Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 6. Взлет промышленного капитализма
Промышленная революция в Эльзасе
В 1835 году Джон Мастерсон Бёрк, двадцатитрехлетний управляющий чугунолитейного завода Джеймса П. Элера в Нью-Йорке, отправился в плавание в южную Мексику. Его целью был колониальный городок Вальядолид. Там дон Педро Баранда, бывший губернатор Юкатана, и шотландец Джон Л. МакГрегор открыли первую в Мексике мануфактуру, оснащенную паровыми машинами – фабрику, которой Бёрк должен был управлять. Стимулом для создания их предприятия стал «стихийный рост хлопка вокруг Вальядолида», но еще одним источником вдохновения для Баранду и МакГрегора должны были послужить истории о прибылях, которые приносил хлопок от Ланкашира до Лоуэлла.
Строительство хлопковой фабрики в Вальядолиде, вдали от транспортных коммуникаций и технических специалистов, было нешуточным предприятием. Хотя проезжавший мимо фабрики в 1842 году житель Нью-Йорка описывал ее как «замечательную по своей аккуратности, компактности и деловому виду», создание производства на Юкатане потребовало настоящей битвы. Чтобы запустить Aurora Yucateca, Бёрк привез с собой из Нью-Йорка не только оборудование (в том числе повозки, необходимые для доставки станков из порта в Вальядолид), но и четырех инженеров, двое из которых вскоре умерли от малярии. Не имея архитектора, предприниматели спроектировали фабрику сами, при этом «дважды своды не выдерживали, и все здание обрушивалось». Тем не менее Баранда, МакГрегор и Бёрк построили и запустили фабрику. Используя труд 117 местных рабочих, а также семей индейцев майя, которые поставляли дрова для паровых машин и выращивали хлопок на своих маисовых полях, к 1844 году в течение девяти лет они соткали 395 000 ярдов ткани. Это было хотя и весьма скромное по стандартам Ланкашира, однако впечатляющее достижение.
Возникновение хлопковой фабрики среди тропических зарослей полуострова Юкатан, в нескольких днях пути от портового города Мерида и вдали от источников капитала говорит об исключительной привлекательности хлопка для предпринимателей во всем мире. После того как в 1780-х годах в Великобритании распространились прядильные машины с водяным приводом, механизированная обработка хлопка начала охватывать всю планету, сначала медленно, а затем уже с головокружительной быстротой, дойдя от Британии и континентальной Европы до США, потом до Латинской Америки, Северной Африки, а затем до Индии и далее.
Таких историй можно рассказать сотни, возможно, тысячи. Возьмем, к примеру, долину Визенталь в сегодняшней Германии. С XVIII века эта долина, простирающаяся от самых высоких гор Шварцвальда в Великом герцогстве Баден до берегов Рейна у швейцарского города Базель, была оживленным центром ручного прядения и ткачества. Предприимчивые базельские торговцы, располагавшие обильным швейцарским капиталом, дешевой рабочей силой и широкой сетью посредников, привлекали к работе тысячи крестьян, которые пряли хлопок у себя дома. Эти работники, происходившие из местных крестьянских семейств, не могли найти землю для своих детей и находились за пределами зоны, очерченной цеховыми запретами, которые ограничивали расширение производства в таких городах, как Базель. Некоторые из этих торговцев приступили к найму огромного числа рабочих, чему содействовали правительственные требования, принуждавшие детей и молодых людей к прядению: в 1795 году торговец-мануфактурщик Майнрад Монфор из Целля в Шварцвальде оплачивал работу примерно двадцати пяти сотен домохозяйств, в которых пряли или ткали один или несколько членов семьи. Монфор и другие торговцы-мануфактурщики получали хлопок-сырец из Базеля и возвращали готовую ткань базельским торговцам, которые, в свою очередь, доставляли ее на развивавшиеся в то время фабрики печати на хлопке в Мюлузе, независимом городе-государстве на противоположном берегу Рейна. Швейцарские инвестиции были столь велики, что один историк назвал сопутствующую экономическую перестройку области «колонизацией Визенталя».
