Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 4. Захват рабочей силы, завоевание земель
Захват земель: Христофор Колумб прибывает на Испаньолу, 1492 год
Мы далеко ушли от того времени, когда люди жили и умирали как растения в том месте, где они волею судеб появились… Но ни одно из путешествий, совершенных ради любопытства, амбиций или корысти, не сможет сравниться по важности своих результатов, дальности или произведенному влиянию с простой перевозкой плодов слабого куста – с теми путешествиями, которые согласно требованиям отрасли совершают волокна хлопчатника, метаморфозы которых столь же неисчислимы, как наши потребности и желания.
В 1857 году британский экономист Джон Дж. Дэнсон опубликовал работу, в которой попытался разобраться в истории современной ему отрасли хлопкового текстиля. По поводу тайны «связи между американским рабством и британским хлопковым производством» он заметил, что «за исключением Ост-Индии нет и никогда не было никакого существенного источника хлопка, который не работал бы явно и исключительно за счет рабского труда». Он сказал, что попытки выращивать хлопок с помощью свободного труда в основном провалились: «На сегодняшний день положение таково, что [хлопок] следует по-прежнему выращивать главным образом за счет рабского труда». Дэнсон утверждал, что настолько прочной была связь между рабским трудом в США и процветающей хлопковой отраслью в Европе, что «мне кажется полностью излишним говорить что-либо» по поводу «изменения существующей системы».
На первый взгляд казалось, что Дэнсон прав. В тот год, когда была опубликована его работа, 68 % прибывающего в Соединенное Королевство хлопка поступало из США, и бóльшая его часть выращивалась рабами. Однако та реальность, которая Дэнсону и прочим казалась очевидной, была изобретена не так уж давно. Действительно, за пять тысяч лет истории мировой хлопковой отрасли рабство никогда не играло существенной роли. Однако новым было не только рабство. Уникальным был и развивавшийся евроцентричный комплекс хлопковой отрасли, так как он не опирался на сырье, производимое живущими поблизости крестьянами. Еще в 1791 году более 85 % всего хлопка, культивируемого для целей производства во всем мире, выращивалось мелкими фермерами в Азии, Африке и Латинской Америке и потреблялось на месте. Когда производство хлопка стало бурно развиваться в Британии, было неясно, откуда возьмется такое количество хлопка, которого было бы достаточно для насыщения алчущих его фабрик. Однако, несмотря на эту проблему, никогда еще отрасль не росла такими темпами. Она росла в таких масштабах и так быстро не вопреки, а благодаря своей замысловатой пространственной организации и возможности использовать рабский труд.
В горне хлопковой революции конца XVIII века возникла последняя и при этом самая значимая связь хлопка с новой глобальной, динамичной и насильственной формой капитализма, чья отличительная черта заключалась в принудительном отчуждении земли и труда. Рабство, вызванное к жизни зияющим разрывом между требованиями механизированного производства и возможностями несовременного сельского хозяйства, лежало в самой основе этого капитализма. Стремительно росшие фабрики потребляли хлопок так быстро, что только крайности военного капитализма могли обеспечить необходимое перераспределение земли и труда. В результате коренное население и захватывавшие землю поселенцы, а также рабы и плантаторы, местные ремесленники и владельцы фабрик очутились в новом веке, омраченном постоянным состоянием войны, хотя и ведущейся только в одном направлении. Как это хорошо понимал Дэнсон, именно благодаря принуждению происходило прибавление свежей земли и мобилизация новой рабочей силы, при этом принуждение становилось главной составляющей развивающейся империи хлопка – и, таким образом, формирующегося промышленного капитализма. Однако Дэнсон, проецируя тот мир, в котором он жил, на прошлое и на будущее, не заметил ни новизны ключевой роли рабовладения, ни возможности ее окончания.
Как мы уже видели, хлопчатник тысячелетиями выращивался в Азии, Африке и Америке. Но хотя он обрел благоприятную для себя среду на огромных просторах культивируемых земель, в число таких территорий не вошел ни Ланкашир, ни какое-либо другое место в пределах Британских островов. За пределами оранжерей Королевских садов в Кью (где и по сей день представлены основные культуры, служившие опорой Британской империи) в Британии и бóльшей части Европы слишком холодно и сыро для хлопка. Среди европейских лидеров только французские революционеры с их пламенной верой в возможность построения нового мира серьезно пытались перехитрить местный климат и выращивать хлопок, но даже им это не удалось.
