Сын ведьмы

Глава 3

За лиственным, густым от поросли лесом начинался темный ельник. Забаве он нравился. Мрачный, темный даже в солнечный полдень, хранивший особый зеленоватый сумрак, ельник казался девушке исполненным некой особенной тайны. Вековечные ели с тяжелыми нависающими лапами закрывали собой обзор, казалось, что за ними как будто и нет больше ничего. Земля под ногами пружинила от напáдавшей за годы хвои; под каждым еловым стволом круговое углубление – ель сидит в нем, как в лунке, потому что сквозь густые ветви опавшая хвоя не доходит до земли. А чуть заденешь еловую лапу, так и сыплется на голову.

В такой безветренный день, казалось бы, в глухом ельнике должна быть удивительная тишь. А вот и нет! То и дело можно уловить какие-то звуки: стрекот, цокот, шуршание. Интересно до жути! Будь Забава тут одна, она, может, и оробела бы. Но с таким отменным лесовиком, как Жишига, опасаться нечего. Он всю жизнь провел в этих чащах, сколько ему лет, никто не ведал. Забава была еще ребенком, когда лохматый волхв выбегал вприпрыжку из чащи, двигался скачками, как будто и ходить нормально не умел и в старом теле он как отрок. Однако множество амулетов на шее, поясе, на запястьях Жишиги указывали, что много знаний у старичка. Амулеты у волхва – знак постигнутого и особой силы.

Забава оглянулась на шедших позади гусляра и Неждана… или кто он там. В любом случае парень следовал за ними спокойно, только больно хмурый был. А вот гусляр Добрян разглядывал ельник как-то по-особому, словно видел что-то на его ветвях-лапах и в этом сумраке лесном что-то невидимое простому глазу примечал. Один раз отмахнулся от чего-то, оступился и едва не налетел на трухлявый пень. И тут же принялся тот пень внимательно разглядывать, даже приотстал от них. Но потом опомнился, поспешил следом. При этом обычно исполненное некоего потаенного достоинства лицо гусляра выглядело взволнованным, даже как будто встревоженным.

Забаве стало смешно. Вот она, девчонка, леса не боится, а Добряну тут словно не по себе. А ведь выглядит мужем бывалым. Забава даже готова поклясться, что до того, как он с гуслями в мир ушел, наверняка воином побывал. Это и по рукам его видно – жесткие они у гусляра, сильные, а выправка воинская, статная. Матерый собой муж. И по-своему хорош – брови соболиные, глаза, как у оленя, темные, с влажным живым блеском. Но когда Добрян, чувствуя внимание Забавы, поднял на нее свои глубокие карие очи, девушка поспешила отвернуться. Было в том, как он смотрел на нее, нечто… Даже казалось, что своим взглядом он проникает сквозь ее одежду, видит ее всю. Это волновало и смущало девушку. Забава понимала, что нравится гусляру, что хочет он ее, однако при этом довольно добродушно относится к ее заигрываниям к своему спутнику, не мешает любезничать с Нежданом… или кто он там.

Но, кем бы ни был так напугавший Жишигу парень, как бы ей самой ни напоминал невесть когда отданного Ящеру молодца, в нем она не чувствовала ничего опасного. Скромный такой, приветливый, да и от заигрываний ее теряется. Даже когда она его к себе покликала, не пошел. Забава редко кого милостью любовной одаривала, а вот Неждан этот вспыхнул, как девица перед первыми любовными играми на Купалу, и сторониться ее стал. Вот Добрян, тот бы не отказался, позови она. Но зачем Забаве Добрян? Гусляры по свету ходят, многим любы, да и сами многих любят, однако семьей, домом, хозяйством обзавестись не спешат. И все же было в нем нечто, что волновало лесную девушку. Скажет он – и она, казалось, перечить не смеет. Вон и Жишиге велел вести их, и тот подчинился. Да, с таким особо не побалуешь, не поморочишь голову. Этот сразу все возьмет.

А потом Добрян ее удивил. Они как раз вышли на небольшой просвет, где в низине протекал между разросшимися папоротниками небольшой ручей. Жишига уже и переступил через него, дальше их вел, когда Добрян вдруг издал громкий возглас. Все остановились, смотрят – чего это мужик шумит? А тот к Жишиге:

– Разве не видишь? Ты ведь волхв, кудесник, мать твою!.. Или тебе не дано это узреть?

Жишига залопотал что-то негромко, хмурился. Даже ногой топнул.

– Чего тебе, человече? Не приставай, иди себе смирно.

Добрян же рассмеялся. Хороший у него был смех, веселый, заливистый. И улыбка добрая, сразу менявшая обычно несколько суровое лицо.

– Ну идем так идем. Как прикажешь, Жишига-поскакун.

Больше он волхва не тревожил, шел себе, чему-то посмеиваясь.

Когда путники вышли к следующей реке, мягко журчащей по каменистым перекатам, Жишига сделал знак гостям остановиться и ждать. Сам же повел за собой девушку, пока не замер, прислушиваясь, потом вроде как и принюхиваться начал. И вдруг издал горлом пронзительный крик сойки.

