Зажечь небеса

Часть I. Аль-Раи, Сирия

Пролог. Коннор

Я судорожно втянул в легкие воздух и пришел в сознание, вновь погрузившись в царящий на земле хаос. И боль – на меня обрушилась боль.

Перед глазами всё расплывалось, как будто я находился под водой. Я не мог сдвинуться с места, меня пригвоздило к земле; что-то тяжелое давило на грудь, так что я с трудом мог вдохнуть. Выстрелы, крики и минометный огонь звучали где-то вдалеке, их заглушал звон у меня в ушах. Левая рука налилась тяжестью и дико болела.

Я отчаянно заморгал, пытаясь сфокусировать взгляд, и понял, что тяжелым якорем, прижавшим меня к земле, был Уэс.

Он лежал на мне лицом вниз, уткнувшись шлемом мне в грудь, и не двигался. Я не видел его глаза, их заслонял шлем. Я не знал, жив он или мертв.

«Жив. Он обязан быть живым».

Меня охватил такой ужас, какого я никогда прежде не испытывал, в кровь хлынул адреналин.

– Уэс, – прохрипел я. – Уэс!

Мой взгляд заметался по сторонам, я хотел оценить обстановку. Из-под тела Уэса вытекала лужа крови, и при виде этого зрелища мой страх усилился. Я забарахтался, пытаясь сесть, и боль стальными зубами впилась мне в локоть. Дрожа, как в лихорадке, я повернул голову и увидел, что из моего предплечья, ближе к локтю, торчит осколок шрапнели.

– Зараза.

Этот кусок металла, воткнувшийся мне в тело, пугал меня до икоты, но я отбросил панику.

«Уэс».

Нужно понять, что происходит. Мы находились на южном краю деревни, большая часть построек осталась у нас в тылу. Сражение еще продолжалось, но сдвинулось на восток; за полуразрушенными остовами домов я видел бегущих в дыму людей.

Мы с Уэсом торчали на открытой местности. Ярдах в восьми от нас чернела воронка, забрызганная кровью, рядом лежала детская сандалия. Я вспомнил, как бежал к ребенку, чтобы увести его в укрытие. Я уже протянул к нему руку… и на этом воспоминания обрывались, но я уже догадался, что случилось потом.

«Уэс погнался за мной, оттолкнул меня от взрыва снаряда, который я не видел, и спас мою задницу».

Тут до меня дошла вся правда, и в груди заклокотало рыдание. Уэс заслонил меня собственным телом, и пока мы лежали у противника на виду, в него попало несколько пуль.

«И теперь он мертв».

– Уэс! – закричал я. – Боже, нет…

Закусив губу, чтобы не заорать от боли в руке, я кое-как выполз из-под тела своего лучшего друга и осторожно опустил его голову на землю. Глаза Уэса были закрыты, рот слегка приоткрыт. Я приложил два пальца к его горлу, и слезы начали жечь мне глаза: я нащупал пульс, слабый и медленный, но пульс.

– Спасибо… – выдохнул я.

Встав на колени, я осмотрел его раны, и сиюминутное облегчение сменилось страхом. В задней части его бедра темнело пулевое отверстие, вся нога была залита кровью. На спине по крайней мере три отверстия – пули пробили камуфляж и плоть под бронежилетом; из раны в верхней части бедра торчали раздробленные фрагменты кости.

– Господи, нет. Ну же, Уэс, ну же…

Пришлось сделать над собой усилие, чтобы подавить рвотный позыв и не разрыдаться. Мы на виду. В десяти ярдах от меня темнело нагромождение кирпичей – самое ближайшее укрытие. Паника и страх подхлестнули меня, а долгие часы тренировок сделали остальное.

Поднявшись на трясущиеся ноги, я пригнулся, ухватил Уэса за лямки его рюкзака и поволок в укрытие. Я стиснул зубы и тянул изо всех сил. Под Уэсом заскрипел песок, он сдвинулся на дюйм или два. Слишком медленно, он слишком тяжелый.