Производство хлопка в Британии – а позднее и его производство во всей Европе, казалось бесперспективным, так как в истории человечества это была первая крупная отрасль, в которой отсутствовали закупки местного сырья. В Соединенном Королевстве производители шерстяных и льняных тканей работали за счет поставок шотландской шерсти и английского льна, черная металлургия использовала железную руду из Шеффилда, а производители керамики работали с глиной, добываемой в Стаффордшире. В отличие от этих отраслей, прядение и ткачество хлопка британскими производителями полностью зависело от импорта. Чтобы преуспеть, они должны были заполучить не только технологии Азии и рынки Африки, но и сырье, поставляемое еще с одного континента. Организовать такие поставки значило построить первую глобально интегрированную производственную отрасль.
Еще в 1780 году, когда механические нововведения уже внедрялись с невероятной скоростью, ключевой элемент этой глобальной интеграции – собственно поставки хлопка – оставался неопределенным. Возникшее решение – рабы на юге США, которые растили хлопок на отнятой у индейцев земле, – было далеко не очевидным, с точки зрения британских торговцев и производителей хлопка. Ведь в 1780 году из Северной Америки не поступало никакого хлопка. Вместо этого для снабжения своих фабрик производители использовали дальние связи с мелкими производителями.
Мешки «белого золота» прибывали в порты Лондона и Ливерпуля из османского Измира и Салоник, из карибского Порт-о-Пренса и Порт-Рояля, из индийского Бомбея и с африканского Золотого Берега. В течение многих веков хлопок-сырец перемещался похожими путями по Азии, Африке и Америке, а также между Азией и Европой. Сирийский хлопок прялся и ткался в Египте, хлопок из Махараштры – в Бенгалии, хлопок из Хайнаня – в Цзяннане, хлопок из Анатолии – в Люцерне, хлопок из Юкатекана – в Теночтитлане, хлопок из Македонии – в Венеции.
К 1780 году из-за роста скоростей производства прядильных машин на британских фабриках напряжение в этой традиционной системе стало возрастать.
В 1781 году британские производители спряли около 5,1 млн фунтов хлопка, что примерно лишь в два с половиной раза больше, чем восемьдесят четыре года назад. Однако всего через девять лет, в 1790 году, этот объем увеличился в шесть раз. К 1800 году он снова почти удвоился и составил 56 млн фунтов. Во Франции рост происходил медленнее, однако был значительным: в 1789 году хлопка было потреблено в 4,3 раза больше, чем в 1750 году – 11 млн фунтов. Из-за резкого падения цен на пряжу группы потребителей расширились, особенно в Европе, где хлопок, некогда доступный лишь богатым людям предмет роскоши, теперь могли купить многие, а также в Африке, где он пришел на смену продукции индийских прядильщиков. Возраставшее потребление хлопка-сырца, как в 1835 году отметил писатель из Лидса Эдвард Бейнс, «было быстрым и стабильным, намного превосходя все прецеденты в любых других отраслях».
С ростом спроса на хлопок-сырец росли и цены. В 1781 году цены на хлопок в Британии были вдвое-втрое выше, чем за десятилетие до этого. Манчестерские производители были «совершенно уверены в том, что, пока не будут найдены новые источники поставок, прогресс растущей отрасли будет тормозиться, если не остановится вовсе». В результате «с 1780-х годов они образовали мощную и влиятельную группу, в задачи которой входило ознакомить плантаторов и британское правительство с их требованиями».
