Светлый град на холме, или Кузнец. Том 1

Глава 1. Потери и поражения

Я смотрела в раскрытое окно на моего сына, который гонялся по двору за петухом, важно вышагивавшим незадолго до этого перед своими курами. Пятилетний ловкий и быстроногий мальчик легко сбил с него спесь, превратив в мечущегося по траве дурака. Я улыбнулась этому зрелищу: мой маленький Сигурд был моя гордость, настоящее воплощение материнской мечты. Мальчик, которым, вероятно, хотела бы быть я сама…

Я взглянула на гонца, позволив ему говорить дальше. Он приехал ко мне с новостью, которой я ждала почти шесть лет. Дроттнинг (жена конунга) Сонборга Лада, прозванная Рутеной, наконец-то умерла. И наконец-то Эйнар свободен от её проклятой липкой паутины, которой она опутала его и оторвала от меня.

Шесть лет без нескольких месяцев я делала всё, чтобы это произошло. Моя гро (знахарка) Лодинн готовила самые изысканные заговоры и яды, чтобы извести её, эту проклятую ведьму, так околдовавшую Эйнара, что он бросил меня. Меня, ту, что родила его сына, крепкого молодца и редкого умницу. Эйнар приезжал повидать его, когда умер их с Ладой второй ребёнок, их второй сын, не прожив и месяца, к смерти которого, как и к смерти первенца, приложила руку Лодинн. Вот тогда Эйнар вспомнил, что сын у него всё же есть.

Никогда не забуду тот день! Как я ждала Эйнара!..

… Свадьба Эйнара и Лады, которую тут прозвали Рутена, состоялась тогда, когда должна была быть наша с ним свадьба. Тогда я впервые и увидела её.

Высокая и тонкая, белокожая, огромные в пол лица прозрачные глаза, казалось всё время улыбались, длинные к вискам брови, русые волосы, разложенные на пробор и заплетённые в косы, выбивающиеся из них крупные локоны… На щеках вспыхивает жаркий румянец, когда звучали заздравные тосты, когда она смотрела на своего теперь мужа, моего Эйнара.

То, как он смотрел на неё, мне и во сне не снилось… Как зажигались его глаза, какой свет исходит из них, как он улыбается, скользя по всем невидящим взглядом. Он видит только её! Со мной он никогда не был таким… Моё сердце заныло.

Если бы я могла силой взгляда послать стрелы в сердце этой иноземки, она лежала бы мёртвой уже в тот день.

На этой свадьбе я была уже с мужем. Я вышла замуж за несколько недель до этого, почти сразу после нашего с Эйнаром свидания. Я выбрала сына верного алая моего отца, которого знала с детства. Ингвар был влюблён в меня, сколько я его помню, всю жизнь, мы росли вместе, вместе играли, он был рядом, когда умерли мои родители и когда я, мечтая об Эйнаре, ждала год за годом, он тоже не женился и тоже ждал. Ждал меня и только меня.

И когда мой любимый так вероломно предал меня, я вспомнила об Ингваре. Поэтому его я и выбрала себе в мужья. И ему было безразлично, сгораю я от страсти в его объятиях или нет, его собственной ему хватало. Уже за это одно я была благодарна ему и полюбила его. Иной, конечно, любовью, но, думаю, он счастлив и ею.

И вот приехал Эйнар через несколько лет, взглянуть на Сигурда. Ингвар, встречал его по-дружески и с подобающим сдержанным уважением.

Имя Сигурду по обычаю дал Ингвар, считавший себя его отцом и не имевший и тени сомнения в своём отцовстве. Именно Ингвар представил Сигурда конунгу Сонборга.

Эйнар, взяв на руки сына, с тоской и тайной гордостью смотрел на сильного и крепкого малыша, светившего на него такими же яркими синими глазами, как у него самого. Сигурд тряхнул кудрявой белокурой головой, вырываясь из незнакомых ему рук. Эйнар отпустил его, провожая взглядом. Сколько грусти и боли были было в этом взгляде!

Мстительная радость поднялась во мне. Я ещё больше порадовалась себе – моя рука не щадит. Гро Лодинн искуссна – второй сын Эйнара, родившийся, как и их с Ладой первенец, здоровым и сильным, умер, не прожив и двух месяцев.

