Глава одиннадцатая
Антон
Барабаны уже записаны под метроном, и бас- гитара уже готова. Ребята постарались, и достаточно быстро отработали. Конечно, моя песня простая, и они по минимуму участвуют в ней, и то только потому, что отец решил: – соло- гитара – это слишком плоско. Она хороша, когда ты играешь на сцене. Такие песни – словно передых среди более резких, объемных песен. Особенно, если это роковые песни Трюфеля. Но для записи в альбом она не тянет. Поэтому, после оперативной сводки настал мой черед. И когда я приезжаю в студию и распаковываю свою гитару, на которой я вчера поменял струны и которую настраивал половину вечера, чтобы в ненужный момент все не полетело к чертям собачим, то застываю в изумлении. Все ребята из папиной группы здесь. Хотя сегодня у них выходной после вчерашнего концерта в каком- то клубе, где, по слухам, они зажгли по полной. Некоторые лица немного помяты – они любят приложиться к спиртному до концерта, так сказать, для разогрева. Да и во время, и после – тоже. Из всех членов группы семейный только один – Максим. Остальные пускаются во все тяжкие в такие ночи.
По груди расплывается теплая волна – благодарность ребятам за поддержку. Ведь свою работу они уже выполнили, и им предстоит слушать бесконечные записи и перезаписи моих неудачных дублей.
Я прослушиваю запись барабанов и басов и радуюсь, как плотно она звучит. Просто класс! Это, и то, что ребята готовы поддержать и подсказать мне в любой момент, где мой косяк – все настраивает на нужный лад.
Я устраиваюсь на стул и несколько минут разминаю свой инструмент и, к моему удивлению, гитару мы записываем достаточно быстро – всего за полчаса, после чего мужики хлопают меня по плечу и поздравляют. Все уходят, и я остаюсь один на один с Олегом и вокалом. Здесь нужна суперконцентрация. Здесь нужен настрой. Именно поэтому группа ушла.
Я беру микрофон и после директив Олега, пробую голос.
– Чуть ближе, придвинься немного ближе, – звучит голос Олега в наушниках, и я тут же выполняю. Я хочу сделать все как можно лучше, хотя, понимаю, что для первого раза ему придется потрудиться, чтобы привести в соответствие звук. – На куплете наоборот, отодвинься, мы потом усилим звук.
Я киваю и закрываю глаза. Но у меня ничего не получается. Мой собственный голос, наложенный на музыку, сбивает меня, и я начинаю нервничать. К тому же, я все время пытаюсь перекричать музыку. И на десятом дубле уже готов разнести студию на кирпичи.
– Давай сделаем по- другому, – слышу знакомый голос.
– Какого черта, Олег? Я же просил, он мне только мешать будет!
Отец что- то говорит Олегу и склоняется над микрофоном в режиссёрской.
Еще этого мне не хватало! Я и так на взводе!
– Малыш, мы сейчас отключим твой голос из наушников, будешь слышать только музыку. А если захочешь услышать себя, немного отодвинь одни из наушников, ладно?
– Хорошо, давай попробуем. – Я уже в таком отчаянии, что сомневаюсь в успехе мероприятия.
Но трюк отца срабатывает, и я порядком успокаиваюсь. Отец заходит ко мне и отодвигает один наушник от моего уха. Он приближается к микрофону и дает Олегу сигнал подавать музыку. Тут я чувствую его руку у себя на плече.
Этот жест мигом переносит меня в прошлое: я в детском саду, и до дрожи в коленях боюсь читать стихи на аудиторию, состоящую из чужих мам и бабушек. Все смотрят на меня, а я не могу вымолвить и слова. Тогда мама выходит и встает рядом со мной. Она берет меня за руку и, улыбнувшись, кивает.
Это, пожалуй, был единственный раз в жизни, когда она меня поддержала. И эта поддержка осталась со мной на многие годы.
Отец, сам того не зная, сейчас сделал невозможное. Он на доли секунды вернул мне маму. И теперь микрофон, и наушники – все стало незначительным. Я пою эту песню для нее. Мой голос звучит искренне, мои слова полны боли и тепла. Я пою ее для единственного человека в моей жизни, за полминуты разговора с которым я отдал бы всю свою.