Угрюм

© Лил Миллер, 2020

ISBN 978-5-0051-0364-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Уже наверное и не вспомню, что завело меня в те дни в такую ненастную зимнюю погоду в этот богом забытый горный аул. Было уже затемно, лишь собаки местами выли, да вьюга подпевала. По всем дворам ни единой души – все давно спали. А я один иду укутавшись в фуфайку, что размером больше меня, да в шапке ушанке, тоже больше моей головы в несколько раз. По всей деревне света не то что на улице, его даже в избах нет. Кругом тьма, будто вымерли все, аж жутко. Гляжу, в одной избушке неподалеку, в окошке свет горит. Дай, думаю, пойду поближе, да гляну чего там, что за старик еще не дремлет. Иду и представляю, как сидит на стуле старичок да крутит махорку, рассматривая старую газетенку, да очки на носу поправляет. Ан, нет! Подошел поближе, смотрю в окно, а там парень молодой мается туда- сюда. За шторами не видно толком ничего, лишь силуэт, но видно, что молодой и что-то суетной весь. Стакан в руку, да тяпнул залпом, поставил на стол, да на стул влез. Петлю на шею, да прыг со стула. Я понять-то ничего не успел, как ноги понесли меня вперед, я через забор быстрее, да дверь всем телом вышиб. В хату забегаю, а он уж на полу сидит, да веревку в руках теребит.

– Ты что дурачок? – говорю ему. Сам уселся на кровать скрипучую, аж провалился от пролежней на пружинах. Шапку снял, да под ноги бросил. Напугался я очень.

А он на меня глядит, будто знает меня, да не просто знает, а как на друга близкого смотрит.

Смотрю на него, а он бедолага юродивый. Лицо все у него будто поплывшее, один глаз вверху другой внизу, не симметричные, в общем. Рот кривой, спина с горбинкой, весь сутулый. Не повезло парнишке, а через окно-то не увидал я этого. Глаз один у него широко открыт, другой слегка, но оба блестят, да слезами наполняются.

Он встал с полу, сел на стул, с которого прыгал. Веревку так и держит в руках. Смотрит то на нее, то на меня. И мне как-то рядом с ним легко стало. Будто родной он мне, а не незнакомый вовсе. А ведь и знать не знал как звать его.

Достал пузырь из под стола, да в стакан до середины и мне подает. Я не растерялся – нервы подправить-то надо – залпом и выпил. На столе хлеб был, так я им и закусил. Поставил пустой стакан на стол, сижу морщусь, на него смотрю. А он все теребит веревку, из рук не впускает.

– Ты чего творишь-то? Дурачок, да? – почти шепотом спросил его, чтобы не напугать. Не понял он моего вопроса, да и я, наверное, сгоряча не то сказал.

– Нормальный я! – почти что воскликнул он. – Хоть выгляжу так, но с головой нормально все!

Шепелявил он слегка, говоря своим кривым ртом, то и дело подтирая края губ.

– Так чего же ты тогда петлю на шею раз нормальный?

А он о своем, так и не слышу я от него ответа. Что происходит?

– Веревку всю неделю вязал из мочалы. Думал, сам свяжу, с душой, свою печаль в нее вложу, все мысли что бы в ней остались пока плету, а она возьми и оборвись. Представляешь?!

Хлопнул я его по плечу по-братски, с душой. Не хотелось его осуждать за этот поступок. Думаю, прежде понять его надо.

– Не пришло, значит, еще твое время, не судьба. Значит, ждет тебя что-то светлое впереди. Сам всевышний против этого! Так что, не тебе этому перечить.

Швырнул он веревку на пол в угол, налил себе полстакана и опять залпом. Не закусив, голову к коленям прижал, сморщился весь, посидел чутка, пришел в себя. Выпрямился, да смотрит на меня. Выпрямился он конечно по-своему: тело-то все кривое, для него прямо, а для меня как-то странно все это было на тот момент. Не видел я прежде таких людей, как он, настолько судьбой обиженных. Он сидел смотрел на меня, смотрел, да заговорил наконец:

– Жениться я хотел. Любил ее, страсть как! Все к ее ногам положил. Все что мог: квартиру купили в городе, жить вместе хотели. А она бросила меня. Ходила вокруг да около, дождалась пока все дела с квартирой решатся, да бросила меня. А я и кольцо купил, рассказал всем в деревне. А тут такое! Как жить с этим? Я думал, она ко мне с чистым сердцем, думал, разглядела во мне уроде человека, благодарен ей был за это, а она, корыстные цели преследовала. На сердце больно очень! Не знаю я, как боль такую терпеть. Не любил прежде никогда. Боялся. А тут подвела меня интуиция, год меня за нос водила, а я как ослеп, счастью своему не верил. А она пришла ко мне с парнем и говорит: «Вот знакомься, замуж выхожу. Жить будем вместе с ним. Любим друг друга!» Я ж даже сказать-то ничего не смог. Дар речи потерял. Вещи все собрала, да ушла и не видел я ее больше. А тут во двор, как выйдешь, все так и смотрят косо. Как жить то, скажи? С трудом с лицом-то своим жил, а с этим как? Душа болит, ноет, кровоточит! Она ведь первая, кто со мной, как с человеком: слова красивые говорила, не боялась лица моего касаться, целовала меня. Я ласки такой не видел никогда прежде, как с ней. В детдоме рос, родителей не знал своих. Вообще никого нет. С детдома выпустили, да в колхоз направили. Тут учился всему, чему только можно. Не хотели со мной работать, но я им все же доказал, что руки у меня из того места растут! С работой все хорошо стало. Один десятерых заменял головой своей да руками, не брезговал никогда работой. А что делать-то еще. Семьи-то нет. Друзей нет. Хоть чем-то же надо заниматься. Да и деньги появились я и по санаториям давай разъезжать. Там вот с ней и познакомился. Гордость у меня такая была. Привез ее в колхоз. А она такая красивая, стройная, модная. Мужики все завидуют, слюни на нее пускают. А она все лето в купальнике на лужайке лежит загорает. Мужики все у ворот, только успевай отгонять.