Уже в XVIII веке эти швейцарские предприниматели и их баденские подрядчики разместили некоторое количество прядильщиков и ткачей в немеханизированных мастерских для того, чтобы лучше контролировать производство. Сам Монфор уже в 1774 году основал белильную мастерскую около Штауфена. После того как работники покинули свои дома, чтобы работать в мастерских, использование в Визентале уже изобретенных в Англии механических устройств для прядения хлопка стало лишь вопросом времени. И в самом деле, в 1794 году – всего через десять лет после предприятия Грега в Стайле – предприниматели возвели первую механизированную прядильную фабрику, хотя правительственные агенты вскоре добились ее закрытия из-за опасений, что механизация приведет к безработице, нищете и социальным потрясениям. Но этот случай противодействия государства индустриализации было редким исключением, и к 1810 году при содействии правительства, более благожелательно настроенного по отношению к механизации, новые ватермашины и мюль-машины вернулись в долину. Эти фабрики, извлекавшие энергию из обильных потоков, каскадами стекающих с горных склонов Шварцвальда, за короткое время покончили с ручным прядением. Однако возросшее предложение пряжи привело к буму в ручном ткачестве, что на короткое время позволило крестьянам оставаться в своих фермерских хозяйствах. Как и повсюду, в результате роста спроса и наличия капитала на фабрики перешло и ткачество. Например, мюлузский предприниматель Петер Кёхлин открыл фабрики с ручными ткацкими станками в визентальских городах Штейнен (в 1816 году), Шёнау (в 1820 году) и Целль (в 1826 году). Когда производство стало перемещаться с ферм на фабрики, все больше крестьян стало отказываться от выращивания скота и изготовления сыров. К 1860 году в Визентале насчитывалось 160 000 механических веретен и 8000 ткацких станков, и почти все они находились на фабриках. Долина, бывшая когда-то оплотом самодостаточного фермерского хозяйства, стала еще одной точкой на карте промышленной революции. Как и юкатанский город Вальядолид, она попала в вихрь охватившей весь мир капиталистической экономики, связавшей крестьян Шварцвальда и полуострова Юкатан, рабов на берегах Миссисипи и, как мы увидим, потребителей на берегах Рио-де-ла-Плата.
Механизированное производство хлопка, движимое слаженной командой стремившихся к прибыли предпринимателей и жаждавших власти правителей, успешно колонизировало Визенталь, Вальядолид и все шире распространялось по всему миру. В 1771 году, всего через шесть лет после своего появления в Британии, прядильная машина «дженни» добралась до французского города Руана. В 1783 году Иоганну Готфриду Брюгельману, торговцу-мануфактурщику из Ратингена близ Дюссельдорфа, не хватало пряжи для его ткачей, что всего несколько лет назад было бы неразрешимой проблемой. Теперь же он вложил 25 000 рейхсталеров, собрал около 80 работников и с помощью экспертов из Британии открыл первую прядильную фабрику в немецкоязычных странах. Спустя два года первая механическая прядильная машина прибыла в Барселону – город со столь древними традициями культуры хлопка, что одна из его узких улочек по сей день называется Carrer del Cotoners. В 1789 году торговец из Провиденса Мозес Браун нанял квалифицированного британского работника хлопкового производства Сэмюэля Слейтера и построил первую успешную прядильную фабрику в Америке. В 1792 году бельгийский предприниматель Ливен Баувенс последовал их примеру и запустил первую механизированную прядильную фабрику в Твенте. Еще через год такие машины начали прясть пряжу в России, когда российское казначейство выделило средства Михаилу Оссовскому на создание прядильной фабрики. В 1798 году гражданин саксонского города Хемниц Христиан Фридрих Крайсиг купил 25 прядильных машин «дженни» и запустил хлопковую фабрику. К 1801 году местные торговцы из Санкт-Галлена в Швейцарии выдали Марку Антуану Пеллису деньги на создание первой в стране прядильной фабрики, Spinnerei Aktiengesellschaft. Спустя семь лет закрутились веретена в ломбардском городе Интра на берегах Лаго Маджоре. К 1818 году по приказу паши Мухаммада Али первая механизированная прядильная фабрика начала действовать в Египте, а в середине 1830-х годов дон Педро Баранда построил первую работавшую на паровой энергии прядильную фабрику в Мексике.