Забава поняла, что они на месте, и невольно напряглась. Сейчас ей придется держать ответ перед теми, кого отец отправил вывести ее из леса. Она понимала, что, отдав дочь в невесты лешаку, Домжар хотел оградить ее от другого выбора – участвовать в жребии по выдаче жертвы Малфриде. Ведь тот, кто уже побывал жертвой, повторно не выбирается. И Домжар посчитал, что лучше единственной дочке в чаще невестой лешего пожить, чем попасть к Ящеру, от которого по сей день никто не возвращался. По сей день… И Забава, уже перебираясь на другой берег по брошенным на дно речки камням, невольно оглянулась назад. Где-то в зарослях остался Неждан… или кто он там на самом деле.

А потом она увидела волхвов, облаченных в длинные бурые балахоны с длинными расчесанными волосами. Сразу узнала обоих – Ядыку и Вышезора. Ядыка был еще туда-сюда, а вот Вышезора даже ее отец опасался.

Вышезор первым шагнул к ней, оглядел придирчиво.

– Здрава будь, Забава. Скоро же отыскал тебя в лесных чащах наш Жишига.

– Скоро. Но ведь и я ждала его там, где он меня оставил. Так мы с ним уговаривались.

Больше Вышезору знать не следовало. Это Жишиге ее отец доверял, потому и велел отвести дочь туда, где она могла безопасно провести время, на поляну с лесным домиком на дереве. Другие волхвы о том не знали и сейчас внимательно рассматривали дочь Домжара. Казалось, еще миг – так и руками потрогают, чтобы убедиться, что после жизни в глухомани невеста лесного хозяина сама не превратилась в духа. Или, наоборот, чтобы убедиться, что провела она эти дни в глухой чаще, а не отъедалась кашами у кого-то в гостях. Последнее Вышезору казалось более возможным, потому и сказал:

– И вздевалка твоя вышитая совсем не истрепалась, и личико чистое, ручки не исцарапаны. Выходит, добр был к невесте хозяин леса?

– Да, добр.

– Вижу. Или не выходил к тебе хозяин чащи? Вон же, как погляжу, оберегами защитными тебя обвешал родитель.

– Ну, лунница моя всегда при мне, – сказала Забава, прикоснувшись к серебряному амулету на шнуре. – Да и поясок окованный я не снимала.

Вышезор сам уже то понял, стал ругаться. Но тут Жишига отвлек его внимание, указав на заросли:

– Леший сам на Забаву людей вывел. И один из них… Может, и упырь, но солнца не боится. Я приглядывался.

Вышезор и Ядыка озадаченно переглянулись, а Жишига уже к лесу повернулся, подзывал жестом.

Забаве было любопытно посмотреть, как волхвы встретят так похожего на некогда отданного в жертву парня, но одновременно облегчение ощутила, поняв, что саму ее оставят в покое. Ибо оба волхва застыли, как столбы на капище, едва гусляр с парнем из зарослей показались. Добрян улыбался, говорил, что просит гостеприимства у них, но волхвы будто и не заметили его, смотрели только на Неждана. А как парень приблизился, попятились, за амулеты стали хвататься, призывая защиту Сварога светлого. Забава бы рассмеялась – не всякий раз столь испуганными волхвов-служителей можно увидеть, – однако их волнение вдруг и ей передалось. А если этот молодец и впрямь тот, кого Малфрида увела на съедение Ящеру несколько лет назад? Уж по крайней мере, именно волхв Ядыка молился с тем парнем в последний его вечер на капище перед отправкой на, казалось бы, смерть неминучую.

Тут слово взял Добрян. Пояснял перепуганным служителям, что ранее и Забава с Жишигой приняли его спутника за кого-то из своих соплеменников. Но он знает Неждана еще с тех времен, как в Киеве с ним познакомился. И нет в нем никаких признаков упыря: солнечного света он не опасается, железо каленое может в руку взять, ест обычные каши и даже чеснок, чего мертвец никогда не сделает. Боян еще много чего говорил, поясняя, что зашли они в эти леса, потому как хотели потешить местный люд песнями и сказами. В итоге все они слушали Добряна как важного гостя, он казался среди них главным, поэтому даже суровый Вышезор согласно кивнул, когда Добрян попросил отвести их к озеру, которое в этих местах называют Оком Земли.

Это позже Забава размышляла, как вышло, что гусляр сразу взял верх над волхвами, которые послушались его и подчинились. Когда уже тронулись в путь, волхв Вышезор опомнился и изрек, будто утверждая, что последнее слово все же за ним:

– Народ соберем. И тогда узнаем, кто сей Неждан. И если с ним не все ладно… Домжару придется ответ держать, как вышло, что жертва не попала к Ящеру.