Я удивлялась, до чего крепка сама его жена, эта проклятая славянка, ничего её не берёт, её верные знахарки, привезённые ею сюда с родины, видимо следят, но детей всё же упустили. Гро Лодинн хитра и умна – не быть тебе, Эйнар, счастливым отцом с ней.

Вот он твой сын – Сигурд!

Эйнар посмотрел на меня:

– Хороший малыш, – сказал он, – настоящий молодец.

А дальше мы втроём, я, линьялен Брандстана, Ингвар, мой муж, и конунг Сонборга Эйнар за трапезой говорили об общих делах в отношении окрестных йордов, вдруг оживившихся в последнее время в захвате приграничных земель и сёл.

Ингвар не мог быть конунгом, только линьялом, то есть просто моим мужем. Только кровь от крови и плоть от плоти конунга может стать конунгом. Или избранный алаями, если конунг умер, не оставив потомков.

Ингвар не был ни тем, ни другим. Но я знала, что для него это и не было целью – он не стремился к власти и не был честолюбцем никогда. Поэтому во всех этих переговорах он участвовал почти номинально, не споря с нами. Но встреч таких за прошедшие шесть лет было от силы две-три.

И вот соперница умерла!

Умерла, не оставив Эйнару сына, ибо и третьего их сына мы тоже извели. Но осталась дочь. Этой девчонке как-то удалось выжить, будто мать ей передала ей свою силу, оставила жить вместо себя.

Я рассеянно слушала, как гонец рассказывает, что в Сонборге все искренне горюют о Рутене. Что её так любили все, кто её знал, что сейчас никто не сдерживает горя.

Когда её успели полюбить? Когда и за что? Ведь не за красоту же. Красота – это только обещание чего-то хорошего, которое притягивает людей. Должно было быть что-то посущественнее хорошеньких губок, щёчек и носика. Я смотрю вопросительно на гонца.

– Да, дроттнинг Лада была добра, – говорит он. – Лечила людей, ни к чему и ни к кому не оставалась безразлична. Разбиралась с просьбами, помогала сиротам и вдовам. Конунг доверил ей и суд по мелким делам, где надо было, изучив все подробности, вынести верное и справедливое решение в соответствии с законами Сонборга.

– Так выходит, она неплохо справлялась, эта Рутена. Стало быть, что же… была умна?

Гонец грустно кивнул головой. Очевидно, смерть дроттнинг Лады и для него горе. Но он приехал, чтобы позвать оказать честь и присутствовать на прощальной тризне по безвременно ушедшей Ладе Рутене.

Неужели я откажусь?! Конечно, я приеду и утешу моего Эйнара! Главное, что нет больше этой ведьмы. Людей лечила – настоящая ведьма.

Эйнар снова станет моим, он теперь-то, наконец, женится на мне, объединит наши йорды и будет великим конунгом свеев. Судьба Ингвара мало занимала меня – после убийства трёх младенцев, повинных только в том, что родила их Рутена, а не я, неужели, что-то могло остановить меня, чтобы женить Эйнара на себе?

О, это праздник моей души – эта тризна!

Белые и чёрные полотнища вывешены из окон всех построек, деревянных, как и в моём Брандстане. Но здесь есть строения в два и три этажа, тогда как у нас только дом конунга да дома нескольких приближённых алаев имели нижний этаж, подклеть. А здесь таких домов стало много. И терем конунга расстроился…

Я не была здесь со времени свадьбы Эйнара и Лады. И вижу, как город прирос и людьми и постройками. Он и до этого был самым большим и богатым городом Свеи, а за шесть прошедших лет стал чуть ли не в два раза больше.

Я слышала, что люди из соседних йордов едут, идут в Сонборг, из-за этого, кстати, многие конунги были недовольны и пошли бы ратью на Эйнара, если бы собрались вместе. Но пока Эйнар силён, пока его поддерживает Брандстан, никто не посмеет подняться против.

Но даже если бы Брандстан поддержал противников Сонборга, даже в этом случае все объединённые рати вряд ли смогли одолеть Сонборг.

Эйнар со своей Ладой оказались способными йофурами (правителями), усилили и до них, бывший мощным йордом, Сонборг. Это удивило меня, я не ожидала этого от них.

Я-то гордилась, как я хорошо справляюсь с управлением Брандстаном, но, оказывается, пока я всего лишь просто не дала развалиться моему йорду, ничего не приумножила, не построила нового.