Революционные методы производства хлопковой пряжи, изобретенные британскими умельцами, распространялись быстро, возможно, даже быстрее, чем все предыдущие производственные технологии. Этому определенно способствовало то, что путешественники, журналы, газеты и ученые сообщества трубили об этих чудесных достижениях. Однако еще более важную роль в этом играл наплыв британских торговцев, привозивших пряжу и готовую хлопковую ткань по таким ценам, при которых с ними было невозможно конкурировать. Европейские и североамериканские потребители, уже знакомые с чудесными свойствами хлопка через изготовленные в Индии относительно дорогие товары, реагировали быстро и с энтузиазмом, и так же поступали потребители в тех регионах мира, где веками или тысячелетиями производились собственные хлопковые ткани. По мере того как все больше людей покупало дешевый хлопок, становилось все больше стран, где предприниматели убеждались в том, что смогут производить те же самые товары. Искусные ремесленники, спекулянты, государственные чиновники и начинающие предприниматели с равным энтузиазмом воспринимали новые машины и технологии. Как уже говорилось, к 1800 году механизированные прядильные фабрики возникли в Британии, Франции, в германских землях, Соединенных Штатах, России, Швейцарии, Нидерландах и Бельгии. Двадцать лет спустя новые фабрики заработали в империи Габсбургов, в Дании, Италии, Египте и Испании. А к 1860 году фабрики можно было обнаружить по всей Европе, в Северной Америке, Индии, Мексике и Бразилии. В тот год Британия контролировала работу 67,4 % механических веретен в мире, а прядение хлопка с помощью машин по сути сменило старые способы производства на обширных пространствах по всему миру.
Мировая отрасль механизированной обработки хлопка была замечательна не только своим быстрым распространением по всему миру, но и своими лихорадочными темпами роста. Каждая новая прядильная фабрика говорила предприимчивым соседям о больших прибылях, ожидающих тех, кто сможет стать хозяином нового мира хлопкового производства. Примером такого роста стала бельгийская индустриализация, беспрецедентная в континентальной Европе в первом десятилетии XIX века: в одном Генте, который был ее центром, в 1802 году было лишь 227 прядильщиков хлопка, а уже спустя шесть лет количество таких работников возросло до 2000, и еще 1000 трудились в окрестной сельской местности. Количество веретен в германских землях увеличилось с 22 000 штук в 1800 году до 2 млн штук в 1860 году. Экспоненциальный рост хлопковой отрасли наблюдался и в Каталонии, которую стали называть «маленькой Англией в сердце Испании»: в 1861 году там крутилось приблизительно 800 000 веретен. К 1828 году девять прядильных фабрик было открыто в России, а к середине XIX века Россия стала сама полностью обеспечивать себя хлопковым текстилем. В Мексике на пятидесяти восьми фабриках к 1843 году работали 125 362 веретена и 2609 ткацких станков. В Швейцарии в 1857 году насчитывалось 1,35 млн веретен. В соседнем Эльзасе в 1828 году было 500 000 механических веретен, а в 1846 году – 859 300. В США хлопковые фабрики открылись на Род-Айленде (1790 год), в Нью-Джерси (1791 год), Делавэре (1795 год), Нью-Гемпшире (1803 год), Коннектикуте (1804 год) и Мэриленде (1810 год). По данным переписи в 1810 году в США было 269 хлопковых предприятий, на которых в общей сложности было 87 000 веретен. К 1860 году там насчитывалось 5 млн веретен, а производство хлопкового текстиля было самой важной промышленной отраслью США по масштабам инвестированного капитала, занятых работников и чистой стоимости продукции.
Резкое падение цен на хлопок: средняя цена 100 килограммов хлопковой пряжи в Мюлузе, 1811–1860 годы
Быстрое распространение и экспоненциальный рост механизированного производства хлопковой пряжи в столь многих частях мира свидетельствовали об убедительном характере этой новой общественной системы. Было совершенно очевидно, что механизированное прядение приводило к гигантскому росту производительности; те, кто владел достаточным капиталом для того, чтобы воспользоваться этой новой технологией, немедленно получал конкурентное преимущество над ручными прядильщиками. Когда предприниматели установили мюль-машины в Швейцарии, производительность на одного работника увеличилась в целых сто раз. Неудивительно, что история хлопка после 1780 года имеет определенное направление: все более производительные машины заменяли человеческий труд, переворачивая вверх дном самую важную отрасль производства в мире.