Забаве стало не по себе. Вышезор не ладил с ее отцом и все выискивал, как бы его власть пошатнуть. Уж он действительно потребует ответа. И будет хорошо, если пришлый Неждан просто схож с отданным в жертву местным молодцем Глобой, сыном рыбака Стоюна. Давно уже Глобу поминали в молениях вятичи, как и остальных, кто был отдан на съедение Ящеру. Имена их всех были известны в племени. Забава, как и ее соплеменники, знала их на память: Всевой и Любава, Жмерь и Цвета, Карп и Веснянка. А еще Глоба и Умрянка. Но где та Умрянка? А Глоба, вот же он. Или кто он там на самом деле…

Но уже в первом селении, куда они вышли из чащи, поднялся настоящий шум, когда вятичи Неждана заметили. Бабы, полоскавшие белье у реки, завидев парня, первые раскричались и кинулись туда, где на расчищенной поляне виднелись холмики крыш полуземлянок. Вышедшие на их вопли родовичи тоже ошалели сперва, хватались кто за рогатину, кто за топор или дубину. И, несмотря на то что гость прибыл с почитаемыми волхвами, местный старейшина принялся угрожать, требовал колом проткнуть упыря, вернувшегося из-за Кромки.

Неждан вышел вперед, произнес громко:

– Люди добрые, не ведаю, за кого вы меня приняли, но вас я не знаю!

Хвала богам, волхвы, видя, что от парня нет бед, тоже за него заступились. Но местный староста, обойдя вокруг Неждана, уверенно заявил:

– Лопни мои зеньки, если это не Глоба, сын рыбака Стоюна и Липы, что из Куньего рода. Да, возмужал парень, зарос бородкой, но он это. О, я помню, как на него Малфрида смотрела, когда выбирала жертву для Ящера. Она кого попало не берет, ей лучшие нужны. А Глоба всегда пригожим молодцем среди баб и девок считался.

– А вот и разберемся, когда к капищу его доставим. Пусть нам Домжар ответит, как вышло, что отданный в жертву уцелел. Все погибали страшно, а этот… Может, просто похож на Глобу нашего?

За всеми этими потрясениями никто особо не интересовался, как самой Забаве удалось пережить участь невесты лешего. Даже сперва забыли отвести ее в баню, как полагалось для тех, кто в чаще пропадал. В итоге Забава сама подняла шум, потребовав отвести ее в парную. И уж как было хорошо попариться во влажном пару, соскрести с себя грязь и, облившись холодной водой, расчесать длинные, чисто вымытые волосы! Помогавшая ей старостиха заметила, что, побывав невестой лешака, Забава Домжарова даже как будто краше стала.

– Может, это лешак прятал все время Глобу, а потом к тебе его вывел? – предположила она.

– Лесной хозяин сперва вывел меня к игравшему на гуслях бояну Добряну. А Неждан потом вышел к нам. Он наловил рыбы, и мы сварили уху.

– Вот видишь, и отец его некогда был умелый рыбак, обучил своему мастерству сыночка. Сам Стоюн уже помер, но ведь Липа-то из рода Куницы жива! Ушла пару лет назад жить в семью дочери и с тех пор там. Далеко это от Ока Земли. Но как думаешь, Забава, если за ней сходят, распознает ли в пришлом сынка своего или это и впрямь схожий на него чужак?

– Я тоже о том подумала, бабка Горяна. И волхвам то посоветовала.

Старостиха искоса посмотрела на девушку.

– Ну да, ты же дочка самого Домжара. Ты и волхвам приказывать горазда.

Забава пропустила эти слова мимо ушей. Не в первый раз простые вятичи ворчали на нее, словно она виновата, что у нее родитель такой. А еще она думала, что если Неждан и впрямь окажется Глобой, сыном Липы, то у ее отца могут быть неприятности. Волхвы тут, в заокских лесах, большую власть имели, но и спрос с них был строг. Власть же Домжара в основном держалась на том, что он со старухой Малфридой был в дружбе. Именно его она возвеличила, именно от него требовала созывать молодежь на игрища, где жертву Ящеру выбирала. Так и поднялся Домжар. Но если окажется, что Неждан – это Глоба… Ее родителю придется отвечать перед всем племенем.

Самого парня Забава нигде не видела. Сперва даже заволновалась, но потом поняла, что селяне уже не о нем думали. Они обсели гусляра Добряна, который, как и положено бояну, занял самое видное место: расположился под стоявшим в центре селища шестом, на котором была воздета голова сохатого – покровителя местного рода, – и давай тешить местных пением-сказами. Забава отметила, что Добрян и тут смог подчинить и увлечь людей, они и страхи свои позабыли, улыбались, слушая его пение. Бабы вон уже и угощение готовили, мужики рогатины свои отставили. А Добрян – тоже посетивший парную, вымытый и расчесанный – сидел в кругу обсевших его родовичей, веселил их, пел. И как пел! Его слушали, отбросив недавние опасения, а когда Забава поинтересовалась, где прибывший с бояном Неждан, лишь махнули в дальний конец селища, указывая на свежескошенные скирды. Там он, ответили.

