваливая кулинарный дар хозяйки.
Под конец пребывания он просто не хотел уезжать, впечатленный тем изобилием в стране. Уже приехав в Италию, он обнаружил у себя электронную игру «Волк, ловящий яйца», тайно положенную ему в чемодан, и понял, что даже в техническом отношении Союз не отставал.
К ответному визиту за рубеж Баклажанов готовился еще более усиленно. Все члены семьи понимали, что уронить престиж страны за ее пределами они тем более не могли. Все было продумано до мелочей, особенно гардероб. Вишней на торте были индийские джинсы-«варенки» с несколько неправильным кроем и характерным заломом чуть ниже поясного ремня, которые в значительной мере приподнимали его престиж среди женской половины страны пребывания, так что пускать пыль в глаза противоположному полу он начал уже тогда. Собирали Боруха всей семьей, нервно пакуя сувениры. Это были и павловопосадские платки для матери Гантелли, и различная кухонная утварь, и те популярные в то время «командирские» часы для Симоне, которые Баклажанов-старший умудрился где-то раздобыть. Не влезала лишь статуэтка «Медного всадника», но усилием воли и лошадь удалось упаковать.
В самолете Борух с интересом наблюдал за пассажирами – элегантно одетыми людьми, которые в ту пору казались ему какими-то небожителями. Он летел, как всегда, в ту же неизвестность, но полным надежд и уверенности, что все получится.
Поздней весной 90-го года Борух Баклажанов прибыл в Рим. После советского Ленинграда он попал в какое-то иное измерение, с интересом наблюдая, что происходило вокруг. Это были неведомые для него люди, красивые автомобили и здания, находившиеся в новой для него жизненной круговерти. Все было ему незнакомо и абсолютно непонятно и, казалось, что в свое время Нил Армстронг с большей уверенностью вышел на Луну. Шоковая терапия – вот с чем столкнулся Борух в очередной раз и с чем не единожды сталкивался в дальнейшем.
Баклажанов вспоминал, как спустя многие годы он стал свидетелем и зрителем питерского марафона «Белые ночи». Сам он лично никогда не понимал, в чем было удовольствие от бега на длинные дистанции, поскольку в то время был лишь классным спринтером до ликеро-водочного отдела магазина. Погода в то раннее воскресное утро шептала, атмосфера была праздничная, а музыканты рвали струны, продавая талант. Зрители же подбадривали пробегавших спортсменов аплодисментами и плакатами. Отовсюду навстречу бегущим то и дело появлялись «Наслаждайся, страдать будешь завтра», «Куда бегут все красавцы?» и многие другие подобного ироничного толка. Борух с удовольствием за всем этим наблюдал и в какой-то момент обратил внимание на озорную девчушку, которая свой плакат показывать не торопилась. Она выжидала, пока пробегут лидирующие группы и на горизонте появятся «любители», т. е. бюджетники, студенты и пенсионеры – в общем, все те, кому этим ранним утром было нечего делать, кроме как трясти собственным салом по Адмиралтейской набережной. Она пристально высматривала в толпе бегущих тех, за кем уже практически бежала «косматая с косой», и кто уже поскальзывался на собственных соплях, не в силах бежать дальше. Затем, приметив очередную жертву, она разворачивала перед ней свой плакат, содержание которого било все рекорды цинизма в приложении к тому моменту, а именно «Моя бабушка бегает быстрее!». В тот миг что-то определенно происходило внутри тех людей, которые в мгновение ока находили в себе какие-то скрытые силы, заставлявшие их двигаться дальше, собрав воедино остатки воли.
«Каждый человек способен на многое, но, к сожалению, не каждый знает, на что он способен». Любой знает эту фразу из известного советского фильма, а кто не знает, в примечаниях посмотрит. Шоковая терапия – великий инструмент. Он ключ, приоткрывающий дверь в кладовую людских возможностей, которые так и пролежали бы там в пыли времени и забвения, не найдя выхода наружу, и он же спасательный круг для человека, припертого жизнью к стене.