Но если этот новый способ прядения хлопка был столь убедителен, не должен ли он был распространяться по земному шару более равномерно? Почему для того, чтобы пройти несколько сотен миль до континентальной Европы, ему потребовалось больше десяти лет, чтобы пересечь Атлантику и оказаться в США – больше двадцати лет, чтобы достичь Мексики и Египта – более пятидесяти лет, а чтобы достичь Индии, Японии, Китая, Аргентины и большей части Африки – сто и более лет? Распространение хлопковой индустриализации озадачивает. Очевидно, что она являлась значительно более производительным способом удовлетворения основных человеческих потребностей в одежде. Выращивание хлопка требовало подходящего климата и почвы, но хлопковая промышленность, как показал пример Британии, не требовала ни того, ни другого. Фактически распространение механизированного производства хлопка, видимо, следовало универсальным законам эффективности, но с удивительно особенными результатами.
Если мы сравним механизированное производство хлопка с распространением вируса или паразитов, то выяснение исходных причин требует от нас различать популяции незащищенные и стойкие. И, разумеется, даже беглый взгляд на границы распространения новых машин по тем странам и регионам, которые первыми применили их, обнаруживает совокупность характерных экономических, общественных и политических отношений – эмбриональные черты промышленного капитализма. Как мы видели на примере Британии, этот промышленный капитализм представлял собой радикальное отклонение от образа жизни прошлых веков. Когда британские умельцы и торговцы-мануфактурщики в последние десятилетия XVIII века открыли новый способ прядения хлопка, это было явление одного рода. Но уже совершенно другим явлением было увеличение масштаба этой новой модели на несколько порядков и формирование из нее новой общественной системы. Мы увидим, что решающую роль здесь сыграли возможности возникавшего в то время нового типа государства.
Чтобы понять на первый взгляд замысловатые схемы распространения по всему миру механизированного производства хлопка и индустриализации как таковой, давайте определим, что именно было общим для тех территорий, которые последовали примеру Британии. Прежде всего, все те районы, которые были в числе ранних последователей, имели предысторию текстильного производства. Хотя сама по себе она не давала гарантии успеха, но такой предварительный опыт оказался практически необходимым для индустриализации хлопковой отрасли. Прядильные фабрики почти всегда возникали в тех областях, в которых поддерживалось оживленное текстильное производство – и неважно, было ли это производство шерсти, льна или хлопка, городское или сельское, в домах или в мастерских. Например, в области вокруг Гента долгая традиция прядения и ткачества льна подготовила рабочую силу для хлопкового производства. В мексиканском городе Пуэбле механическое прядение хлопка было построено на основе вековой истории прядения и ткачества хлопка, настолько развитого, что его работники составляли гильдию производителей хлопка, и крупные мастерские там возникли еще до начала механизации. Ситуация в германских землях была точно такой же: один экономист отметил, что «современная хлопковая промышленность почти везде строится на старой местной промышленности». В России производство хлопка выросло из производства льна и шерсти XVIII века. В США текстильные фабрики Новой Англии выросли в тех областях, где существовала, особенно среди женщин, давняя традиция прядения и ткачества. В Эльзасе история текстильного производства существовала с XV века. В швейцарских районах производства хлопка итогом долгой и выдающейся истории домашнего производства хлопковых тканей стало накопление мастерства и капитала. Мелкое производство часто становилось первой жертвой подъема промышленности, однако снабжало захватчиков квалифицированной рабочей силой, необходимой для современного производства.
Специфика старой производственной базы также сформировала пути, которыми каждый регион следовал к индустриализации. В некоторых районах мира хлопковая индустриализация возникла преимущественно на основе прядения, а ткачество и печать текстиля там были второстепенны. Например, в США, как и в самой Англии, индустриализация направлялась базовым производством, а именно прядением, и уже затем переходила к ткачеству и печати, наложению импортированного из других мест красочного рисунка на хлопковую ткань. Однако во многих других районах мира, в том числе в Бельгии, России и Эльзасе, хлопковая индустриализация выросла из процветающей печатной отрасли.
