Телефонист

10. Две свечи

Мунк, «Крик», пришпиленный к пробковой панели… Испарина на лбу уже давно высохла. К видео, полученному Суховым, была сделана приписка: «Ты опять не успел». И смайлик – грустный. «А ведь мог бы, а?» И смайлик – улыбочка.

«Как он всё это делает? – вялая мысль посреди всеобщего шума и готовности выехать на место преступления. – Даже организационно… Как?» Вялая мысль, и какая-то ватная усталая пустота в районе желудка.

Гильотина, самая настоящая, а не пластмасса для резки сигар, стояла над деревянным столом. К нему была прикована девушка, тоже самая настоящая, живая (пока на видео дела обстояли так), а не кукла из секс-шопа. Хотя поза, разведённые по сторонам руки и ноги, копировали, повторяли инсталляцию, показанную им в квартире алкаша-бухарика, задержанного накануне. Кстати, его допрос, как и опрос соседей, работа со следами, просмотр камер наблюдения, как и все другие принятые в таких случаях процедуры, не принесли результатов. В этой пятиэтажке своих камер наблюдения не было, и установленная в магазине напротив порадовала их, фрагментарно, зрелищем другого подъезда. Ещё они обогатились знанием, что алкаш-бухарик сдавал по дешёвке, порой за водку, свою зловонную берлогу страждущим парочкам на районе. По часовому принципу. Но даже эта, сногсшибательная по важности, информация ничего не дала: в тот день, когда им представили обезглавленную резиновую женщину, никакие парочки в этот импровизированный бордель не просились. А хозяин отсутствовал, потому что «у Колька была днюха». Сам Колёк, когда протрезвел, ничего толком вспомнить не мог.

«Лёха, какая-то херня! – Кирилл взялся ладонями за лоб и потряс головой. – У него должна быть стопроцентная уверенность, что в квартире никого не будет, когда он делал это. Значит, кто-то видел его. Должен был видеть. Не может быть, чтоб безо всяких следов провернуть такое. Тупо пронести все эти предметы… Или этот Колёк со своей днюхой: может, кто-то купил им ещё водки, чтоб уж упились наверняка и точно отсутствовали».

Никто не видел. Всё по-прежнему. Имитация безупречная. Как и выбор места. Должен был видеть, но…

С этой резиновой женщиной из секс-шопа (или секс-шопов, что вернее), по которой отправили запросы, чтобы проследить происхождение. Только… бирок на ней не было и упаковок со штрих-кодами тоже. Количество таких магазинов в одной лишь Москве переваливает за сотню. «Взрослый мир», «Ты + я», «Мадам Ирэн», «Интим-хауз», «Казанова»… Сети. Сногсшибательные названия – Сухов поморщился… А есть ещё не Москва. И интернет-торговля, где заказ можно сделать с любого телефона и расплатиться наличными. Люди не стремятся афишировать такие свои покупки, продавцы относятся к этому более чем с пониманием. Ассортимент товаров обескуражил Сухова: двадцать три тысячи наименований – да они просто закопаются в этом! Конечно, рано или поздно они отследят происхождение резиновой бабы, хотя, скорее всего, она куплена фрагментами в разных местах и в разное время. Он так делал всегда. Но время – это, как раз-таки, то, что у них в дефиците и что является его преимуществом.

– Капитан Немо, – бросила как-то по этому поводу Ванга.

– Ты о чём? – не понял Сухов.

– Он так строил свой «Наутилус». Заказывал детали в разных местах, и никто не мог отследить и понять, для чего.

– Ясно, – Сухов пожал плечами. Только дальше Ванга сказала что-то намного более важное:

– Я думаю, что у него всё уже давно есть. Понимаешь? Он очень долго готовится к своему появлению и тщательно всё продумывает. Не действует по инерции или с кандачка. Где-то есть этот… Паноптикум.

– Говори проще, пожалуйста, – попросил Сухов.

– Должен быть. Тёмное место, где он хранит все эти предметы. Паноптикум. Понимаешь?

Невозможно технически провернуть такое и нигде не наследить. Только в его случае – возможно. Невероятно сложно, но… Он просто думает по-другому. Долго и тщательно. У него другое течение времени. А потом наносит свой молниеносный удар и исчезает. Он просто знает как. Know how. Ведь не Бэтмен же он, действительно, а живой человек. Вот и поиск грёбаного секс-шопа, откуда прибыла к нам резиновая баба, скорее всего, укажет на это же.

(Паноптикум. Тёмное место)

Но… всё равно, следы должны быть. Только другие. Даже элементарные частицы, которые живут-то доли мгновений, оставляют следы, по которым узнают об их существовании. Надо просто знать, где искать. Know where. Другие… Не отпечатки пальцев, не следы фрагментов ДНК и даже не кровавые отпечатки лап в рыхлом снегу. Они есть. Только они другой природы, сотворены из иного эфирного вещества, как это иное течение времени. Об этом говорила Ванга.

(Ванга – Ванга – Ванга… Сколько уже можно?)