Этот внезапный и невиданный спрос на хлопок и привлекательные цены на него, по мнению эксперта того времени, «вызвали исключительный подъем этой культуры во всех местах, где климат и почва подходили для ее выращивания; и по этой причине в мире коммерции каждая жилка была напряжена для того, чтобы обеспечить наши потребности». Османская империя, которая на протяжении двух прошлых веков служила основным источником хлопка-сырца для Европы, не могла удовлетворить этого резко возросшего спроса. Действительно, на протяжении 1780-х годов экспорт из Салоник и Измира оставался практически на одном уровне. Сильнейший недостаток рабочей силы и сохранявшиеся феодальные отношения в сельской местности Османской империи ограничивали поставки из Анатолии и Македонии. Нехватка рабочей силы была такой, что начиная с 1770-х годов землевладельцы в Западной Анатолии привозили тысячи греческих работников для выращивания хлопка, что все равно не обеспечивало роста поставок для европейской промышленности в достаточных объемах. Преимущественно докапиталистические отношения, которые определяли мир сельскохозяйственного производства, стремление крестьян выращивать себе пропитание, недостаток транспортной инфраструктуры и сохранявшаяся политическая независимость османского государства приводили к тому, что европейцам не удавалось побудить его перейти на монокультурное производство хлопка. Быстрая мобилизация земли и труда для выращивания хлопка оказалась невозможной. Более того, местные элиты оставались мощным противовесом, препятствовавшим растущему влиянию западных торговцев в таких портовых городах, как Измир и Салоники, и умеряли возможности западных капиталистов по реформированию общественной структуры в сельских районах с целью производства большего количества хлопка для мировых рынков. Западные торговцы также конкурировали за тот хлопок, который там имелся, с местными прядильщиками – многочисленным и относительно процветавшим классом ремесленников. В результате количество османского хлопка на европейских рынках вскоре стало незначительным: если между 1786 и 1790 годами Османская империя поставляла 20,44 % импорта хлопка в Великобританию, то двадцать лет спустя уже 1,28 %, а еще через десять лет – лишь 0,29 %. Не имея возможностей или желания проводить революционные изменения в своей сельской местности и торговых сетях, османские хлопковые фермеры и торговцы вышли из возникавшей европейской промышленной системы.
Когда поставок хлопка из этого традиционного источника стало недостаточно для удовлетворения спроса, производители пустились в отчаянный поиск в других местах. Например, торговец хлопком Уильям Рэтбоун и прядильщик Ричард Аркрайт предприняли неудачную попытку увеличить поставки хлопка из Африки, создав Sierra Leone Company. Фабриканты бросали жадные взгляды и на обильные урожаи хлопка в Индии. Учитывая, что Ост-Индская компания пользовалась значительной властью на субконтиненте и что Индия была родиной мировой хлопковой отрасли, многие рассчитывали, что она станет основным поставщиком волокна. Однако компания с осторожностью отнеслась к запросам Манчестера. Она утверждала, что экспорт хлопка-сырца подорвал бы производство в Индии и, следовательно, ее собственный доходный бизнес по экспорту хлопковых тканей. «Если производители в Бенгалии будут испытывать нехватку материала, – сообщала Ост-Индская компания в 1793 году, – и сильно сократят производство, доход этой страны снизится, а население неизбежно уменьшится; поэтому нельзя ожидать, что даже заметное увеличение выращиваемого сырья будет эквивалентно существенному сокращению масштабов производителей и их стимулов к работе. Более того, экспортное производство поставило бы крестьян в чрезмерную зависимость от покупки зерна на рынке, «что в неурожайный год может привести к дефициту зерна и даже голоду, вызвав опустошение страны и исчезновение дохода». Тот хлопок, который можно было экспортировать, Ост-Индская компания отправляла в Китай, таким образом финансируя закупки чая вместо того, чтобы вывозить туда золото. Сопротивление со стороны Ост-Индской компании усугублялось и другими трудностями: инфраструктура, которая делала перевозку хлопка к берегам неприемлемо дорогой, неоднородное качество индийского хлопка, особенно коротковолокнистого, и отсутствие рабочей силы в обширных внутренних областях южноазиатского субконтинента. Иными словами, экспорт индийского хлопка в Британию оказался недостаточным для удовлетворения растущего спроса. Ситуация в Вест-Индии и Южной Америке представлялась более многообещающей по сравнению с Индией, Африкой и Анатолией. Резко выросший спрос на хлопок не ушел от внимания белых плантаторов этого региона, которые в небольших количествах выращивали его с 1630-х годов. По мере роста спроса на хлопок торговцы Вест-Индии и Южной Америки добавляли все больше хлопковых поставок к своей обычной торговле сахаром и другими тропическими товарами. Они также объединяли эти поставки с работорговлей, как, например, поступала компания Tarleton Brothers из Ливерпуля, чья торговля хлопком поначалу была дополнением к торговле человеческим товаром.