Это открытие погрузило меня в размышления о том, что надо будет сделать мне в моём доме…

И, когда чуть позже, я узнала, что была открыта школа, что привезены грамотные переписчики книг и выучены новые учёные люди, в результате чего количество книг множилось. Книги становились доступны, а если учесть, что грамоте учили всех детей и некоторых взрослых, то и востребованы. И в школах учили не только рунам, но и латыни, и греческому, и славянскому языкам.

Я прониклась невольным уважением к славянам, приехавшим с Ладой и к ней самой. Я совсем не знаю её, мы были лишь представлены друг другу на их с Эйнаром свадьбе. Я и предполагать не могла в ней ничего, кроме красоты, очевидной для всех и того, что она проклятая шлюха, которая завлекла моего Эйнара… Так мне было легче мстить ей. Я не хотела и не хочу видеть в ней достойную женщину, хорошую дроттнинг.

А оказалось, что она знала не только свейский язык ещё до того, как встретила Эйнара, но и языки латинян и греков, а их не знал никто в Свее. Латиняне и греки жили в городе её отца. И это она снизошла до Эйнара, а не он оказал честь её отцу, женившись на его дочери. Потому, что владения её отца были велики и богаты, а в их городе стояли во множестве каменные дома, вода текла по трубам в эти дома, а нечистоты сливались не на улицы и в выгребные ямы, как у нас, а стекали по системе желобов и срытых труб и выводились далеко за город. Что отец её, князь Вышеслав принял Эйнара как гостя, признав, что набег его племянника на Свею, на Сонборг был наглой выходкой, достойной осуждения и наказания… Ничего этого я не знала. Ненависть, ревность и обида застилали мне глаза.

Это не значит, что я простила бы её и приняла её дружбу, что я пожалела, о том, что сделала с ней, убив её сыновей, но я хотя бы уважала теперь свою соперницу. И выбор Эйнара в её пользу был выигрышен, хотя со мной его йорд прирос бы моими землями, Брандстаном, но остался бы таким, каким были все йорды Свеи. А теперь Сонборг возвысился не только силой и богатством над всей Свеей, но и тем, чего раньше не было – просвещением…

Странно, что моя мать, тоже славянка не стала такой дроттнинг, как Лада. Или дело было не только в том, что она славянка? Или потому, что Вея, моя мать, была с других, юго-западных берегов нашего моря? Или вообще дело не в том, что она иноземка, а в том, какой была Лада?

Меня взяла зависть к уму и образованию, которыми обладала покойница Рутена. Ума и мне было не занимать, а образование… Ничего, я наверстаю всё, чего я не успела в детстве!..

На Эйнара было невыносимо смотреть: он разом постарел и сейчас выглядел старше своего отца, конунга Магнуса, которому было сорок пять, когда я видела его в последний раз.

А Эйнар глядел сейчас чуть ли не шестидесятилетним…

Он осунулся и поседел, глаза потухли и потемнели и загорались только, когда он смотрел на дочку, малышку Сигню, сидевшую на руках у Хубавы, мамки её матери, которая приехала с ней с её родины.

Кроме Хубавы, рядом с девочкой была и гро Ганна, которая так долго усиленно оберегала Рутену от козней моей Лодинн, но её дальновидность так и не распространилась на старших детей, которых она не смогла уберечь. Или не думала, что найдутся люди, способные покуситься на их жизни. Могла бы после первой смерти скумекать…

Но Лодинн очень хитра и изобретательна и не повторялась ни разу, нанимала всегда разных людей, с которыми потом расправлялась быстро и тайно. Ни один способ убийства детей Лады не повторился.

Я не знала подробностей и запретила Лодинн посвящать меня, желая отстраниться, не представлять себе умирающих замученных младенцев. Всё же и я была мать.

И всё же девчонка эта, Сигню, выжила. Кроме Ганны и Хубавы стоял возле девочки, как настоящий охранитель родной Хубавин брат Легостай, которого ещё иногда называли Эрленд (чужеземец). Это были те, кто приехал вместе с Ладой Рутеной. Но был и ещё один – певец Боян, десятилетний или девятилетний отрок. Он был воспитанником Рутены и приехал сюда ребёнком.

