Пока течет река, Диана Сеттерфилд, Что ты об этом думаешь?

Что ты об этом думаешь?

В день накануне появления странной девочки, в половине четвертого пополудни, из задней двери фермерского дома в Келмскотте вышла женщина и торопливо пересекла двор, направляясь к амбару. Ее светлые кудри были тщательно убраны под чепчик, а простое синее платье вполне соответствовало образу работящей фермерской жены, но покрой с претензией на изящество позволял предположить, что душой и сердцем эта женщина все еще молода. При ходьбе она широко расставляла ноги, через шаг наклоняя туловище влево и потом вновь распрямляясь, но это не замедляло ее продвижения. Помехой не была и повязка на ее правом глазу, сделанная из той же синей материи, что и платье, с белой ленточкой вместо обычной тесьмы.

Она достигла дверей амбара. Здесь пахло кровью и железом. Спиной к ней стоял мужчина – необычайно рослый, мощного телосложения, с широкой спиной и жесткими черными волосами. В ту минуту, когда вошедшая положила руку на дверной косяк, мужчина бросил наземь окровавленный кусок ткани и приступил к заточке лезвия. Воздух наполнился пронзительным металлическим визгом. В глубине амбара были рядком аккуратно сложены свиные туши; вытекающая из них кровь искала углубления в земляном полу.

– Милый…

Он обернулся. Коричневый цвет его кожи явно не был следствием работы на свежем воздухе под английским солнцем, сразу наводя на мысль о другом, весьма далеком континенте. Толстые губы и широкий нос подтверждали это впечатление. При виде супруги его карие глаза осветились радостью, а рот растянулся в улыбке.

– Следи за своим подолом, Бесс, – предупредил он, заметив, что ручеек крови продвигается в ее сторону. – И за туфлями – ты же в хороших туфлях. Я здесь почти закончил. Скоро вернусь в дом.

Тут он посмотрел ей в лицо, и визгливый дуэт ножа с точилом прекратился.

– В чем дело?

При всем внешнем различии их лиц, на обоих отразилось одно и то же чувство.

– Кто-то из детей? – спросил он.

Женщина кивнула:

– Робин.

Их старший. Лицо мужчины вытянулось.

– Что на сей раз?

– Вот письмо…

Он перевел взгляд на ее руку, но там оказался не сложенный лист, а пригоршня мелких клочков бумаги.

– Это нашла Сюзи. Робин оставил ей свою порванную куртку, когда заходил к нам в последний раз. Ты же знаешь, как ловко Сюзи управляется с иглой, хотя ей всего двенадцать. Куртка очень хорошая – боюсь даже думать, во сколько она ему обошлась. Рукав был сильно разорван, по словам Сюзи, хотя теперь нет и следов прорехи. Ради нитки нужного цвета ей пришлось распустить шов в кармане. Тогда-то она и нашла это письмо, порванное на кусочки. Я застала Сюзи в гостиной, когда она пыталась сложить их вместе навроде картинки-головоломки.

– Дай мне взглянуть, – сказал он и помог ей подобрать подол платья над лужицей крови, когда они вдвоем перемещались к длинной стойке у внутренней стены.

На эту стойку она выложила обрывки письма.

– «…плата…» – прочла она вслух, ткнув пальцем в один из клочков. У нее были руки труженицы, без перстней и колечек на пальцах (не считая обручального), с короткими, но чистыми и ровно подстриженными ногтями.

– «Любовь…» – прочел он на другом, но до бумаги не дотронулся, поскольку под его ногтями и на пальцах осталась засохшая кровь.

– «…в конечном счете…» Что может быть в конечном счете, как думаешь, Роберт?

– Понятия не имею… Но почему письмо разорвано, да еще так мелко?

– Может, он сам его порвал? Получил письмо, и оно ему не понравилось.

– Попробуй соединить два этих клочка, – предложил он, однако разорванные края не подошли друг к другу. – А почерк-то женский.

– И к тому же красивый. Я не умею так выводить буквы.

– У тебя тоже неплохо получается, милая.