В надежде заработать состояние европейские торговцы на Карибах старались обеспечить больше «белого золота». Они обращались к карибским плантаторам, которые, в отличие от производителей из Африки, Анатолии и Индии, имели около двухсот лет опыта выращивания различных культур для европейских потребителей, в первую очередь сахарного тростника. Плантаторы также владели двумя ключевыми элементами: землей, пригодной для выращивания хлопка, и давним опытом мобилизации труда для производства товара, отправляемого на мировые рынки. Во время бума 1770–1790-х годов хлопок был особенно привлекателен для двух категорий предприимчивых плантаторов. Первая состояла из мелких производителей, у которых отсутствовал капитал для организации сахарной плантации и которым нужна была такая культура, которая позволила бы им обрабатывать более мелкие участки с меньшим числом рабов и небольшими инвестициями и все равно получать баснословные прибыли. Например, на Сен-Круа средняя хлопковая плантация использовала труд впятеро меньшего числа рабов, чем средняя сахарная плантация. Вторая группа состояла из плантаторов на новых территориях, которые выращивали хлопок в течение нескольких лет в качестве первой культуры, чтобы подготовить почву и затем заменить хлопок сахарным тростником.
Все вместе, сотни этих плантаторов открыли новую «товарную границу» – новую территорию производства – и этим начали новую главу в мировой истории хлопка. В результате принятых ими решений и усилий их рабов объем экспорта хлопка с Карибских островов устремился ввысь. С 1781 по 1791 год импорт хлопка с одних только островов, подконтрольных Британии, вырос вчетверо. Французские плантаторы с 1781 по 1791 год тоже удвоили экспорт товара, который французские производители называли “coton des Isles”, с острова Сан-Доминго, важнейшего карибского острова с точки зрения выращивания хлопка, во Францию. Рост объема поставок хлопка с Карибских островов был настолько внезапным, что к 1800 году плантатор Натан Холл с Бермудских островов с трепетом сообщил, что хлопковая «торговля поразительно выросла».
Карибский хлопок поступал из разных мест. Те острова, которые раньше возглавляли производство хлопка – Ямайка, Гренада и Доминика, например, продолжали его производить, но в 1770-е годы экспорт оставался почти неизменным на уровне около 2 млн фунтов, а затем, за 1780-е годы, вырос примерно вдвое. Увеличение производства было (относительно) скромным, поскольку хлопок нашел свое стабильное место в местной экономике, а также в связи с тем, что культивирование сахара, требовавшее существенных финансовых вложений, едва ли когда-либо оставлялось ради хлопка.
Но на островах, где было меньше возделанной земли и сахарных плантаций, производство бурно расширялось. Экспорт хлопка с Барбадоса с 1768 по 1789 год вырос в одиннадцать раз с 240 000 фунтов до 2,6 млн фунтов. Во-первых, нашествием муравьев была уничтожена традиционная культура Барбадоса – сахарный тростник. Затем, в 1780 году, мощный ураган разрушил бóльшую часть инфраструктуры производства сахара на острове, восстановить которую было непросто из-за ограниченного доступа к сырью в разрываемой революцией Северной Америке. Преобразованный в гигантскую хлопковую плантацию, Барбадос стал самым продуктивным хлопковым островом Британской империи. Точно так же плантаторы Тобаго в 1770 году совсем не экспортировали хлопка, зато в 1780 году отправили целых 1,5 млн фунтов. А плантаторы Багамских островов, которые до 1770-х годов хлопка не выращивали, к 1787 году продали британским торговцам почти полмиллиона фунтов.
Хлопковая революция на Карибских островах:
поставки хлопка из Вест-Индии в Соединенное Королевство в 1750–1795 годах, в млн фунтов
Большие объемы хлопка с французских Карибских островов нашли дорогу и в Британию. Британским торговцам был выгоден как замедленный рост французской хлопковой отрасли, так и массовый ввоз рабов прежде всего на Сан-Доминго. В 1770 году, например, французские острова произвели, по оценкам, 56 % от общего урожая хлопка на Карибах, по сравнению с 35 %, произведенными на Британских островах. Один лишь Сан-Доминго отгрузил 36 % – больше, чем все Британские острова вместе взятые. Через двадцать лет этот дисбаланс сохранился. Из 14 млн фунтов хлопка, произведенных на французских островах в 1789 году, лишь около 6 млн фунтов были использованы во Франции, объем же экспорта из континентальной Франции в Великобританию оценивается в 5,7 млн фунтов.