То, как он пел траурную песнь…

Я никогда не слышала такого голоса, чистого и звонкого, ни такого чувства, с которым он выводил свою печальную песню. Я знаю этот язык, но с мелодией, которую он извлекал из своего странного струнного инструмента, (мне предстояло ещё узнать, что это гусли) эта песня проняла меня до слёз, до самой глубины души…

И я, думавшая, когда я ехала сюда, как бы мне скрыть радость, овладевшую мной при известии о смерти моего врага – Лады Рутены, и торжество, готовое прорваться из моих глаз, я вдруг почувствовала, какое горе владеет всеми этими людьми, всем Сонборгом… Искреннее глубокое горе. Даже конунга Магнуса провожали спокойнее, без такого сильного чувства тоски и покинутости.

И я, почувствовав это всё, заплакала тоже.

Я оплакивала не свою соперницу, а то, как несправедлива ко мне судьба, что противопоставила меня с этой, очевидно необыкновенной женщиной, что я не могла стать с нею подругами, узнать её, поучиться у неё тому, что так восхитило меня.

Что, соперничая и ненавидя, я убила её и её детей.

И то, что тот, кого так люблю я, так и не смог полюбить меня.

И то, что я оказалась способна на такие страшные преступления, в то время как она устраивала судьбы сирот, строила школы…

Школы! Чего никогда ещё у нас не было: детей конунгов учили мамки и дядьки, как и детей высших алаев, а остальные… Ремесленники набирали учеников, бондеры учили своих детей возделывать землю, выращивать скот, охотиться и ловить рыбу. А дроттнинг Лада открыла школы для всех. Я же делала всё, чтобы превратить её жизнь в ад и сжить её со свету…

Но, выплакавшись, я почувствовала облегчение и смогла думать о том, что всё, что я обнаружила здесь, неплохо бы привнести и к нам, в Брандстан. Ведь всё это было пришествием нового мира к нам, в Свею.

Слёзы размягчили моё сердце, и я приказала Лодинн не трогать девчонку Сигню.

Всю мою жизнь я буду вспоминать этот день, когда Сонборг прощался со своей дроттнинг Ладой Рутеной, не дожившей даже до двадцати пяти лет, но успевшей так много.

Возвратившись в Брандстан, я долгое время размышляла, перебирала свои возможности, что же я могу сделать здесь из того, что было теперь в Сонборге. Я начала работу.

Скоро я открыла школу, где учили детей грамоте и счёту. У меня не было пока людей, которые знали бы латынь и греческий. Не было столько книг и те, что были, пылились, оберегаемые от всех, и рисковали стать пищей для мышей и крыс.

Я всё же нашла людей, которые засели их переписывать. Дело пока шло очень медленно. Я призвала мореходов на помощь, чтобы они привезли мне греков и латинян. Я искала тех, кто умеет петь и играть на музыкальных инструментах и скоро собрала некоторое количество, но никого, конечно, подобного Бояну среди них не было.

Но самое главное, я решительно взялась за образование сына и брата. Теперь я настаивала, чтобы они не только учились стрелять из лука, метать копьё, орудовать мечом, кинжалом, топором, шестипёром и дубиной, но и изучали законы Брандстана и окрестных народов, географию, математику, для этого я переманила всё же пару сонборгских учителей. И конечно изучали грамоту, а с приездом заморского учителя и языков других стран. Славян хватало и в Брандстане, один из них и научил Сигурда их языку. Впрочем, русский знала и я.

Вообще с началом учёбы стало очевидно, что Сигурд прилежен, любознателен и чем дальше, тем больше интересовался ученьем. Это вызвало во мне гордость и восхищение, ведь я ожидала сопротивления, которое встретила в Ньорде. Мой брат учился, конечно, тоже, как и ещё несколько мальчишек, будущих алаев Сигурда, но вечно норовил сбежать с занятий на ратный двор или устраивал разнообразные каверзы учителям и дядькам, приставленным к ним.

Ингвар удивлялся, для чего будущему конунгу становиться учёным.

– Я ещё не знаю, Ингвар, но я чувствую, что так будет правильно, – ответила я.

– Это ты на сонборгские чудеса нагляделась, – ухмыльнулся Ингвар. – Посмотрим, долго ли продержаться все эти нововведения после смерти Рутены. Греки и римляне разбегутся, украв книги, учителя в школах обленятся, и всё будет, как было.

– А дома в три этажа и водопровод тоже сбегут? – отбивалась я.