Я трижды глубоко вдохнул и выдохнул сквозь зубы. В паре десятков ярдов от нас прогремели выстрелы, раздался взрыв, и нас накрыло волной мелких обломков. Не сила, а адреналин заставил меня двигаться. Через несколько мучительных секунд я затащил Уэса за нагромождение кирпичей и упал рядом с ним на колени.

– Ты останешься со мной, Уэс, слышишь? – выдохнул я, снимая с себя рюкзак. – Ты останешься со мной, мать твою. Не смей мне тут помирать, или я сам тебя прибью.

Лямка рюкзака зацепила торчащий из моей левой руки обломок, и я подавился криком.

– Врача! – завопил я, вытаскивая из рюкзака аптечку. – Помогите мне, пожалуйста! Нужен врач!

В каждом взводе был медик, и я надеялся, что наш – Уилсон – не умер; впрочем, в тренировочном лагере мы все прошли курс первой помощи. Одной рукой я кое-как наложил на правую ногу Уэса жгут, расположив его над раной, и затянул его так туго, как только смог. Красная кровь перестала вытекать из пулевого отверстия в ноге Уэса.

– Врача! – снова заорал я. – Ради всего святого, помогите мне! Мне нужен врач!

Я снова полез в аптечку и достал шприц для остановки кровотечения. Давным-давно мы в шутку называли эту штуку «снарядом с тампонами». Зубами разорвав упаковку, я вытащил огромный шприц, приложил наконечник к ране на бедре Уэса, нажал на поршень, и абсорбирующие губки заполнили зияющую рану, мгновенно пропитавшись кровью.

Поглядев на остальные его раны, я поморщился – отверстия в нижней части спины, под бронежилетом. С ними нужно было что-то делать, но мне не хватало опыта, я изо всех сил старался не потерять сознание. У меня закружилась голова, нахлынула слабость. Больше я ничего не мог сделать для Уэса.

Я тяжело, обессиленно плюхнулся на пятую точку, судорожно втянул в себя воздух и завопил во всю мощь легких:

– Врача!

Я кричал так громко, что надсадил голос. Из глаз брызнули слезы.

– Господи Иисусе, кто-нибудь, помогите мне!

В грохоте сражения мои слова прозвучали совсем тихо.

Превозмогая тупую, пульсирующую боль в руке, я наклонился к лицу Уэса и слабо похлопал его по посеревшей щеке.

– Очнись, Уэс, – хрипло попросил я. – Просыпайся сейчас же, черт возьми. Не умирай, Уэс, пожалуйста…

Я обессиленно привалился к груде кирпичей. Звуки стрельбы стихли; сквозь звон в ушах я слышал крики, женский плач. Я не знал, победили мы или проиграли, знал только, что с каждой секундой Уэс всё ближе к смерти.

Я взял его обмякшую руку и крепко сжал. Покачал головой, не отрывая ее от груды кирпичей.

– Держись, хорошо? – пробормотал я. – Слушай меня, мой голос. Не уходи, Уэс. Останься и слушай меня, ладно?

На миг я зажмурился, чтобы не дать пролиться слезам, потом судорожно перевел дух, отгоняя от себя горе.

– Помнишь, как нам с тобой было лет по… четырнадцать… как мы столкнулись с Кайлой Мерфи после школы? Она была с подружками и улыбнулась тебе… Ты долго по ней сох. Позже вечером ты рассказал об этом нашим приятелям. Мы сидели… болтали о девчонках, которые нам нравились… и строили из себя крутых.

Я тяжело сглотнул, в горло как будто набились трава и песок.