Примерно об этом Баклажанов как-то беседовал со своим давнишним приятелем, разговорившись с ним о боксе. За пару дней до разговора Борух услышал по телевизору, как один аналитик записал Роя Джонса в тройку величайших боксеров 20-го века, и Баклажанову показалось, что тот просто позабыл некоторые имена. Феномен Али, разумеется, был бесспорен, но на пьедестале оставались еще два места. Они вдруг заспорили, вспоминая два боя прошлого столетия, а именно, «Триллер а Маниле» между Али и Фрейзером и бойню в Киншасе и противостояние первого с Джорджем Форманом. Эти два великих события являлись ярким примером действия шоковой терапии на личность, коей и являлись все трое.
1 октября 1975 года на Филиппинах сошлись два величайших боксера того времени, у которых был друг к другу ряд вопросов. Али всегда любил почудить и побеседовать с соперником во время боя – такой уж он был человек.
– Мне говорили, что ты уже не тот, Джо? – спросил он у Фрейзера, буквально вынимая из него душу серией ударов, которые просто невозможно было вынести простому смертному.
– Они обманули тебя, чемпион, они обманули! – ответил Фрейзер, снеся ему голову ответным хуком и показав, что шоковой терапии он был не подвластен.
Неизвестно, чем закончился бы бой в виду определенных обстоятельств в его концовке, но результат его известен. Уже спустя многие годы эти два профессионала признавали величие друг друга, и Али назвал Фрейзера вторым боксером в истории, ну, разумеется, после себя самого.
За год же до этого 30 октября 1974 года состоялся тот самый «Грохот в джунглях» в столице тогдашнего Заира. Али уже тогда любил поговорить во время боя и все также вел диалог. На тот момент Форман был в значительно лучшей форме, осыпая противника градом тяжелейших ударов, и в какой-то момент всем показалось, что Али просто перестал дышать. Затем он поднял глаза на Формана и спросил: «И это все, на что ты способен?». У Формана во всех смыслах опустились руки, и результат того боя тоже известен. «Я видел бой Джорджа Формана с тенью, – вспоминал Али, – и тень выиграла».
Баклажанов часто обдумывал эти два ярчайших события не только в мире спорта, но и в мировой истории, и понимал, что бокс не только остановился – он катился назад. Неизвестно, как сложилась бы его история в 20-м веке, родись Рокки Марчиано чуть позже. Этот «качающийся маятник» был немногословен, но зато деловит. И головы летели. Из 49 боев в своей карьере он выиграл все, и лишь шестерым соперникам удалось покинуть ринг на своих ногах, так что вопрос о мировом пьедестале 20-го века, наверное, никогда не будет закрыт.
Ну, так вернемся на родину предков Рокки. Руководство римского лицея также сделало все возможное, чтобы визит советских школьников им понравился. Посещение музеев органично сочеталось с визитами в различные государственные учреждения. Ребят даже возили на центральный итальянский телеканал, где работал ведущим отец одной из учащихся лицея и где визиту советской группы был посвящен целый эфир. Было и посещение итальянского парламента. Школьникам рассказывали о политической системе Италии, о расстановке и балансе сил, в чем Борух тогда мало разбирался, но был безумно горд от того, что, как ему казалось, являлся частью чего-то важного.
Погода в тот день выдалась солнечной, даже жаркой. Уже выйдя из здания парламента, Баклажанов и Гантелли стали ждать остальных. Симоне закурил и задумался. Недалеко от входа в парламент Борух вдруг увидел припаркованный красивый спортивный автомобиль, который не видел даже в журналах.
– Что это за машина? – спросил Борух у Симоне.
– Это «Ламборджини Диаболо», – ответил тот, затянувшись.
– Дорогая, наверное? – не унимался Баклажанов, продолжая буравить машину глазами.
– Недешевая, – лениво ответил Симоне, выпустив очередной клуб дыма.
– Вот ты куришь, Гантелли, а не курил бы ты – смог бы такую же купить, – как-то академично сказал Борух Симоне, который думал о чем-то своем.