– Перестанут следить, засорятся и придут в негодность. И потом, пожары пожирают всё. Шесть лет, Рангхильда, всего шесть лет, даже одно поколение не успело вырасти в Сонборге при новых порядках. Всё забудется. И девчонка Сигню вырастет такой же тёмной, как была её бабка Белокурая Сигню, – продолжал насмехаться Ингвар.

Но я не уступала:

– Белокурая Сигню разумела грамоту, чему учила и детей. Кстати, первый грек в Сонборге появился ещё при Магнусе. Эйнар и Сольвейг с грамотой знакомы, читают и пишут.

– Как и ты. Ах, да! Я и позабыл, твоя мать, Вея, ведь тоже была славянкой, – он засмеялся.

Но я не обиделась, что взять с него, Эгилла, то есть «маленькое лезвие», как за глаза прозвали его за то, что он так и не сумел родить со мной ещё детей. Но дело было вовсе не в нём.

Это я не хотела больше рожать. Беременность и роды достались мне очень тяжело, и я опасалась, как бы не сгинуть вовсе следующими, вот и пила специальные капли, приготовленные для меня моей бесценной Лодинн.

В год, когда Сигурду исполнилось семь лет, пал Вечный город Рим. Там сел захватчик Одоакр, который процарствовал он тоже недолго: его свалили и убили через недолгое время. Но Рима таким, каким он был, больше уже не существовало. Всё это мы узнали только через годы, когда эти новости из дальних стран привезли нам наши мореходы.

Сигурд загорелся желанием путешествовать с ними.

– Пойдёшь, – сказала я строго. – Но ты помни, что ты хакан (высокородный сын), будущий конунг, что тебе править, и других наследников нашего рода нет.

Сигурд задумался. В морской поход он пошёл, но только по Нашему внутреннему морю, к данам и гётам. И только в пятнадцать я отпустила его в дальнее путешествие к островам на Западе.

Но всё это будет позднее… А в первый год после окончания траура у Эйнара я стала наведываться к нему. И с каждым моим приездом надежды мои таяли: он, тосковал так, будто жалел, что не умер со своей Ладой. Радовала его только дочь.

Но я не сдавалась. И в очередной мой приезд Эйнар уже напрямую спросил меня:

– Ты… – он посмотрел на меня, – чего ты хочешь, Рангхильда? Ты думаешь теперь, когда я овдовел, мы, как ни в чём, ни бывало, вернём старые времена? Будто исчезла какая-то помеха? – он смотрел строго, хмурясь.

Я отступила на шаг, захлопала глазами:

– Но у меня растёт твой сын… – растеряно проговорила я.

– Это верно. – ответил Эйнар уже не глядя на меня. – И правильно было бы объединить наши земли, как мечтали наши предки. Но ты замужем.

– Я могу овдоветь тоже.

Теперь Эйнар ошеломлённо смотрел на меня:

– Ты что?!.. Что ты хочешь сказать?! Что ты избавишься от Ингвара только, чтобы быть со мной?! – произнёс он таким тоном, что я присела в страхе.

Казалось, он готов ударить меня.

– Не вздумай!

– Эйнар, да я… – пролепетала я.

– Не вздумай, Рангхильда! – сквозь зубы, тихо и страшно произнёс Эйнар.

И всё же я не готова была отказаться от него:

– Но Ингвар может и сам умереть…

Эйнар покачал головой, совсем потухая:

– Не только в этом дело, Рангхильда. Я не могу быть твоим мужем. Я больше ничего не могу. Силы оставляют меня, – он опустил руки, они повисли безжизненно как сломанные ветви …

Это потрясло меня до глубины души. Все мои мученья, все преступления, весь этот груз, что я взяла на свою душу, оказывается, напрасны? «Силы оставляют меня…» Силы оставляют?! Да ты что, Эйнар!!!.. Как это может быть, если я буду рядом?! Я буду твоей дроттнинг, Эйнар! Ну, вспомни! Вспомни, как мы были счастливы…

Я сказала ему, конечно, только последние слова. На что он поднял на меня усталые глаза и покачал головой:

– Ты не понимаешь…

– Я понимаю! Как никто другой! Ты потерял свою любимую жену, Сонборг свою дроттнинг, но прошло уже достаточно времени, Эйнар! Ты должен жить дальше! – я подскочила к нему.