Когда Забава разыскала Неждана, парень вел себя странно. Стоял на коленях, сложив руки, вроде как молился. Но странно молился. Обычно люди обращаются к небожителям, широко раскинув руки, громогласно взывая, чтобы быть услышанными на небесах. Этот же лишь что-то шептал. А после сделал жест, коснувшись перстами своего лба, затем груди и плеч, и произнес негромко:

– Не оставь своею милостью!..

– Что это ты делаешь? – спросила Забава, когда он поднялся с колен.

Неждан не ответил, просто сел среди свежескошенного сена, понурый и печальный. Забаве даже стало жалко его. Она подала ему принесенное блюдо с тушенной на травах вепрятиной – совершенно несоленой, так как за солью еще надлежало отправить торговцев на реку. И пока парень ел, Забава сидела рядом, болтала беспечно о том, что и банька тут хороша, и почитающие лося родовичи, по сути, люди не злые, просто сперва испугались немного, а теперь чувствуют себя даже одураченными. Ведь если Неждан не тот Глоба, которого все поминают в день духов, то ему и волноваться не о чем.

Парень перестал жевать и посмотрел на нее.

– А если тот?

– Ты что это несешь, глупый? Сам, что ли, не знаешь, кто ты?

Он глубоко вздохнул, а потом поведал ей о себе. О том, что в плену его нашли и что не помнит ничего, что было с ним до плена. А еще ему сказывали, что в бреду он ведьму Малфриду кликал.

Забава как услышала это, так ее холодом проняло, хотя день был теплый, солнечный. Но сказала:

– Ты вот что, Неждан… или кто ты там. Об этом больше никому не говори. Не стоит людям подозревать тебя в чем-то. Вон, посмотри, как Добрян твой местных успокоил. А там и я за тебя отцу словечко замолвлю. Он знаешь какой у меня? Его даже сама Малфрида слушает.

Глаза у Неждана были синие-синие, как васильковый цвет на лугу. Но такие печальные…

– А может, мне лучше не идти к твоему отцу? К Малфриде этой не идти? Знаешь, как я этого страшусь…

Забава повела плечом. Впервые парень при ней признался в своих страхах. Посмеяться бы над ним, но девушка вдруг почувствовала себя ответственной за этого пригожего молодца. Он ей доверился, он не сомневается, что она может ему помочь. Но как? Увести его куда-то в лес да схоронить? Но от этого только хуже будет. Он тут чужак, а местные охотники хорошо все стежки-дорожки знают. Разыщут, и только хуже будет. Нет, уж лучше пусть Домжар сам разберется, что и как с этим чудаковатым, невесть откуда возникшим живым мертвецом.

Она так и сказала это. И добавила, что, дескать, нечего Неждану переживать, когда он под защитой бояна Добряна. Добрян вон он какой: скажет слово – и люди его слушаются, верят.

– Ишь, поняла это, – покачал головой парень. И наконец улыбнулся: – Хорошая ты девка, Забава. Добрая. Век бы тебя любил, да только… Только если под благословение пойдем. Если по обряду положенному у алтаря предстанем.

«Жениться на мне хочет, – догадалась Забава. – Не просто под трели соловьев любиться в кустах, а законной суложью хочет величать. Ну да это не ему решать, а мне». Однако от столь уважительного отношения к ней Неждана девушке хорошо сделалось. Даже поцеловала парня в щеку, когда забирала у него опустевшую миску.

Вскоре Забава заметила еще кое-что: у расположенного неподалеку идола Сварога молился только Вышезор. Жишига после долгого пути просто дремал неподалеку под плетнем, а вот третьего волхва, Ядыгу, нигде не было видно. Позже ей сказали, что ушел он куда-то в чащи по приказу Вышезора.

К вечеру они вернулись к реке, сели в челн – длинный, выдолбленный из цельного ствола дерева. После перекатов лесная речка текла хоть и узким руслом, но глубоко, и плыть на таком челне было удобно. Забава примостилась на носу долбленки, отоспавшийся за день Жишига стал налегать на весла – откуда только силы в его худом старом теле нашлись, – важный Вышезор просто сидел на корме, а Добрян с Нежданом устроились между ним и гребущим волхвом. Когда Жишига подустал, Неждан сменил его, но греб словно бы нехотя, останавливался и вздыхал, пока за весла в свою очередь не взялся Добрян. Этот греб скоро и уверенно, особенно после того, как Вышезор велел зажечь гнилушку и укрепить ее на носу лодки, – чтобы на коряги ненароком не налетели. Ибо ночь все сгущалась, лес был полон ночных звуков, то отдаленных, то близких: соловьи пели, сова ухала, где-то лаяли лисы, стрекотало что-то…

Забава уснула, свернувшись комочком, и раскрыла глаза уже на рассвете. На веслах снова был Жишига, остальные дремали кто где. Она же с удовольствием вглядывалась в разлитый, как молоко по воде, туман, видела, как рыба плавником плеснет или коряга покажется из белесой мути, будто какой-то хищный зверь. Или Ящер. Забава поежилась, вспомнив о Ящере. Он был злым духом, но и охранителем местных вятичей. Он был их ценностью. Так Малфрида говорила, и тому же учил людей Домжар.