– Нет, ты взгляни, как ровно написаны слова. И ни единой помарки. Ее почерк почти так же хорош, как твой, и это при всех твоих годах обучения. Что ты об этом думаешь, Роберт?

С минуту он молча смотрел на обрывки.

– Полностью мы текст не восстановим, это понятно. Здесь только часть письма. Попробуем сделать так…

Они стали сортировать клочки – ее ловкая рука следовала его указаниям – и в результате разложили их на три группы. Первая состояла из слишком мелких обрывков, не представлявших интереса: части слов, артикли, пустота полей. Эту кучку они отодвинули в сторону.

Вторая группа включала целые слова, которые они прочли вслух.

«Любовь»

«без всякого»

«дитя скоро полностью»

«кроме тебя, помочь некому»

«плата»

«больше ждать»

«отец моего»

«в конечном счете»

Последняя группа состояла из обрывков, на которых повторялось одно и то же слово:

«Алиса»

Роберт Армстронг повернулся к своей жене, а та одновременно повернулась к нему. Она глядела встревоженно; его взор был мрачен.

– Скажи, любовь моя, – произнес он, – что ты об этом думаешь?

– Эта «Алиса» – я сперва решила, что так зовут женщину, написавшую письмо. Но в письмах люди не упоминают свое имя так часто. Они просто пишут: «я». Значит, эта Алиса – другая женщина.

– Верно.

– «Дитя», – повторила она с удивлением. – «Отец…»

– Да.

– Не понимаю… Неужели у Робина есть ребенок? Неужели у нас есть внук? Но тогда почему он ничего не сказал нам? Кто эта женщина? Что заставило ее написать это письмо? Такое письмо, что его разорвали в мелкие клочья. Боюсь, что…

– Не бойся, Бесс. Что толку в боязни? Допустим, есть ребенок. Допустим, есть женщина. Молодым людям случается допускать ошибки и похуже. Если он влюбился и если от этой связи есть ребенок, мы будем только рады пополнению семейства. Наши сердца достаточно щедры для этого, не так ли?

– Но почему письмо пытались уничтожить?

– Допустим, случилась беда… Любовь способна справиться со многими бедами, а судя по письму, в любви здесь недостатка нет. Но там, где любовь помочь не может, обычно помогают деньги.

Он долго, не отрываясь, смотрел в ее левый глаз, здоровый голубой глаз. Смотрел и ждал, пока тревожное выражение не сменилось спокойной уверенностью.

– Ты прав. Но что же нам делать? Ты с ним поговоришь?

– Нет. Не сейчас, во всяком случае. – Он вновь повернулся к остаткам письма и указал на один клочок в забракованной группе. – Что ты об этом думаешь?

Она покачала головой. Разрыв прошелся горизонтально вдоль слова, отделив его верхнюю половину от нижней.

– Мне кажется, здесь написано «Бамптон».

– Бамптон? Но это же всего в четырех милях отсюда!

Армстронг сверился с карманными часами:

– Сейчас уже поздно туда отправляться. Я должен навести здесь порядок и убрать эти туши. Если не потороплюсь, потом в темноте будет сложновато, а мне еще надо покормить свиней. Завтра я встану пораньше и сразу отправлюсь в Бамптон.

– Хорошо, Роберт.

Она развернулась в сторону выхода.

– Осторожно с подолом!

Вернувшись в дом, Бесс Армстронг первым делом направилась к своему бюро. Ключ с трудом повернулся в замке. Так было всегда с тех пор, как замок починили. Она вспомнила тот день; Робину было тогда восемь лет. Она пришла домой и обнаружила дверцу бюро взломанной. Бумаги были раскиданы по комнате, деньги и документы исчезли, а Робин взял ее за руку и сказал: «Я спугнул вора, он был похож на бродягу. Смотри, мама, вот открытое окно, через которое он убежал у меня на глазах». Ее муж немедля отправился на поиски преступника, но она за ним не последовала. Вместо этого она переместила свою повязку на здоровый глаз, открыв другой, который смотрел вкось, но при этом ВИДЕЛ то, что обычным глазам узреть не дано. Она взяла сына за плечи и направила на него свой ВИДЯЩИЙ глаз. А когда Армстронг вернулся, не найдя никаких следов вора-бродяги, она сказала: «Я знала, что ты их не найдешь, потому что такого человека здесь не было. Вором был Робин».