– Лада говорила мне, умирая, чтобы я жил, чтобы не горевал о ней…

Я обрадовалась было: шутка ли такой хорошее напутствие от почившей жены! Благословение на новый брак! Но нет, Эйнар качает головой:

– У меня нет сил… У меня нет сил, чтобы жить…

Я похолодела. Нет сил… Эйнар…

– Ты … Эйнар, ты конунг, что будет с Сонборгом, если ты… У тебя дочь, в конце концов! И сын…

Эйнар кивнул ещё печальнее:

– Да, сын… – вздохнул он, будто справляясь с комом в горле, – и ещё три моих сына… Ушли и забрали с собой их мать. Увели её с собой… – у него дрогнул голос.

Мне стало дурно: я устраняла препятствия на пути к нему, не думая о том, что этим я сама и убиваю его. Что каждым моим ударом я попадаю не только в мою соперницу, но и в него. Выходит, я сама…

Сама смертельно ранила и его? Но разве я могла подумать, что он ТАК любит Рутену? Кем она была для меня? Злой разлучницей, обольстившей моего любимого. А на деле она его суженая? Не я, а она!.. И я сделала всё, чтобы его у неё забрать…

Может, надо было избрать иной путь? Не убивать никого, а заставить его разочароваться в ней? Уличить в измене, например. Вот только сделать это было куда сложнее, если вообще возможно… Но оговорить можно кого угодно и «доказать». Вот тогда, наверное, Эйнар не умирал бы сейчас вслед за ней…

Словом, я уехала назад, в Брандстан с тяжёлым сердцем. И всё же я не теряла ещё надежды. Он так молод, он почти на год моложе меня, а я чувствую себя молодой и сильной. Когда горе отступит, он захочет жить. Жизнь возьмёт своё…

– Чем ты так огорчена? – спросил Ингвар. – Сбываются мои предсказания?

– О чём ты? – я не могла взять в толк, о чём он говорит, так далеко от него были мои мысли.

– Ну, распадается же всё, что создавала Рутена.

– Распадается? Я не заметила, – сказала я.

– Уехал грек Дионисий.

– Уехал? – удивилась я. – Я видела, он вернулся с мореходами, книги привёз.

– Вернулся? – спросил Ингвар.

– Скажу тебе больше, с ним прибыли и другие, – сказала я. – И ещё: теперь в школу за малую мзду принимают не только детей, но и взрослых.

– Взрослых? – изумился мой муж.

Явление это и правда невиданное, тем более что, этого я не сказала ещё Ингвару, но в школы принимают и женщин наравне с мужчинами. Учиться в Сонборге теперь может каждый, кто этого хочет.

– Эйнар безумец. Зачем ему это? Зачем грамотные смерды? Тогда каждый почувствует себя господином…

Я покачала головой:

– Эйнар сказал, что так каждый почувствует себя Человеком.

Ингвар смотрит на меня всё тем же непонимающим взглядом:

– Эйнар набрался этого у своих славян. И ты думаешь так же? То же хочешь и у нас в Брандстане?

– Даже, если бы я хотела сделать это, мне не удалось бы. Ни стольких учителей, ни серебра на их содержание у нас не хватит. Да и людей, верящих в толк от этой затеи – учить всех, у нас нет. Даже я сомневаюсь, что так уж нужно учить всех желающих… – сказала я. – Правда желают обычно те, кто способен после свои знания применять, тоже учить, например, – я говорила немного рассеянно.

Сейчас мои мысли мало занимали новые порядки в Сонборге. Я поглощена мыслями об Эйнаре, о том, как я хочу быть с ним, спасти его от его смертельной тоски. Я после бы подумала обо всём остальном, когда счастье стало бы моим…

Но правы были те, кто говорил, что нам с Эйнаром не судьба быть вместе. К зиме Эйнар умер. Лада окончательно отобрала его у меня.

Получив эту страшную весть, я заперлась в своих покоях, чтобы выплакать горе. Но не было во всём мире столько слёз, чтобы можно было выплакать мою боль. Теперь она заперта в моём сердце навсегда. Некоторых людей горе делает мудрыми и добрыми. Меня оно сделало холодной и умной, беспощадной, изощрённой в коварных замыслах. Я не рассчитывала больше на счастье, я не ждала больше Весны.

Теперь я жила по-другому, и новые цели были передо мной.