Речка теперь сильно петляла, но разливы, какие образовались по весне после таяния снегов, уже пересыхали, только там, где были засеки бобровые, еще стояли воды, превращаясь в болотца. Но когда из-за горизонта показалось солнце и ее спутники проснулись, река пошла уже более привольно. Стали попадаться селища на берегах. Забава заметила, как внимательно приглядывается к окрестностям боян, а вот Неждан сидел поникший, головы не поднимал, будто таился, чтобы и тут его не узнали. И опять ее потянуло к несчастному пригожему парню. Хотелось сесть рядом, приголубить, обнять. Ей сейчас не важно было, кто он такой. Просто хотелось, чтобы не тронули, не обидели. Кем бы он там ни был.

Наконец, когда солнце уже поднялось над кронами, они выплыли на широкий луговой простор, полого спускавшийся к большому спокойному озеру. Око Земли. Но сейчас внимание путников куда более привлекло капище на высоком рукотворном холме с изваянием Сварога на главном месте.

Давно возвели его вятичи, но только стараниями Домжара оно приобрело нынешний великолепный вид. Оструганные бревна частокола окружали его со всех сторон, на их навершиях были надеты черепа священных животных – рогатых туров, оленей, медведей. А за ним виднелось изваяние Сварога небесного. Даже на расстоянии можно было увидеть вырезанные и раскрашенные глаза, ибо Сварог должен был видеть людей, которым покровительствовал, и сложенные на животе руки божества, покрытые яркой охрой с синими узорами.

– Красиво, – произнес Добрян, разглядывая изваяние небесного покровителя вятичей.

Забава почувствовала гордость. Вот-вот, гусляр, знай, что и вятичи лесные не лыком шиты.

– Мой отец – служитель этого капища, и все люди идут к нему, ибо именно его голос дано услышать Сварогу небесному. Сама Малфрида чтит Домжара и приходит к нему, когда… Ну, когда надо.

Последние слова она произнесла негромко. Ибо приход Малфриды пугал ее. Самой Забаве Малфрида зла не выказывала, но ее появление здесь всегда означало выбор кровавой жертвы. А тут еще и Неждан-Глоба… или кто он там. Непросто на этот раз будет Домжару ответ перед людьми держать. Да и Малфриде предстоит ответить, кто сей парень с Днепра. Ведь никогда ранее не бывало, чтобы отданный Ящеру возвращался живым и невредимым.

Сейчас прикапищные поселяне уже выгнали скотину на залитые солнцем низинные луга, раскинувшиеся вдоль озера, где была самая лучшая трава. Сами же занимались своими делами – кто лодки смолил у воды, кто снимал невод с шестов для просушки, женщины чистили кожи, толкли пестами в больших ступах. Но все стали оборачиваться, когда к бережку причалила лодка с волхвами и их спутниками, многие пошли к ним, окликали Забаву, улыбались ей, приветливо махали руками. Все были рады, что дева невредимой из глухомани вернулась. Неждана сперва словно и не разглядели – тот вышел из лодки последним, головы не поднимал. Зато Добрян с его гуслями на ремне через плечо сразу привлек внимание. Но тут Вышезор вытолкнул вперед Неждана, и началось…

Все так же, как и ранее: крики, испуг, удивление. А Вышезор еще и громогласно заявил, мол, смотрите, люди добрые, кого суденицы дали ему повстречать в чаще. И велел трубить в рога. Пусть сам Домжар выйдет и пояснит, что это за диво такое они привели.

– Он и так придет, ведь дочка его живой и невредимой от лешего вернулась, – произнес кто-то. – А для отца только это и важно.

– Вот и поглядим, что для него важно, – хмыкнул Вышезор.

Тяжелые, сбитые из цельных бревен ворота капища – не менее мощные, чем в ином городище, – уже растворялись. Вышел и сам Домжар.

Забава с восторгом смотрела на родителя. Она гордилась, что у нее такой отец – величественный, красивый, важный. Он был в торжественном черном облачении, расшитом от горла до подола замысловатыми узорами, блестевшими серебряной проволокой, отчего одеяние казалось еще более прямым, а сам Домжар – более высоким. Но он и был высок и прям, как копье, никакой старческой сутулости, плечи широкие, как у витязя. Следом за ним вышли еще несколько служителей, все седые, как луни. А вот волосы и борода Домжара были всегда белыми, седины в них и не углядишь. Только морщинки у глаз и длинная борода указывали, что он в том возрасте, когда мудрость и жизненный опыт позволяют подняться до уровня общения с богами.

– Сварог с вами и милость его, добрые люди, – громогласно произнес Домжар, ни к кому особо не обращаясь. И добавил: – Вижу, невеста лешего вернулась к нам цела и невредима. Значит, лешак не обидел ее. Значит, лес будет милостив к нам и в дальнейшем, будут полны зверя и дичи наши угодья и племя не станет голодать, как в прошлые годы.