Какая бы отрасль ни была ведущей, прядение или печать, во всех этих регионах сельское население прежде пряло и ткало в своих домах, на фермах и в хижинах, и все это происходило под руководством торговцев. В Саксонии хлопкопрядение и ткачество прослеживаются с XV века – здесь крестьяне делали пряжу и ткань для собственного употребления. К XVIII веку торговцы создали сложную мануфактурную систему, раздавая крестьянам хлопок-сырец с тем, чтобы потом забрать у них готовую пряжу и ткань. В результате некоторые из этих крестьян перестали заниматься чем-либо еще, кроме прядения. Предполагается, что к 1799 году в Хемнице и вокруг него целых 15 тыс. человек пряли хлопок на дому. Пока работники оттачивали мастерство, торговцы накапливали капитал и рыночный опыт.
В Швейцарии история развивалась так же. Задолго до того, как появились машины, в производстве хлопкового текстиля были заняты десятки тысяч человек. Точно так же, как и в Саксонии, это производство постепенно организовывалось торговцами. Когда недорогая британская пряжа стала заполнять швейцарский рынок, многие прядильщики стали ткачами, продолжая работать у себя дома. Однако некоторые из торговцев-мануфактурщиков увидели возможность производить отечественную пряжу и привели рабочих на фабрики для работы по найму на новых машинах английского производства. Поначалу индустриализация не уничтожала сельское и надомное производство, но со временем из-за ее жажды капитала и дальнейшей механизации больше власти получили те торговцы, у которых было больше возможностей строить крупные фабрики и нанимать рабочих.
В Италии таким же образом ломбардская мануфактурная система создала условия для появления фабричного производства в первые десятилетия XIX века. В нескольких сотнях миль к западу, в Каталонии, старое производство, которое существовало и в сельской местности, и в городе Барселоне, способствовало возникновению производства фабричного, чему, с одной стороны, способствовало накопление капитала, а с другой – создание категории сельских наемных работников, которых можно было отправить на фабрики. Механизированная хлопковая отрасль Голландии, так же, как и Мексики, была построена на основе старой мануфактурной системы и была включена в ее структуру.
Подобная система домашнего прядения могла, хотя бы на первом этапе, легко приспособиться к более механизированному способу работы. Например, в конце XVIII века некоторые прядильщики начали использовать машины «дженни» у себя дома или в небольших мастерских, как это происходило в Британии за несколько десятилетий до этого. Однако в конечном счете торговцы почти повсеместно концентрировали производство на фабриках, где его можно было лучше контролировать, стандартизировать и ускорять за счет использования энергии воды и пара.
Часто, хотя и не всегда, это старое производство обеспечивало также доступ к другой составляющей, необходимой для промышленного производства – к капиталу. Без доступа к капиталу новые способы производства хлопка были невозможны: нужно было возводить здания, отводить потоки, строить машины, нанимать рабочих, обеспечивать поставки сырья и привлекать специалистов, причем часто издалека и из-за границы. Самой распространенной стратегией торговцев было реинвестирование капитала, накопленного при организации надомного производства хлопковой пряжи и ткани, в небольшие фабрики. Например, в Швейцарии бывшие торговцы-мануфактурщики после 1806 года финансировали волну строительства механизированных прядильных фабрик. Они начали с небольших фабрик с несколькими мюль-машинами и постепенно расширяли их. В Каталонии к концу XVIII века ремесленники накопили капитал в немеханизированном и надомном текстильном производстве и затем использовали его для расширения и механизации процесса. В Эльзасе отрасль получала капитал и предпринимательское мастерство от старой ремесленной и торговой элиты города Мюлуза. В России семья Прохоровых, хлопковых промышленников из Сергиева Посада, небольшого города в 50 милях от Москвы, последовала по тому же пути. Бывшие крепостные, получившие свободу при Екатерине II, стали мелкими торговцами, а затем, в 1843 году, занялись набивкой ситцев. Вскоре после этого они запустили небольшую прядильную фабрику, и их фирма стала быстро расти. Будучи самой динамичной отраслью своего века, производство хлопка давало богатые возможности в смысле социальной мобильности. Швейцарский хлопковый промышленник Генрих Кунц начинал как наемный рабочий, а к моменту смерти в 1859 году он владел восемью прядильными фабриками со 150 000 веретен, на которых работали две тысячи рабочих.