И не согласиться с ней всё сложнее. Хотя даже Егорыч, мудрый и проницательный хитрый лис, при всём своём опыте (а может быть, именно благодаря ему) тогда посмеялся над ней. Обозвав всё это бабьей поэзией и фантазиями: двойка по профпригодности, дисквалификация!

Двойка. И Сухов, неблагодарный, тихонько потешался в сторонке вместе со всеми. И вот теперь компании супермужиков, бывалых сыщиков, предложено уписаться от смеха. Потому что время имитации кончилось. Монстр вышел из тьмы. Он отдыхал в ней, таился и набирался сил. И теперь прислал видео. Как обычно, воспользовался телефоном своей жертвы. С той лишь разницей, что впервые показал им себя. В костюме супергероя.

– Сука, – процедил Сухов, отирая испарину со лба. И тут же выключил эмоциональную реакцию. Хоть и добавил на её излёте: – Больная тварь…

Это прозвучало жёстко и с ненавистью. Сухов почему-то подумал, что именно этого Телефонист и хотел добиться. Он показал им, как вбирает в себя смерть свой жертвы.

– …Такого он ещё не делал, – ровно произнёс Сухов, включая ролик на повторное воспроизведение. – Там как бы это… драматургия, что ли…

На теле девушки, обездвиженной, жестко прикованной к столу, нет следов насилия. Она пришла сюда сама и на всё согласилась добровольно. Видимо, смертельные девайсы или появились позже, или были оговорены как часть игры. Страх как эмоциональная часть садизма, обещающая добавить остроты. Об этом свидетельствует отблеск надежды в глазах девушки в самом начале видео, потом нарастающий нечеловеческий страх, животный ужас, который вот-вот обрушится в безумие. Этот короткий фильм даже имел название, довольно банальное и безобидное – «Две свечи».

На видео, если принять деревянный стол за постель, в голове этой постели установлена гильотина. Поднятое в верхнюю точку лезвие сдерживает сложная система тросов, которая в итоге сводится к элементарному механизму. К очень чувствительным маятниковым весам и тонкому тросу над ними. Если перерезать или, к примеру, пережечь этот трос, то лезвие гильотины обрушится ровно на шею девушки. Даже не повредив поверхности стола, потому что голова её опрокинута и находится в воздухе. Точный расчёт. Разнородные предметы, прибывшие из Паноптикума, тёмного места, разобранные там, чтобы сложиться в малогабаритной московской квартире в смертельные девайсы.

На одной чаше весов установлена крупная красная свеча. На другой находится противовес. Сбалансированный очень точно. Рука Человека-паука, или кого-то такого, бросает на противовес лёгкую визитную карточку, чаша немедленно опускается вниз, а красная свеча движется вверх. К тросу, сдерживающему лезвие от падения. Камера показывает, как рука убирает груз – это визитка Сухова. Все молчат. «Надо выяснить, что на нём за костюм, – успевает подумать Сухов. – Точно не Человек-паук».

Весы снова выравниваются. Над чашей с противовесом под небольшим наклоном жёстко установлена ещё одна свеча – белая. Точнее, телесного цвета. Рука подносит зажигалку к красной свече, потом к телесной, фитильки обеих быстро занимаются. Некоторое время ничего не происходит. Лишь глаза девушки: в них страх смешивается с надеждой и с почти животной преданностью человеку, сотворившему с ней такое.

Камера отключается и снова включается. Видимо, прошло минут пять. Обе свечи вовсю горят. Пламя красной сильное и ровное. А телесная оплавляется так, что капающий воск падает на противовес. И чувствительности весов хватает на то, чтобы с каждой новой каплей противовес больше уходил вниз. А красная свеча поднималась. Медленно и неуклонно приближая язычок пламени к натянутому тросу.

Все, кто смотрит видео, понимают, что может произойти. Глаза девушки, в них стынет страх и мольба. Камера выключается.

Когда камера включилась снова, вероятней всего, прошло достаточно много времени. Девушка в комнате одна. Он оставил её, предложив самой осознать своё положение и даже подарив надежду отыскать спасительный выход. Камера, видимо, установлена на штативе и больше не движется. Взгляд девушки сквозит по ней, но мельком. Потом движется по комнате, но ни на чём не фокусируется. А потом она снова смотрит вверх, на лезвие гильотины и на этот чудовищный механизм из двух свечей…

– Он оставил её довольно надолго, – говорит Сухов. – Поставил её айфон на видеосъёмку и ушёл. В ролик же из этого фрагмента вошло секунд десять.

– Он сидел там и резал видеоролик? – щёки Кирилла были бледными.

– Да. Сидел там потом спокойно и делал видеоклип, – Сухов почувствовал, как эта ватная пустота в районе желудка словно качнулась. – Сидел и делал, когда всё уже было кончено. Думаю, он хочет, чтобы мы знали об этом.

Действительно, десять секунд. Камера выключается.

И включается снова: тот же ракурс, только в глазах девушки непереносимый, на грани безумия ужас. Пот на её лице. Сухов ловит себя на том, что почти физически ощущает исходящий от неё животный запах страха. Свеча телесного цвета капает, льёт свои слёзы на противовес, кап-кап-кап… С каждой следующей секундой поднимая красную свечу; скоро, совсем скоро язычок пламени коснётся троса и начнёт пережигать его…

– Как называется этот пластиковый шарик? – говорит Кирилл. – Кляп у неё во рту?