«Нет!» – вскричал Армстронг.

«Это был Робин. Вспомни: он был слишком доволен придуманной им историей. Это сделал Робин».

«Я не верю».

Они так и не пришли согласию по этому вопросу, больше к нему не возвращались, и с тех пор он казался погребенным под грузом лет. Но каждый раз, поворачивая ключ в замке этого бюро, она вспоминала все.

Она сложила лист бумаги в виде конверта и поместила туда сначала набор нечитаемых обрывков, а следом обрывки со словами. Помедлила, сжав пальцами последние три клочка, но потом поочередно бросила в конверт и их, бормоча имя, как заклинание:

– Алиса…

Она открыла ящик бюро, чтобы убрать в него самодельный конверт, и вдруг что-то ее остановило. Не письмо. Не давняя история со взломом бюро. Что-то еще. Возникло такое чувство, будто прозрачный, чуть подернутый рябью поток пересекает комнату прямо перед ней.

Она попыталась поймать это ускользающее чувство и дать ему определение. Чуть не опоздала, но все же в последний миг ухватилась, ибо услышала собственный голос, громко прозвучавший в пустом помещении:

– Скоро кое-что случится.

Тем временем в амбаре Роберт Армстронг закончил точить нож и позвал на помощь своих сыновей, второго и третьего по старшинству, чтобы подвесить кровоточащие туши на крючьях над сточными желобами. Они сполоснули руки в кадке с дождевой водой и затем выплеснули эту воду на пол амбара – туда, где после забоя остались самые большие лужи крови. Поручив дальнейшую уборку сыновьям, он отправился в свинарник. Обычно они выполняли такие работы вместе, но, когда ему хотелось о чем-нибудь поразмыслить, он кормил свиней в одиночестве.

Без видимых усилий поднимая мешки, он насыпал зерно в кормушки. Почесал одну свиноматку за ухом, а другой поскреб бок, согласно предпочтениям каждой. Свиньи – замечательные существа, наделенные разумом, хотя большинство людей этого не замечают. Армстронг был убежден, что у каждой свиньи есть свой особый характер, свои таланты, и потому при выборе молодой свиноматки учитывал не только ее физические параметры, но и сообразительность, благоразумие, добрый нрав: качества, необходимые хорошей матери. Он имел привычку беседовать со свиньями во время кормежки – и сегодня, как водится, поговорил с каждой из них. «С чего это ты нынче не в настроении, Дора?», «Возраст дает себя знать, Полл?». Он давал имена всем племенным свиньям, в отличие от свиней, выращиваемых на убой, – этих он без разбора звал просто «хрюшками». Он завел такое правило: имя каждой новой свиноматки должно начинаться с той же буквы алфавита, что и имя ее матери, – так было проще отслеживать их родословные при дальнейшем скрещивании.

Подошла очередь Марты в самом дальнем конце свинарника. Она должна была опороситься через четыре дня. Он наполнил ее кормушку зерном и налил воды в корытце. Марта поднялась с соломенной подстилки и, тяжело переваливаясь, приблизилась к перегородке, но не спешила набрасываться на еду и питье, а просунула рыло между горизонтальными брусьями. Армстронг почесал ее голову между ушами, и она ответила довольным хрюканьем.

– Алиса… – задумчиво произнес он. Все это время письмо не выходило у него из головы. – Что ты об этом думаешь, Марта?

Свинья обратила на него глубокомысленный взор.

– Я и сам не знаю, что думать, – признался он. – Первый внук – неужели? И Робин – что творится с Робином?

Он тяжело вздохнул.

Марта уделила несколько секунд изучению его ботинок на грязном полу и вновь подняла взгляд – на сей раз проницательный – на Армстронга.

Он кивнул:

– Ты права. Мод могла бы в этом разобраться. Но Мод здесь нет, верно?