С увеличением зависимости европейских производителей от хлопка с французских островов, центральную роль стал играть остров Сан-Доминго. В 1791 году этот остров, на котором было почти столько же хлопковых, сколько сахарных плантаций, экспортировал 6,8 млн фунтов хлопка во Францию – на 58 % больше, чем восемь лет назад, и значительный его объем в Британию. Это быстрое расширение производства хлопка происходило за счет импорта четверти миллионов африканских рабов с 1784 по 1791 год. На пике хлопкового бума, в 1780-е годы, когда цены на хлопок во Франции выросли на 113 % по сравнению с 1770 годом, почти тридцать тысяч рабов отправлялось ежегодно на Сан-Доминго. Такая эластичность предложения рабочей силы, отличительная черта военного капитализма, осталась непревзойденной для остальных регионов мира. С распространением на европейском континенте механизированного прядения еще больше африканцев заковывались в кандалы, сгонялись в корабельные трюмы, продавались на аукционе в Порт-о-Пренсе, отвозились на отдаленные фермы, принуждались к расчистке земли, а потом должны были мотыжить, сеять, подрезать кусты и собирать урожай «белого золота».
Рабство, иными словами, было жизненно необходимо для новой империи хлопка – точно так же, как подходящий климат и хорошая почва. Именно рабство позволяло плантаторам быстро реагировать на рост цен и расширение рынков. Рабство давало возможность не только срочной мобилизации очень большого количества работников при необходимости, но и для жестокого надзора и практически безостановочной эксплуатации в соответствии с потребностями этой растительной культуры, которая, выражаясь холодным языком экономистов, является «трудоемкой». Характерно, что многие рабы, гнувшие спину на хлопковых плантациях, были проданы и продолжали продаваться за хлопковую ткань, которую европейские Ост-Индские компании отправляли из разных частей Индии в Западную Африку.
Плантаторы Карибских островов, поощряемые своими государствами, растущими ценами, доступностью рабочей силы и, в определенных пределах, земли, находились на переднем крае хлопковой революции. Начиная с этого момента все новые границы хлопковых территорий сменяли друг друга, следуя за неустанным поиском новой незанятой плантациями земли и рабочей силы, а также почв, которых еще не коснулось экологическое истощение, столь часто сопровождавшее культивацию хлопка. Мировая хлопковая отрасль опиралась на «беспощадную пространственную экспансию».
У плантаторов с Карибских островов был долгий опыт выращивания хлопка, но он был и у фермеров Османской империи и Индии. Почва и климат Карибов хорошо подходили для хлопка, но то же самое относилось и к почвам Западной Анатолии или центральной Индии. Торговцы Карибских островов легко доставляли огромные объемы хлопка на рынки Европы, но то же самое делали торговцы Измира и Сурата. Однако плантаторы на Карибах испытывали очень мало ограничений, относившихся к земле и рабочей силе. Так как местное население было истреблено, а рабы почти ежедневно прибывали из Западной Африки, из всех остальных производителей хлопка-сырца карибские плантаторы выделялись возможностью быстро реагировать на возникновение новых рынков. Хотя крупные землевладельцы Османской империи и Индии также прибегали к принуждению, чтобы заставить крестьян выращивать хлопок в своих землевладениях, рабство как таковое так и не укоренилось. Более того, вливание капитала, позволявшее быстро перемещать ресурсы на Карибских островах, в других местах было заторможено из-за отсутствия частной собственности на землю и длившейся политической власти правителей Османской империи и Индии. Свежая земля и новая рабочая сила, капитализированные европейскими торговцами, которых практически ничто не ограничивало, ускорили бурный рост культивации хлопка.