Забава вышла вперед. Вроде как и положено, когда вернувшаяся преклоняет колени под благословение служителя. Она же только и думала, что надо успеть предупредить отца о Глобе. Но не успела. Вышезор уже завел людей, по его наказу они вытолкнули Неждана к Домжару, требовали ответа.

Забава взглянула на отца и увидела, что он не менее потрясен, чем иные до него. Величественный волхв Сварога только и мог, что открывать и закрывать рот, не сводя глаз с юноши, даже попятился от него.

– О Сварог светлый! Кто это, ради самого неба? Глоба?

– А это тебя спросить надо, – не унимался Вышезор. – Мы скольких детей племени отдали на погибель? Скольких оплакали, за скольких молитвы возносим и по сей день! А ты этого охранил! Спас от смерти. Или это Малфрида его отпустила? Вызови ее! Пусть ответит перед всем честным народом.

Упомянутое имя ведьмы заставило Домжара взять себя в руки. Лицо его стало спокойным, он глубоко вздохнул и выпрямился.

– Да, похож парень на Глобу, но он ли?

Неждан, казалось, только этого и ждал. Стал уверять, что он тут впервые, что никогда не бывал у вятичей, что чужие они ему. Но тут увидел печальное личико Забавы и умолк. Сам ведь говорил ей… Вот она его и выдаст сейчас.

Однако Забава ничего не сказала. Только позже, когда уже сидела в большом доме волхвов, где у нее имелась своя пристройка, поведала все отцу, который пришел к ней. Родитель ее был мрачен.

– Если это и впрямь Глоба, многое может измениться.

– А ты попробуй все на Малфриду свернуть! Ведь Глобу увезли за озеро, ну, вместе с той девушкой Умрянкой, у которой косы были едва не до земли. Я мала была, но помню их обоих. И где та дева? Знаешь, батюшка, я ведь тоже сперва испугалась, когда Неждана… Глобу этого увидела. Но засомневалась потом. Да и он не помнит ничего о себе.

Родитель ласково погладил ее по волосам.

– Если бы не он, то сегодня люди бы праздновали твое возвращение, пир бы устроили, веселились. А так… Не верят мне. Вон Вышезор уже Ядыгу в леса отправил, чтобы мать Глобы разыскать. И если она его узнает… мне верить не будут.

Забава молчала. Она понимала, что отец ее нередко хитрил, если было нужно. Даже когда ей выпал жребий идти невестой к лешему, он ловко это подстроил, чтобы в этот раз именно она стала невестой лесного хозяина. Тогда двенадцать дев вышло, чтобы достать из липовой бадьи перстень Домжара с темным агатовым камнем. Девушки выходили, опускали руки, вынимали… Забава подошла третьей – отец велел больше не мешкать – и сразу вынула перстень родителя. Но никто не ведал, что у него было два таких перстенечка – один он опускал, другой Забава по его наущению в рукаве спрятала. Вот якобы и вынула. А Домжар едва не прослезился, горюя, что именно его доченьке такая участь выпала. Зато, отправив Забаву в чащи невестой лешего, он тем самым спас ее от жеребьевки идти к Ящеру. Другой же перстень тайком сам вынул и позже забросил в воды озера, несмотря на ценность его. Дочка-то ценнее будет.

Да мало ли разных проделок вытворял ее родитель! Забава сызмальства подобное наблюдала, и это казалось ей привычным. Ведь без этого нельзя, без этого люди перестанут верить, что он чародей. Он же не Малфрида, которая легко колдовать может. Но именно Малфрида некогда сделала Домжара главным волхвом на капище.

– Мне надо срочно с чародейкой нашей повидаться, – сказал дочери Домжар. – И чем скорее, тем лучше.

У Забавы сжималось сердце, когда она видела отца таким слабым. И на Неждана этого злилась – зачем вернулся? И на гусляра Добряна – зачем привел парня в их края?

А сам Добрян, как и ранее, уже ловко расположил к себе вятичей. Когда Забава уже в темноте спустилась к кострам, где вкруг бояна собрались родовичи, она и сама заслушалась его дивными сказами. Он рассказывал под звуки струн о солнечной Жар-птице, о мече-кладенце, который любого сразить может.

В какой-то миг Добрян заметил стоявшую в стороне девушку и весело подмигнул ей. Но она лишь нахмурилась. Вольготно же ему так веселиться, когда его спутнику беда угрожает. Ибо люди то и дело начинали говорить, что если окажется, что не отдали Глобу Ящеру, как иных отдавали, то Домжар будет отвечать по всей строгости. Или самой Малфриде придется ответ держать.

Добрян, когда различил те речи, гусли отставил, начал расспрашивать. Хмыкал порой, даже сказал, что, может, и нет этого Ящера, может, обманывают их. Дескать, он сам вон сколько по земле побродил, где только ни побывал, но про их Ящера никто не знает.

– Домжар как раз и стал волхвом, когда Ящер появился, – ответили ему. – А Ящер – он есть. Пришлые о том не ведают, пока не сунутся в эти лесные края. А если сунутся – пропадут безвременно. Вот потому никто и не разнес по земле весть об опасном чуде вятичей.