– Мы все… похвалялись, мол, «я оприходую эту милашку»… хотя все были еще девственниками. – Я устало усмехнулся. – Все, кроме тебя. Ты играл в дартс и… ты же был влюблен в Кайлу Мерфи. Помню, как ты всё бросал дротики и сказал, что хочешь ее поцеловать… Ты сказал «в маленькую ложбинку рядом с ключицей, туда, где бьется ее сердце».

Сквозь заволакивающий глаза туман я смутно различал фигуры бегущих к нам людей. Наши.

– Все парни вытаращились на тебя, – продолжал я, – а ты обернулся… с дротиком в руке, и у тебя такой вид, типа, «ой, черт, неужели я сказал это вслух?» Но ты не стушевался, не попытался пошутить… ты пожал плечами и сказал: «Ага, вот что я сделаю». И продолжил метать клятые дротики.

Я тихо смеялся, когда к нам подбежали Уилсон, Джеффрис и еще пара ребят. Уилсон, наш медик, немедленно склонился над Уэсом, а Джеффрис сказал мне – его голос доносился издалека, – что вертолет вот-вот будет.

Я всё говорил с Уэсом и не выпускал его руку.

– Остальные парни… понятия не имели, как реагировать. Они уставились на тебя, а потом начали хохотать, помнишь? Они подумали… что ты прикалываешься. Я тоже засмеялся, хотя знал, что ты не шутишь. Ты вовсе не шутил, правда, Уэс?

Наверное, на какое-то время я вырубился, потому что когда очнулся, Уилсон и его команда забинтовали торс Уэса и теперь готовились перевернуть его на счет «три», чтобы положить на спину, на носилки.

Они сняли с него бронежилет, и что-то выпало из кармана его рубашки. Согнутая пополам, испачканная кровью тетрадь. Прилетел вертолет; песок, ветер и крики хлестали меня по лицу, но я всё равно протянул руку и схватил тетрадь, как раненую птицу, которая вот-вот улетит.

Уилсон говорил, чтобы я был готов забираться в вертолет, что нужно заняться моей рукой, но я его не слушал. Пока они грузили Уэса, я перелистнул несколько страниц тетради. Мой затуманенный взгляд упал на последнее стихотворение, и я стал его читать; некоторые слова расплылись, как будто на бумагу капали слезы, страница была испачкана кровью.

Это слезы Уэса.

Кровь Уэса.

Внизу страницы стояла подпись: его имя, не мое. Словно признание.

– Да, Уэс, – проговорил я, чувствуя, как по щекам текут слезы. – Правда. Вот она – правда.

Мы забрались в вертолет, и над Уэсом склонилось еще несколько врачей. В ход пошли капельница, кислородная маска, но я увидел, как один из медиков мрачно покачал головой.

Кто-то помог мне снять бронежилет и попытался заняться моей рукой.

– Оставьте, – сказал я. – Дайте ручку.

– Чего? – переспросил врач, перекрикивая шум, создаваемый вертолетными лопастями. – Ручку?

Я посмотрел на Уэса – глаза закрыты, лицо страшно осунулось и побледнело.

– Дайте чертову ручку! – пронзительно заорал я.

Парень исчез из поля моего зрения, потом вернулся с шариковой ручкой. Я вырвал ее у него из рук, прижал тетрадь к ноге левой рукой – рука онемела, я ее почти не чувствовал – и накорябал на чистой странице:

Отем,

Это и всё остальное написал Уэс. Для тебя.

К

Я попытался указать адрес, но ручка выпала из пальцев. Я прижал тетрадь к груди медика, голова у меня кружилась, глаза закрывались. Вертолет взлетел.

– Вы должны отправить это почтой. Отправьте это…

– Что? Твоя рука…

– К дьяволу мою руку, вы должны это отправить. Отем… Отем Колдуэлл. Университет Амхерста… Риден Холл. Нет. Роудс?.. – В глазах опять потемнело, и на этот раз я не смог открыть глаза. – Черт, не могу… Это в Амхерст. Поняли? Отем…

Наступила темнота.