Эти факторы дополнялись поддержкой, хотя и умеренной, которую плантаторы получали от своего государства. Уже в 1768 году британское Королевское общество искусств предложило золотую медаль «за лучший образец вест-индского хлопка», на которую спустя десять лет заявил свои права Эндрю Беннет из Тобаго, проведший годы за изучением десятков, если не сотен сортов хлопка. В 1780 году британское правительство наложило пошлину на хлопок, ввозимый на иностранных судах, при этом предполагалось, что «доходы будут направлены на поощрение выращивания хлопка на островах Лиуорд Его Величества, а также на поощрение импорта с этих островов в Великобританию». Позже британское торговое управление попросило польского ботаника Антона Панталеона Хове собрать семена хлопчатника в Индии и переправить их на Карибы. А в 1786 году лорд Сидней, государственный секретарь по делам колоний, под влиянием производителей в Манчестере, призвал губернаторов колоний в Вест-Индии поощрять плантаторов выращивать хлопок. В результате губернатор Доминики Джон Орд даже пообещал свободную землю тем, кто был заинтересован в выращивании хлопка на острове. С точки зрения конца XIX столетия такая государственная поддержка могла бы показаться весьма незначительной, однако она указывала вперед, в будущее, в котором тема вовлеченности государства в глобальный процесс обеспечения необходимого сырья для промышленного производства получит широкое распространение.
Но истинное значение карибских плантаторов заключалось не в поставлявшемся ими хлопке, хотя это было исключительно важное обстоятельство, а в институциональном нововведении, возникшем в результате карибского эксперимента: освоении земель посредством физического принуждения, возможного только при военном капитализме. Выращиваемый рабами хлопок создавал мотивацию и финансирование для беспрецедентного процесса включения территорий с недавно истребленным населением в мировую экономику. Благодаря рабству и экспроприации земель в масштабе континента была создана расширяющаяся эластичная сеть поставок хлопка, необходимая для промышленной революции, и вместе с ней – механизмы, с помощью которых потребности и ритмы промышленной жизни в Европе могли передаваться в сельскую местность всего мира. В этом процессе возник новый род рабства, который историки называют «вторым рабством» и который был тесно связан с ритмом, интенсивностью и доходами промышленного капитализма – движение, которое скоро также захватило африканский континент, в котором экономика стран Западной Африки все больше сосредотачивалась на поставках резко возросшего количества работников для Америки. Примерно половина рабов (точнее, 46 %), проданных в Америку между 1492 и 1888 годами, при были туда после 1780 года. Будущее рабства теперь было тесно связано с промышленным капитализмом, который оно сделало возможным.
Захват работников: палубы корабля работорговцев
Как показало резкое увеличение объемов хлопка, выращиваемого на Карибах, военный капитализм – именно потому, что насилие являлось его фундаментальной характеристикой – был мобилен. Его следующим пунктом назначения была Южная Америка. Хотя экспорт хлопка из Вест-Индии быстро увеличивался, спрос на него рос еще быстрее, и фермеры Южной Америки открыли для себя новый доходный рынок хлопка. В Гайяне с 1789 по 1802 год производство хлопка подскочило на ошеломляющие 862 %, подпитываемое одновременным ввозом примерно двадцати тысяч рабов в Суринам и Демерару.
Еще важнее была Бразилия. Первый бразильский хлопок прибыл в Англию в 1781 году, дополняя карибский, но скоро превзошел его. Хлопок был местной культурой для многих частей Бразилии, и производители веками экспортировали его в небольших количествах. В рамках процесса экономической модернизации своих бразильских колоний во второй половине XVIII века Португалия поддерживала выращивание хлопка, особенно в северо-восточных областях Пернамбуко и Маранайо. Когда первые усилия окупились, один современник отметил, наблюдая волну импорта рабов, что «белый хлопок сделал Маранайо черным». Хотя хлопок со временем стал «культурой бедняков», его первоначальная стремительная экспансия в Бразилии происходила за счет крупных рабовладельческих плантаций. Как и в Вест-Индии, хлопок в Бразилии никогда не составлял конкуренции сахару, а позднее и кофе, но его доля в совокупном экспорте Бразилии выросла до солидных 11 % в 1800 году и 20 % с 1821 по 1830 год.