Наблюдая со стороны, Забава видела, что Добрян только посмеивался на это. Надо же, какой недоверчивый. Но в самой Малфриде, похоже, не сомневался. Ишь как она его заинтересовала! Все выспрашивает, когда придет, когда явится.

– А вот сообщит ей Домжар, что Глоба живой и невредимый от Ящера вернулся, так ей поневоле придется прийти и перед людьми ответ держать.

– Домжар уже отправился за нашей чародейкой, – важно произнес подошедший со стороны Вышезор. – Я видел, как он сел в лодку и уплыл на тот край озера. Нам же туда хода нет.

– Это почему же? – спросил, поворачиваясь к волхву, Добрян.

Но тут люди стали наперебой говорить, что, дескать, пробовали они обойти Око Земли, порой даже служители волхвы пытались туда пройти, однако никто не вернулся.

– Неужто только Домжар и может привести Малфриду? – покусывая травинку, спросил Добрян.

Вроде беспечно спрашивал, но Забава видела, что его это волнует. Она сама хотела ответить, но тут кто-то сказал:

– Может, Домжар попросту сбежал, чтобы не отвечать перед людьми?

– Да разве ж он дочку оставит? – спросил гусляр, и Забава почувствовала на себе его внимательный взор.

Но люди загалдели: нет, Забаву Домжар не оставит. А оставит… узнает, что мы с его кровиночкой можем сделать!

Такого девушка от своих соплеменников не ожидала.

– Только посмейте тронуть меня! Перед самой Малфридой будете ответ держать!

– Ишь разозлилась! Что она, что батя ее нас все время Малфридой стращают. Может, запрем ее куда-нибудь? Так же, как и Глобу воскресшего. Вон Вышезор сам его в порубе укрыл, да еще и стражу поставил. Может, и дочку волховскую так?

– Это разумно, – заулыбался Вышезор и указал на Забаву, веля ее схватить.

Девушка растерялась, а еще больше испугалась. Хотела уйти, но не дали, окружили. И когда ее стали хватать множество рук, она завизжала, стала отбиваться. Ей и Жишига не смог помочь, когда кинулся с воплем на людей. А вот Добрян смог. Вырвал из толпы, да еще и подсечку дал местному богатырю Удалу, когда тот уже и рубаху стал рвать на Забаве, за грудь хватал. Надо же, то в жены звал, а тут просто насел, как тать. Но Добрян подцепил ногой его ногу, рванул, да так, что конечности богатыря разъехались на влажной от росы траве и он рухнул, повалив еще двоих самых рьяных.

– Ты что это творишь, боян? – взревел Удал, пораженно глядя на чужака. – Да мы тебя сейчас!..

Но не смог встать, когда Добрян наступил ему ногой на грудь, придавив к земле.

– Не знал я, что у вольных вятичей всем скопом на девок нападать принято. Это у вас такие законы? Насколько мне ведомо, ни в одной правде на Руси подобного не встречается. Вы хотите ответ требовать от подозреваемого служителя Сварога, а сами как злодеи с девой намерены поступить. Или забыли, что она только из леса пришла, что невестой самого лешего побывала, а тот ее не тронул, чтобы у вас ловы были и зверь не ушел из чащ? Обидеть ее – это сейчас самого лешего обидеть.

Добрян убрал ногу с груди притихшего Удала, даже подал ему руку, помогая встать. Удал рядом с гусляром казался глыбой, а тот хоть и не был таким рослым и могучим, но все же местный богатырь не осмелился на него наседать, отошел.

Жишига взял Забаву за руку.

– Не троньте ее, люди, я сам ее в поруб отведу.

И шепнул девушке: мол, от беды подальше. А то мало ли что еще случится, когда у людей такое на уме. Отсидишься там до прихода Домжара.

Но они еще не удалились, когда в тихом ночном воздухе вдруг прошло некое движение, словно кто-то вздохнул глубоко и сильно, а потом и вой раздался, перешедший в рык, далекий, но громогласный, полный ярости. Он шел откуда-то из-за вод тихого ночного озера, но был так могуч и силен, что показалось даже, будто ветром пахнуло.

Люди вокруг притихли, молча хватались за обереги, прислушивались, ожидая – не повторится ли? Жишига с Забавой стояли немного в стороне ото всех, но когда оглянулись, то при свете костров увидели застывшие фигуры с лицами встревоженными, но полными некоего благоговения. А еще Забава заприметила, что обычно степенный и уверенный в себе гусляр Добрян стоит, будто окаменев, и лицо его искажено от страха. Вот-вот, а ведь раньше не верил в Ящера. Теперь же поднял руку и сотворит тот же жест, что недавно и Неждан-Глоба делал, – коснулся лба, груди, одного плеча, потом другого. Словно крестом себя осенил.

Этот жест больше никто не заметил, все смотрели в сторону темного в ночи Ока Земли. Но потом люди стали переговариваться негромко – привычны уже были к подобным звукам.