Мод была матерью Марты и лучшей из всех свиноматок, им когда-либо виденных. Она произвела на свет великое множество поросят и ни одного из них не потеряла по случайности или по небрежению. Более того, она всегда выслушивала Армстронга с таким вниманием и участием, какие он не встречал ни у одной другой свиньи. Терпеливая и спокойная, она позволяла ему сколь угодно рассуждать на любые темы; когда он делился с ней радостями, рассказывая о своих детях, глаза ее поблескивали от удовольствия, а когда заводил речь о печальных вещах (Робин – почти всегда это касалось Робина), ее взгляд был полон мудрого сочувствия; и всякий раз он возвращался из свинарника в лучшем расположении духа, чем был до того. В присутствии столь добродушной и дружелюбной слушательницы он мог высказывать вслух любые мысли и порой только таким образом эти мысли в своей голове обнаруживал. Удивительно, каким затуманенным может быть сознание человека, пока у него не появится слушатель, которому он полностью доверяет, а Мод как раз была из таковых. Без ее помощи он никогда не узнал бы многих вещей о себе самом и о своем сыне. На этом самом месте несколько лет назад он поведал Мод о разногласиях между ним и женой касательно Робина и той кражи. Рассказывая Мод эту историю, он как будто увидел ее под новым углом со всеми деталями, которые тогда же мельком зафиксировал, но оставил без внимания. «Я заметил мужчину, – рассказывал Робин. – Я заметил его ботинок, когда он удирал через окно». Армстронг привык видеть в людях самое лучшее и без колебаний поверил мальчику. Но позднее, побуждаемый взглядом Мод, он вспомнил странную, выжидательную паузу, наступившую после слов Робина, и в глубине души понял ее значение: Робин выжидал, проверяя, сработает ли его обман. Как ни больно было Армстронгу это принять, но в данном случае Бесс оказалась права.

Когда они поженились, Робин уже находился в материнской утробе, помещенный туда другим мужчиной. Роберт постарался выбросить из головы этот факт – что было не так уж трудно сделать, поскольку он всем сердцем полюбил мальчика. Он был решительно настроен создать с Бесс единую и дружную семью, никому не оказывая предпочтения и не допуская, чтобы кто-то из ее членов остался чем-нибудь обделенным. Любви хватало на всех. Любовь должна была скреплять их семью. Но когда Армстронг понял, что вором, взломавшим бюро и укравшим его содержимое, был Робин, он разрыдался. Мод смотрела на него вопросительно. Как быть дальше? И он нашел ответ. Надо любить мальчика еще сильнее, и тогда все наладится. Начиная с того дня он заступался за Робина даже с большим пылом, чем прежде.

А Мод смотрела на него и как будто спрашивала: «В самом деле?»

При мысли о Мод к его глазам вдруг подступили слезы. Одна слезинка упала на толстую шею Марты, ненадолго задержалась на рыжей щетине, а потом скатилась в грязь.

Армстронг рукавом вытер влагу со щек.

– Это же глупо, – упрекнул он себя.

Марта смотрела на него из-под рыжих ресниц.

– Но ведь и ты по ней скучаешь, верно?

Ему показалось, что взгляд ее слегка затуманился.

– Сколько уже прошло? – Он сделал подсчет в уме. – Два года и три месяца. Это большой срок. Кто же ее украл? Ты ведь была там, Марта. Почему ты не завизжала, когда чужаки похищали твою маму?

Марта ответила ему долгим пристальным взглядом. Он попытался понять, расшифровать этот взгляд, но в кои-то веки ему это не удалось.

При прощальном почесывании Марта вдруг оторвала голову от перегородки и повернулась к реке.

– В чем дело?

Он тоже посмотрел в ту сторону. Но ничего особенного не увидел и не услышал. Однако что-то там все же было… Человек и свиноматка обменялись взглядами. Такого выражения в ее глазах Армстронг еще никогда не видел, но достаточно было сопоставить это с его собственными ощущениями, чтобы уловить смысл.

– Думаю, ты права, Марта. Скоро кое-что случится.