Тем временем из здания парламента вышел харизматичный брюнет. Это был невысокого роста мужчина с ослепительной улыбкой. Он не был красавцем, но обладал чем-то притягательным, чего Баклажанов тогда понять не мог. «Явно женщинам нравится», – подумал тогда Борух.
Брюнет подошел к ним.
– Привет, Симоне, – сказал он, протягивая тому руку, – как дела?
– Да вот, только экскурсия закончилась, автобус ждем, – ответил Гантелли, протянув руку в ответ.
– Кто это с тобой? – спросил мужчина, глядя на Боруха и, в свою очередь, протягивая руку ему.
– Я Борух Баклажанов! – сказал тот, ответив на рукопожатие.
Что-то было магнетически дьявольским в рукопожатии того брюнета, как и он сам. Он весь излучал артистизм, что невероятно манило и что Баклажанов часто вспоминал.
– Как дела, Борух? Понравилась экскурсия? – спросил он.
– На уровне, – ответил Баклажанов.
– Ну ладно, ребята, мне пора, – сказал брюнет и закурил.
Затем он подошел к той самой машине и, сев в нее, со зверским рыком скрылся за поворотом. Тут уже задумался Баклажанов и обдумывал это долгие годы спустя. Что было в том человеке такого, чего были лишены многие другие? Что это было? Это было «что-то», не поддающееся никакой логике и общепринятым законам, то, чего нельзя объяснить. Люди, обладающие этим магическим «что-то» и являются лидерами, способными двинуть локомотив вперед, и задача умных разглядеть этих «двинутых» и беречь их, ибо лишь они способны дать тот толчок и вывести все из статики в движение.
Баклажанов с Гантелли сели в подъехавший автобус, и экскурсия продолжилась. Они поехали дальше по улицам и проспектам. За 8 дней визита школьники успели побывать и в пригородах Рима, и во Флоренции. Была экскурсия и в Ватикан, но там уже Баклажанов никого не встретил.
Что касается условий жилищных, то Боруху выделили целый этаж дома с огромным балконом, куда он любил выходить, любуясь окрестностями и потягивая в ту пору неизвестный ему сладкий газированный прохладительный напиток, употребив его в итоге столько, что уже более никогда не употреблял. Да, и у него был личный санузел, разрешения посетить который он ни у кого не спрашивал. Он любил поваляться на диване в халате с видом османского падишаха, переключая телеканалы и часто смотря матчи итальянской серии «А» и ее финал 90-го года. Ему немного не хватило времени, чтобы посмотреть открытие и первые матчи чемпионата мира, ибо в это время он уже был на родине.
Пришло время отъезда и время подарков. Боже, что это были за подарки! Это был двухкассетный магнитофон с набором аудиозаписей, среди которых были и альбомы полюбившейся ему впоследствии группы “Dire Straits”. Подобный магнитофон в ту пору был только у председателя Ленинградского горисполкома. Одному учащемуся подарили даже некий видеомагнитофон, но он был, как шепнули позже Баклажанову, лишь у кого-то в Кремле. Вишней на торте были кроссовки известной заокеанской фирмы, которые по тем временам в тревожных ленинградских районах отпиливали вместе с ногами. Ходили слухи, что на подкупе такими кроссовками был взят с поличным один из сотрудников Внешней разведки, но правда это была или нет, Баклажанов выяснить не мог по понятным причинам.
Борух принимал подарки с достоинством, пытаясь не уронить лица советского школьника и изо всех сил давя в себе алчность, которая в тот момент так и лезла наружу. Апогеем этого аттракциона неслыханной щедрости с итальянской стороны явилась бейсбольная кепка. Баклажанов хранил ее долгие годы, надевая лишь куда-то по случаю. Эта кепка в дальнейшем была старше многих женщин, с которыми он встречался, но, надевая ее, он вновь переносился туда, в то интересное и наполненное событиями время. Она была для него как тот культовый тертый портфель для Жванецкого, полный его мыслей и рукописей, которыми он влюбил в себя не одно поколение. Та кепка сохраняла Боруху озорство юности и заставляла улыбаться. Надо сказать, что и у его отца был один предмет, с которым он почти никогда не расставался. Буквально пару слов о нем для истории.