– Что-то неспокоен он сегодня.

– Не только сегодня. Еще пары седмиц не прошло, как он в ночи ревел.

– И чего разошелся? Не так много времени минуло с тех пор, как к нему Любляна с Калиной-красой отвели. Как раз на Всеведов день это было. С тех пор и года не прошло, а вот же снова ревет, требует…

– И как это нашему Домжару не боязно в ночь туда отправляться?

Теперь, когда Ящер напомнил о себе, волхв Домжар вновь стал своим, защитником и другом. Пока люди переговаривались, Жишига увлек девушку прочь:

– Идем, идем, глупая, а то опомнятся и того и гляди вновь озлятся.

Забаве совсем не хотелось в поруб. Сейчас бы убежать, спрятаться в своей пристройке возле капища. Однако пошла за Жишигой, потому что сама хотела к Неждану.

В темном колодце поруба парень приблизился невидимой тенью и коснулся ее лица, провел пальцами по волосам, дотронулся до височных подвесок.

– Забава? О небо, отчего ты здесь, звездочка моя ясная?

– Они обижали меня, Неждан. Они на отца моего злы, а схватили меня. Как они посмели!

Девушка пыталась храбриться, но неожиданно заплакала. Он обнял ее, принялся утешать, поглаживая по голове. И Забаве вдруг стало все едино, кто он – Глоба ли, который давно погиб, или просто похожий на него парень с Днепра, забывший свое прошлое. Сейчас он приголубил ее так ласково, его объятия были такими нежными, теплыми. В темноте он коснулся виска Забавы легким поцелуем, потом задышал тяжело и хотел отстраниться. Но она не отпустила его, вскинула руки ему на плечи и стала целовать. О, она так любила целоваться, от этого кружилась голова и сладко ныло в груди.

– Любый мой… Кто бы ты ни был, я твоя.

Он сделал слабую попытку высвободиться, забормотал что-то невнятное. И вдруг стиснул ее так, что ей стало больно. Его била крупная дрожь, он задыхался. И целовал ее, целовал, как в лихорадке.

Забава, слабея, почти повисла на нем. Пусть делает все, что хочет… Что хочет она сама…

Она оседала, но он не дал ей упасть, а, наоборот приподнял, прижав, и она обвила его ногами.

Страсть туманила, желание было просто безумным, словно в священную купальскую ночь, когда можно все. Забава спешно подняла подол, позволила Неждану касаться себя там, внизу. Сама теребила его одежду, пробиралась к нему.

Потом она думала, что все произошло слишком быстро. Она только распалилась, а Неждан уже слабо вскрикнул и навалился на нее, содрогаясь. Она еще целовала его, когда он как-то вяло отстранился.

– Грех это… такой грех. А у меня слишком долго не было женщины. Я не устоял.

– Я не понимаю. Что ты говоришь?

Он оставил ее в темноте одну – растерянную и неуспокоенную. Но когда Забава потянулась к нему, отшатнулся и удалился. Насколько можно было удалиться в порубе, этом врытом в землю колодце со стенками из бревен, который служил узилищем. Три шага туда, три обратно. И все же он был так далеко, далеко…

Парень что-то шептал. Даже не видя его во тьме, Забава поняла, что он опять шепчет молитвы, даже представила его коленопреклоненным, опустившим голову на сцепленные руки. Не раскинувшего их навстречу богам, а словно хранившего некое божество в себе. Даже расслышала, как он говорит:

– И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим…

И это все? Его божество важнее ему того, что только что было между ними?

– Неждан!

Кажется, он опустился в противоположном углу. Молчал, не отвечая, и лишь когда она села и отвернулась, стал говорить. Хорошие слова он говорил – что она чудесная, что он всем сердцем тянется к ней, но не должен был проявить слабость. Дал понять, что он словно в силках у нее оказался и ему от этого худо. Неждан хотел бы, чтобы они стали парой по закону, чтобы только она одна была у него всю жизнь. И когда он увезет ее отсюда, когда она узнает, что можно жить в чести и по законам Бога, Забава станет истинной его половиной, духом и плотью единой.

Нечто подобное он говорил ей и ранее. Но отчего же сейчас так грустно? Забава к нему и в поруб пошла, а он твердит только о каком-то грядущем, а ведь она вот же, совсем рядом.

– Давай поспим, Неждан. Утро вечера мудренее. А когда вернется Домжар, все уладится. Отец со всеми справится.

Ах, уснуть бы сейчас и взаправду! И чтобы Неждан не сторонился, а обнял ее, чтобы она не дрожала от ночной сырости в этом подземелье, а знала, что он рядом, что он с ней, чтобы согрелась у него в руках…

– А что это был за звук недавно? – через время спросил Неждан. – Странный такой, жуткий. Я уже было подремывать начал, а тут это…

Забава ощутила глухое раздражение.

– Это наш Ящер. И если ты так и не вспомнил его… то тебе просто повезло. Моли же теперь свое божество, чтобы и на этот раз тебя миновала встреча с ним.