Quia absurdum
В тихом провинциальном городишке, где дома были покрашены в оттенки унылого бежевого, а на клумбах героически выживали три с половиной герани, жил некто Арнольд Арнольдович Баклажанов. Арнольд Арнольдович был библиотекарем, человеком тихим, скромным и, казалось бы, совершенно неспособным на что-либо более героическое, чем выдача томика Достоевского пенсионерам.
Но, как известно, в тихом омуте черти водятся, а в мозгу тихого библиотекаря – подозрительное любопытство. Разбирая пришедшую из центрального хранилища партию книг, Арнольд Арнольдович наткнулся на нечто, перевязанное колючей проволокой и тщательно запакованное в свинцовую фольгу. На обертке красовалась надпись красными чернилами (а может быть и кровью), выведенная готическим шрифтом: Quia absurdum. Заинтригованный и немного напуганный, Арнольд Арнольдович втайне от коллег (особенно от суровой заведующей Марьи Ивановны) вскрыл посылку. Внутри обнаружился сборник рассказов. Рассказы эти были… специфическими. Вернее, они были настолько вопиюще абсурдными, что даже повидавший многое Арнольд Арнольдович покраснел, потом побледнел, а затем немедленно схватился за чекушку дешёвого контрафактного коньяку «Краса Армении», болтавшуюся в нижнем ящике его стола.
В текстах описывалось такое, что сам Сальвадор Дали, придя в гости к Францу Кафке на рюмочку кофе и застав у него Беккета, сбежал бы в ужасе, вопя о необходимости срочной дезинфекции мироздания. Там были говорящие кактусы, вступающие в дискуссии о квантовой механике с летающими розовыми презервативами с пупырышками, а также политические дебаты между носками и тапочками, дошедшие до кровопролитной (но, к счастью, исключительно шерстяной) войны.
Поначалу Арнольд Арнольдович был в ужасе. Он гневно порицал все эти извращения, называл их 'антинародными', 'растлевающими' и даже 'непатриотичными'. (Правда, после каждого прочитанного рассказа он украдкой поглядывал в окно, убеждаясь, что за ним не наблюдают). Но вскоре ужас начал сменяться… любопытством. Потом – тихим хихиканьем. И, наконец, – истерическим хохотом. Арнольд Арнольдович, как говорится, впахал в абсурдистскую суть происходящего. Он понял, что вся эта вакханалия – не более чем гротескное отражение реальности. Что говорящие кактусы – это сатирический намек на бессмысленные телевизионные дебаты, что война носков и тапочек – это метафора бесконечных политических распрей. А летающие гондоны – это, скорее всего, просто летающие гондоны.
Библиотекарь начал читать отрывки из сборника своим посетителям. Конечно, предварительно предупредив их о том, что автор этих мерзостей заслуживает вечного проклятия и десяти лет лагерей. Но к удивлению Арнольда Арнольдовича, люди сначала морщились, а потом начинали смеяться. Они узнавали в абсурдных сюжетах знакомые черты окружающей действительности. Безработный слесарь, услышав про восстание табуреток, воскликнул: 'Да это ж я вчера в ЖЭКе видел! Точь-в-точь!' А пенсионерка, услышав про любовный треугольник между чайником, утюгом и газовой плитой, прослезилась: 'Ах, любовь! Она и у бытовой техники любовь!'
Так, благодаря сборнику пакостей, в тихом уездном городишке воцарилась атмосфера абсурдного карнавала. Люди стали смотреть на мир с иронией, смеяться над собой и над тем, что казалось незыблемым.
А Арнольд Арнольдович? Он по-прежнему гневно порицал автора сборника. Но втайне, по вечерам, перечитывал его, посмеиваясь в бороду и бормоча: «Какие песни, такие и пляски… В абсурдное время живём, господа товарищи!»
И если вы вдруг увидите в библиотеке человека, читающего книгу, завернутую в свинцовую обертку, знайте: он просто пытается выжить в этом абсурдном мире. Просто не мешайте ему. И, если получится, принесите ему бутылочку хорошего коньяку.