Владельцы фабрик в США также часто происходили из мелких торговцев или квалифицированных ремесленников. Сэмюэль Слейтер из Род-Айленда был подмастерьем в Англии, затем наблюдал за работой других фабрик, а в 1789 году переехал в США. Оказавшись там, он стал партнером торговца из Провиденса Мозеса Брауна, который разбогател на торговле сырьем с Вест-Индией и пытался ввести механическое прядение на фабрике Брауна в Потакете. Слейтер по памяти построил спроектированные в Британии машины, и в декабре 1690 года фабрика выпустила первую пряжу. Энергичный Слейтер скоро расширил деятельность, построил дополнительные фабрики и в результате скопил достаточно средств для того, чтобы в 1799 году основать собственную компанию. К 1806 году сельскую местность Род-Айленда уже украшала деревня Слейтерсвиль.
Такие успехи вдохновляли других: когда в 1813 году Уильям Холмс, у которого «целью было сделать бизнес для себя», написал своему брату Джону, что им следует построить хлопковую фабрику, он оценил, во что обошлась соседняя фабрика, и заключил из этой оценки, что устройство фабрики, достаточно большой, чтобы вместить тысячу веретен, будет стоить около 10 000 долл. Он был «готов войти в предприятие + внести 1000 долларов; можно найти прядильщика, который будет работать и который внесет еще 500 долларов + я могу, если потребуется, найти новых участников начиная с этого квартала». Запустив производство, эти скромные инвесторы могли бы «увеличить количество станков с дохода от этих 200 веретен».
Как показывает пример братьев Холмс, требования к капиталу у ранних хлопковых фабрик могли быть достаточно скромными, настолько скромными, что даже в областях, в которых доступность капитала была ограниченной, например, в Саксонии, хлопковые фабрики могли в определенном смысле процветать, хотя были небольшими, устаревшими и опирались на дешевую рабочую силу и дешевую энергию воды. Дон Баранда столь же скромно инвестировал в свою фабрику в Вальядолиде в 1835 году сумму в 40 000 песо – эквивалент годовой оплаты труда примерно двух сотен квалифицированных рабочих. Даже в областях с более доступным капиталом расходы были соразмерны и скромны.
Распространение промышленного капитализма, 1780–1 860 годы
Во французском департаменте Нижний Рейн, в части хлопкового комплекса с центром в Мюлузе, хлопкопрядильная фабрика в 1801 году в среднем имела капитализацию всего 16 216 франков, что позволяло тридцати семи существовавшим фабрикам нанимать в среднем по восемьдесят одному рабочему. Ткацкие фабрики требовали больше – в среднем 35 714 франков, но это все равно было скромным вложением по сравнению со 150 000 франков, которые были нужны изготовителю карет и 1,4 млн франков, необходимых для оружейного предприятия. Разумеется, позднее фабрики будут расти: в течение первой половины XIX века механизированная прядильная фабрика могла стоить от 200 000 до 600 000 франков, а универсальная фабрика с прядильным, ткацким и печатным производством – возможно, целых 1,5 миллиона франков.