Без каких-либо ограничений в отношении земли, как было в Вест-Индии, или труда, как было в Анатолии, объемы бразильского хлопка резко возросли. С 1785 по 1792 год Бразилия превзошла Османскую империю по поставкам хлопка в Англию. К концу этого периода около 8 млн фунтов бразильского хлопка прибыло в Великобританию, по сравнению с 4,5 млн фунтов из Османской империи и 12 млн фунтов из Вест-Индии. В Маранайо – теперь самой важной хлопководческой области Бразилии – экспорт удвоился с 1770 по 1780 год, снова почти удвоился к 1790 году, а потом почти утроился к 1800 году. На протяжении нескольких лет в конце 1780-х – начале 1790-х годов, в период, когда ни в Вест-Индии, ни в Османской империи производство хлопка существенно не увеличивалось, и до того, как хлопок из Северной Америки захлестнул рынок, Бразилия стала самым важным поставщиком для бурно развивавшейся британской хлопковой отрасли. Но бразильские фермеры не только производили хлопок в больших объемах, они смогли также выращивать его разновидности с особо длинным волокном, лучше всего подходившие для новой фабричной технологии. К 1780-м годам рабы в Вест-Индии и Южной Америке производили почти весь хлопок, продававшийся на мировых рынках, и вплоть до 1861 года двигатель промышленной революции работал на этой взрывной смеси из рабства и завоеваний. Джон Тарльтон, успешный работорговец и ливерпульский торговец хлопком, понял, что торговля рабами, экспорт товаров из плантаторских экономик и процветание британского торгового флота были «взаимопроникающими + взаимосвязанными». И это сочетание было колоссально выгодным: хлопок и рабы сделали многих торговцев богатыми, и Тарльтон подсчитал, что его состояние с 1770 по 1800 год утроилось.
Риски и затраты, являвшиеся следствием развития охватившей весь мир системы поставок, могли казаться непреодолимым препятствием для развития хлопковой отрасли. Тем не менее полная зависимость производителей хлопка от далекого тропического товара превратилась в их знаменательное достижение. Действительно, их фабрики едва ли развивались бы столь стремительно, если бы не была сделана эта неочевидная ставка исключительно на далекие земли и труд. Уже в 1800 году одна Британия потребляла такие невероятные количества хлопка, что для его выращивания требовался 416 081 акр земли. Если бы хлопок выращивался в Британии, он должен был бы занять до 3,7 % сельскохозяйственной земли, и для обработки этих гипотетических хлопковых полей требовалось бы приблизительно 90 360 сельскохозяйственных работников. В 1860 году, когда аппетиты к хлопку выросли еще больше, эти поля, которые заняли бы 6,3 млн акров, или 37 % сельскохозяйственной земли Великобритании, должны были бы возделывать более одного миллиона работников (или половина британских сельскохозяйственных работников). Однако, если мы предположим, что главной отраслью индустриальной революции стала бы не хлопковая, а шерстяная промышленность, для содержания требуемого количества овец потребовалось бы еще больше земли: 9 млн акров в 1815 году и 23 млн акров в 1830 году, – что больше, чем вся площадь сельскохозяйственных земель Британии. В обоих гипотетических сценариях (как в случае отечественного хлопка, так и в случае шерсти) ограничения по земле и по труду сделали бы совершенно невозможным стремительное расширение производства тканей. Возможно, еще более важным обстоятельством было то, что такие сценарии создали бы невообразимые изменения в британской и европейской сельской местности, социальная структура которой, как и в Османской империи или Индии, не подходила для столь массового и быстрого перераспределения земли и труда. Следовательно, эластичность поставок, столь необходимая для промышленной революции, основывалась на надежном доступе к дальним землям и иностранной рабочей силе. Способность европейских стран и их капиталистов преобразовать мировые экономические связи и насильственно экспроприировать земли и труд была столь же, если не более, важна для доминирования Запада, чем традиционно признаваемая техническая изобретательность, культурные особенности и географическое и климатическое расположение небольшой группы хлопковых производителей в дальней части Британских островов.