Сухов смотрит на него с холодным удивлением. Но Кирилл не отводит взгляд, в его голосе какое-то детское упорство, вызов и недоверие:

– Она ведь всё поняла, как это будет, бах, – сам того не осознавая, Кирилл проводит ладонью в воздухе: падающее лезвие гильотины, которое перерубает шею. – Он растянул всё во времени… экзекуцию… сидел и смотрел… Растянул казнь и наслаждался зрелищем. Сухов! А ты говорил, он не болен.

Ватная пустота в районе желудка. «Я говорил другое», – думает Сухов. Вслух замечает:

– Может быть, подглядывал. В комнате его не было. Видишь… она как бы прислушивается.

Камера выключается и включается снова…

Он, человек в костюме супергероя, начинает с ней половой акт. И в глазах девушки мгновенно вспыхивает надежда. Она простит ему всё, потому что больше всего сейчас хочет жить. Всё теперь неважно, в этом пространстве небольшой комнаты. Она цепляется за надежду, что всё это ещё часть сексуальных игр… И камера выключается.

«Смотрите», – думает Сухов. И слышит тяжёлую, пустую внутри (как и это ватное ощущение в районе его собственного желудка) тишину вокруг. Какой он искусный драматург, некто в костюме супергероя… Напугал всех, вызвав то, что никто тут от себя не ожидал: постыдную очарованность смертью. Пусть и на мгновение, он достиг этого результата.

Камера включается: финал. Трос уже горит. Не только в месте соприкосновения с пламенем свечи. Видимо, он пропитал чем-то небольшой участок. Горючая жидкость.

Девушка больше не пытается кричать сквозь кляп. Её живот и грудь покачиваются. И она лишь издаёт еле слышные хрипы или стоны, лишённые эмоциональной окраски. Когда-то на заре юности парни постарше, «взрослые ребята», занимались в гаражах любовью с дворовой сумасшедшей, предварительно напоив её до беспамятства. Так вот, та издавала подобные же звуки. Сухов не помнит, почему им, салагам, было дозволено смотреть, вероятно, они пришли в гаражи забирать свои велосипеды, и всё вышло случайно…

«Может, ей повезло, и она успела сойти с ума?» – думает Сухов. Он знает, как всё закончится. Оператор сейчас держит телефон в руке, и камера судорожно покачивается. Горючая жидкость делает своё дело. От пропитанного участка троса остатаётся лишь тонкая нить. Натянутая, как струна, которая вот-вот лопнет. Огонёк пожирает её, и она становится всё тоньше. Вот они, последние мгновения жизни девушки, о которой совсем скоро они будут всё знать, и единственная вина которой заключается в том, что ей вчера (или это случилось раньше?) не повезло со случайной встречей.

Всё, маленький и странно весёлый огонёк пожирает совсем крохотный участок нити. И она лопается. Исчезает из кадра, утянутая своим кошмарным грузом.

И камера выключается.

Тишина.

Длится несколько мгновений, которые кажутся неимоверно долгими. У этого фильма псевдооткрытый финал. Он прямо-таки раздариватель тщетных пустых надежд.

– Почему он выключил камеру? – это голос аналитика. Нормальный, толковый парень, но сегодня у Сухова будет другой, свой аналитик.

«Потому что его оргазмы нас не касаются», – думает Сухов. Но вслух говорит:

– Не знаю.

Потом, помолчав, всё же добавляет:

– Потому что его оргазмы нас не касаются. Он же сраный супергерой.

– Это Джиспер Криспер?

– Что?

– Ну, костюм… Это из американского ужастика. Я, правда, не поклонник, не знаю.

«Она тоже не поклонник трэшовых ужастиков, – думает Сухов. – Но она бы уже знала. Гугл же, мать его, есть!»

И понимает, что надо сдерживать раздражение. Парень-то действительно ни при чём. Сухову докладывают:

– Всё, айфон найден. Местоположение и айди. Мы знаем, на кого зарегистрирован. Чёрт, это совсем рядом.

«Он даже не пытается его прятать. Хотя мог бы, если бы захотел. Запросто! Он – крутой хакер. Или влогер. Но теперь он приглашает нас. Всё по-старому. Кроме… этого костюма из комикса».

– Хорошо, – чуть устало произносит Сухов. – Выезжаем.

Сейчас всё закрутится. И, наверное, никого не ввёл в заблуждение открытый финал присланного им фильма. Они выезжают туда, куда их пригласили. На место преступления. Все знают, что там найдут. Но Кирилл всё же, – и Сухов не перестаёт этому удивляться, – спрашивает:

– А может, он сохранил ей жизнь? А?! Ведь в маске был. И видео остановлено… Мог ведь сохранить, а?

Сухов позволяет себе очень короткую и незаметную улыбку, всё ещё не переставая удивляться: «Он, наверное, самый добрый из нас?»

– Мог, – кивает. – Но не сохранил.