Реинвестирование капиталов, накопленных в мануфактурной отрасли и в небольших мастерских ремесленников, соединялось с пробными инвестициями из больших состояний, накопленных в порой столь переменчивом мире торговли. В некоторых исключительных случаях, когда торговый капитал присоединялся к промышленности, в хлопковое производство бывали инвестированы огромные состояния. Самая впечатляющая из таких операций была предпринята группой бостонских торговцев, искавших новые торговые предприятия для вложения капитала, внезапно и разрушительно выведенного из работы вследствие американского торгового эмбарго против Британии и Франции с 1807 по 1812 год. В 1810 году Френсис Кэбот Лоуэлл поехал в Великобританию, чтобы раздобыть чертежи хлопковой фабрики. По возвращении он подписал с группой богатых бостонских торговцев «Соглашение между участниками Бостонской мануфактурной компании», которая создала огромную универсальную прядильную и ткацкую фабрику в Волтэме под Бостоном с первоначальной капитализацией 400 000 долл., или чуть больше 2 млн франков. Фабрика специализировалась на недорогих грубых хлопковых тканях, часть из которых продавалась для одежды рабов взамен тканей индийского производства. (Ткань Лоуэлла была столь распространенной среди рабов, что термин «лоуэлл» стал у них основным названием для обозначения всех грубых хлопковых тканей.) Предприятие оказалось очень прибыльным, и дивиденды за большинство лет превышали 10 % от оплаченного капитала. В 1817 году фабрика выплатила рекордные дивиденды в 17 %. К 1823 году бостонские компаньоны расширились еще больше, построив новые фабрики в Лоуэлле, примерно в 25 милях к северу от Бостона, и создав крупнейшие универсальные фабрики по всему миру. Это участие американского торгового капитала в производстве выявило еще одну тесную связь между рабовладением и промышленностью. Первые хлопковые промышленники, такие как семейства Кэботов, Браунов и Лоуэллов, имели связи с работорговлей, торговлей сырьем с Вест-Индией и торговлей сельскохозяйственными товарами, которые выращивались рабами. «Лорды кнута» и «лорды ткацкого станка» снова оказались тесно связаны друг с другом.
Бостонские компаньоны были нетипичны по размеру своих инвестиций, но они были не единственными крупными торговцами, вложившими капитал в промышленное производство. Швейцарские торговцы к началу XIX века начали инвестировать в эльзасскую хлопковую отрасль, а также в зарождающийся хлопковый комплекс Ломбардии. Их примеру последовали барселонские торговцы. В Мексике также большая часть капитала, вложенного в хлопковое производство, происходила не из самой текстильной отрасли, а из состояний, накопленных в торговле. Из сорока одного капиталиста, открывшего хлопковые фабрики в Пуэбле с 1830 по 1849 год, девятнадцать были торговцами, пять – землевладельцами и только трое были раньше связаны с текстилем.
Богатые торговцы, многие из которых были иностранцами, также играли центральную роль в развитии российской хлопковой текстильной промышленности, и наиболее характерным примером был Людвиг Кноп. Кноп, родившийся в Бремене в семье торговцев средней руки, приехал в Россию в 1839 году в качестве помощника представителя манчестерской торговой фирмы de Jersey, импортировавшей пряжу. В восемнадцать лет он уже был хорошо знаком с технологиями производства хлопка и увлечен его перспективами. Когда спустя четыре года Британия отменила запрет на экспорт текстильных машин – запрет, согласно которому, в частности, с 1786 по 1843 год был незаконным экспорт мюль-машин (и их чертежей), Кноп начал привозить эти машины вместе с британскими инженерами и механиками в Россию. Он также импортировал выращенный в Америке хлопок и добывал кредиты за рубежом для российских производителей. С 1843 по 1847 год он построил восемь прядильных фабрик, в конечном итоге продав эти фабрики российским предпринимателям. На волне быстрого мирового роста хлопковой промышленности Кноп стал самым выдающимся российским промышленником.
Такая мобилизация капитала почти всегда происходила с помощью родственных связей. Например, бостонские компаньоны опирались на родственников в деле инвестиций. Точно так же поступало семейство Фрёнкель в Верхней Силезии, построившее в городе Лодзь и около него целую империю, занимавшуюся прядением, ткачеством и отделкой, эффективно объединив семейный капитал и управленческое мастерство. Однако лучшим примером важной роли семьи в зарождающейся хлопковой промышленности был Эльзас, где горстка семей господствовала в колоссальной местной отрасли на протяжении многих поколений: среди них Дольфюсы, Кеклены и Шлюмберже. Эти семьи были связаны взаимными браками. У Пьера Шлюмберже, одного из главных хлопковых предпринимателей Мюлуза, чьи прядильные фабрики и печатные мастерские после его смерти были оценены в 1,3 млн франков, имелось больше двадцати детей и внуков, которые вступили в зрелый возраст с 1830 по 1870 год. Девятнадцать из них были женаты, четырнадцать – на представителях эльзасской буржуазии, а трое – на представителях буржуазии хлопкового порта Гавр. Таким образом, текстильная буржуазия Мюлуза была невероятно тесно связана и способна к организации (в 1826 году ею было основано «Промышленное общество Мюлуза») и использованию власти в целях создания благоприятствующей их интересам политической, общественной и экономической среды. Один из их потомков, Андрэ Кеклен, получил меткое прозвище «султан Мюлуза».