Поток хлопка из Вест-Индии и Южной Америки изливался на рынки Ливерпуля, Лондона, Гавра и Барселоны, позволяя быстро развиваться механическому прядению. Но для этого развития существовали пределы. Как уже упоминалось, острова Вест-Индии сами по себе имели довольно небольшие площади хлопковых земель, что ограничивало производство хлопка и в долгосрочной перспективе ставило его в невыгодное положение по сравнению с производством сахара. Сахарные плантации там, как и в богатой землей Бразилии, также конкурировали с хлопковыми плантациями за рабочую силу. В результате начиная с 1790-х годов экспорт хлопка из Вест-Индии совершенно пришел в упадок: в 1803 году из Вест-Индии поступила только половина объема 1790 года, и его рыночная доля в Британии тогда сократилась до 10 %. Даже таможенные преференции, которые выращенный в пределах Британской империи хлопок получил после 1819 года, не смогли обратить этот процесс вспять. К началу XIX столетия рыночная доля хлопка из Вест-Индии находилась в свободном падении, «ускоренная освобождением негров». В Бразилии недостаток массированной переброски рабов с производства сахара на производство хлопка вызвал сбой в расширении хлопкового производства. Как считал эксперт по хлопку Джеймс А. Манн: «Если Бразилия смогла бы распоряжаться необходимой рабочей силой, она, вне всяких сомнений, стала бы самым крупным поставщиком для нас».
В 1792 году самый важный для производства хлопка остров – Сан-Доминго – сотрясла революция, практически остановившая производство товаров для мирового рынка, в том числе и хлопка. Во время самого крупного восстания рабов в истории порабощенное население Сан-Доминго вооружилось и свергло французский колониальный режим, что привело к образованию государства Гаити и отмене рабства на острове. Военный капитализм впервые был вынужден серьезно отступить под напором людей, казавшихся самыми слабыми: сотен тысяч рабов Сан-Доминго. Производство хлопка в Сан-Доминго за год до революции составляло 24 % британского импорта, а через четыре года, в 1795 году, оно сократилось до 4,5 %. Как полагал один британский современник: «Этот остров, который был для нас великим источником снабжения хлопковым волокном, пребывает по этим причинам в состоянии анархии, несчастья и почти полного распада». Он предсказывал, что вряд ли «почва плантаторов, удобренная потом и кровью негров, будет всегда пополнять содержимое наших денежных сундуков, чтобы способствовать избытку вашего процветания, экстравагантности и сластолюбия». К 1795 году экспорт хлопка во Францию упал на 79 %, и даже через десять лет после начала революции экспорт восстановился лишь до одной трети дореволюционного уровня. Французская Национальная ассамблея добавила Британии проблем с поставками, запретив экспорт хлопка-сырца из французских портов. Pennsylvania Gazette в 1792 году прозаично сообщала, что «хлопок и индиго… должны были сильно пострадать в 1791 году, так как самые сильные волнения пришлись как раз на период сезонных работ».
Сочетание быстрорастущего спроса на хлопок и политического переворота на Карибах привело к взлету цен, который тревожил производителей, зависевших от захвата новых рынков хлопкового текстиля в условиях конкуренции с индийскими производителями. В течение 1792 и 1793 годов Джон Тарльтон сообщал своему брату, что хлопок дорожает ежедневно». К 1795 году он признал, что «хлопок поразительно вырос в цене».
В 1790 году цены на хлопок из Вест-Индии доходили до 21 пенса за фунт, в 1791 году – до 30 пенсов, и неуклонно оставались высокими на протяжении 1790-х годов. Опыт революции был для некоторых торговцев хлопком столь болезненным, что даже в 1913 году семья Рэтбоунов, одних из главных хлопковых торговцев в Ливерпуле, вспоминала, что в результате переворота цены на хлопок удвоились. Более того, когда в 1793 году разразилась война между Францией и Британией, импорт французского хлопка из Вест-Индии в британские карибские порты прекратился.
Таким образом, к 1790-м годам для заинтересованных наблюдателей стало очевидно, что разрыв между спросом и предложением на хлопок-сырец в Европе в обозримом будущем будет расти быстро и непрерывно. Как заявил американский писатель Тенч Кокс: «Исключительная пригодность этого волокна для преобразования в пряжу, ткань и т. п. с помощью машин… до настоящего времени создавала этот спрос и на родине, и за границей – очень обширный, стабильный и растущий». Традиционных методов приобретения хлопка явно стало недостаточно. Однако в Вест-Индии и Бразилии был изобретен новый способ выращивания хлопка, основанный на опыте этих регионов в разведении сахарного тростника и четко ориентированный на плантации и рабство. Но хотя рост производства в этих частях мира вскоре достиг предела или, как в случае Гаити, был прерван революцией, рядом находился регион, который, казалось, соответствовал всем условиям для обеспечения обильных поставок хлопка: недавно образованные США. И именно там производство хлопка, основанное на рабовладении, достигло невиданных высот.