Россия: Людвиг Кноп и его жена
Франция: Андрэ Кеклен
Бельгия: Ливен Баувенс
Мексика: дон Педро Баранда
Таким образом, доступ к капиталу и опыт текстильного производства были необходимы для великого начинания по производству пряжи и тканей с помощью машин, но катализатором, превратившим эти предварительные условия в полноценную хлопковую индустриализацию, стало давление, а именно конкуренция с британским импортом. Во всем мире применение механизированного производства хлопка мотивировалось необходимостью замещения иностранного – как правило, британского – импорта внутренней продукцией, точно так же, как в свое время Англия активно боролась за освобождение от зависимости от импорта из Индии и переход на продукцию отечественного производства. К 1800 году Британия наводняла мировые рынки, экспортируя гигантские количества хлопковой пряжи и, в меньшей степени, ткани: стоимость экспорта в Европу с 1780 по 1805 год увеличилась более чем в двадцать раз.
Поначалу сами британские производители играли важную роль агентов распространения промышленного капитализма. Например, Райт Армитедж, манчестерский производитель хлопка, отправил своего брата Эноха в США продавать продукцию своей фабрики. Таким же образом McConnel & Kennedy, манчестерские прядильщики, для продажи своей пряжи рассылали агентов в Гамбург, Швейцарию, во Францию, а в 1825 году – в Лейпциг, Белфаст, Санкт-Галлен, Салоники, Франкфурт, Калькутту, Францию, Геную и Женеву. Их деловые записи утверждают, что они обслуживали даже еще большее количество иностранных рынков. Если в 1790-х годах фирма вела переписку почти исключительно с потребителями в Великобритании, то к 1805 году корреспонденция велась с деловыми партнерами в Германии, Португалии и США, а к 1825 году – с партнерами в Египте, Франции, Индии, Италии, Польше и Швейцарии. В этом году 30 % своих писем фирма отправляла за пределами Великобритании, что свидетельствует о глобальном размахе продаж. Джон Райлендс, первый манчестерский мультимиллионер и создатель «промышленной и торговой империи», начал свою карьеру как ткач, затем превратился в промышленника, а к 1820-м годам стал оптовым торговцем с гигантскими складами в Манчестере, а к 1849 году и в Лондоне, которые обеспечивали поставки на мировые рынки.
Захват мировых рынков: Джон Райлендс, Манчестер, 1869 год
Однако в конечном счете фабриканты сосредоточились на производстве, оставив продажи разраставшейся группе торговцев. Уже в 1815 году в городе Манчестере было пятнадцать сотен торговых салонов, в которых клиенты могли делать выбор среди пышного разнообразия товаров. Здесь собирались торговцы из других стран. Например, Натан Ротшильд приехал из Германии для того, чтобы заказывать текстиль для торгового дома своего отца во Франкфурте в 1798 году, став первым из множества поселившихся в Манчестере германских евреев. После 1840 года к ним присоединилось большое количество греков, обслуживавших потребности Османской империи и соседних стран. Торговцы, базировавшиеся в иностранных портах, опираясь на кредиты богатых британских торговцев и банкиров, стали еще одним каналом продаж британского текстиля. Например, в Буэнос-Айресе быстро растущая группа британских торговцев продавала британскую пряжу и ткань с самых первых лет XIX века, одновременно экспортируя шкуры и другие мясные продукты. Например, Хьюго (Хью) Даллас импортировал такую пряжу и ткань за комиссию и посылал «информацию о соответствующих цветах, ассортименте, качестве и ценах» британским производителям, чтобы они могли приспособить свое производство к удаленному рынку, куда письма могут идти шесть месяцев
