Пэчворк. После прочтения сжечь

Уровень 4

(двенадцать тысяч)

Я влетаю в кафе. Беру «Американо» и зачитанный прошлогодний номер иллюстрированного еженедельника. Какая-то статейка предлагает мне расчет количества прожитых мною дней. Стоп, не волноваться. Кофе отпивать мелкими глотками, больше имитируя трапезу. Прилагающуюся шоколадку площадью 4 см2 спрятать в карман.

По приблизительным подсчетам, я прожила 12 тысяч дней. Не уверена, что была занята чем-то стоящим все эти дни. Как минимум половину срока я проспала или проболела. Дни были потрачены в полупустую. Бездна канула в другую бездну. Из бездны в жуть перелетая…

Я чувствую резкую слабость и сейчас буду в полуобморочном состоянии [сколько проходит времени, я не знаю]. Еженедельник не балует удачными иллюстрациями. Питаться этим нельзя.

Но у меня уже нет сил выскочить в киоск «Союзпечати». К счастью, на деревянных рейках у входа я замечаю рекламные брошюры какого-то турагенства и веер открыток, которыми можно перекусить – не бог весть что, но на пару-тройку часов мне этого фастфуда хватит.

Иногда мне даже хочется именно визуальной попсы (это никогда не касается музыки), какой-нибудь бумажной ерунды – комиксов или девичьих журнальчиков из киосков (главное – их не читать, просто смотреть на фото астеничных подруг в пуловерах, скатывающихся с плечевых суставов, просвечивающих под кожей, и гадать, кто из девушек инопланетянин). Иногда мне хочется даже нелепых поздравительных открыток с пионами, которые еще продаются в почтовых отделениях города.

(открытки для немых)

Когда-то я работала в компании, выпускающей такие открытки. Я буквально утопала в них, спешно выдумывая лаконичные подписи и выверяя артикулы. Я была частью конвейера. Выжить, не придуриваясь и не шуткуя, там было невозможно. Я выцыганивала у себя лишнюю минуту и из шалости вкрапляла в короткие тексты идиотизмы продолженного действия. Меня развлекало, что это печатается стотысячными тиражами. Фактически я, окруженная двадцатью дизайнерами, работала на фабрике, производящей условные эмоции на случай. Это были открытки для немых. Признания в любви и пожелания родственникам. К концу рабочего дня у меня начинался приступ буквальной, физиологической тошноты от пересозерцания роз в корзинах и пионов в вазах, и я выбегала в коридор, чтобы выплеснуть в пространство порцию горячечного смеха. Бегущие по коридору стафферы крутили пальцами у висков.

Днями я была погребена под цветными эскизами формата А 4, кое-где пересыпанными скрепками, и как бы ставила эксперимент на себе: сколько выдержу. Я работала за двоих, смеялась за десятерых, получала зряплату за одну. К счастью, меня уволили в конце испытательного срока – за какую-то неосторожно брякнутую фразу, порочащую честь режима. Мне было не нужно выяснять, кто донес. Я и так знала это. Я смотрела прозрачными глазами в прозрачные лбы, и в одном из них полумысли с моим именем бежали горящей строкой неуклюжего текста.

Позже подобные открытки стали для меня чем-то вроде бутербродов с сыром в привокзальных буфетах или сэндвичей с тунцом, чей вкус я еще помню.

(компромат)

Я знаю кое-что об образах – нечто такое, о чем не пишут в умных книжках. Помимо того, что ими можно питаться. Я питаюсь ими. Я симболофаг.

(рукава)

Меня перестал беспокоить почерк моих любимых – теперь я забочусь только о комфорте перелетных птиц, о сытости своих недоброжелателей, о достаточных часах отдыха своих псевдоначальников, о достаточных степенях сдвига своих собеседников, о достаточной смелости весенних почек, вообще об их готовности к «ложной весне», которая случается и летом, и осенью, и зимой. Даже поднятая на деревянные острия человеческих беспокойств, я буду обтекать их субстанцией тела, не имеющей иной оболочки, кроме образа. Образ ведь – это не для меня. Я его сняла. Я могу все обнять теперь. Я не вижу принципиальной разницы между быть/не быть, когда можно просто растечься и обнять. У пространства есть непознанные нами функции, не говоря уже о времени.

Образ висит на стуле с запрокинутым лицом. Рукава касаются пола.

(фрагмент лекции для аутистов)

Вяло просматривая сочащиеся глянцем виды Мальдив (неестественные ламинированные дива), открываю блокнот и записываю:

«Дада миру – это не совсем то, что да миру». Не забыть.

(профнепригодность)

Главное – не читать тексты из всей этой необязательной полиграфической продукции, хотя тянет. Надо рассчитывать силы. У меня аллергия на фальшь, выраженную в словах. Как это ни странно, сложно устроенные тексты чаще экологичны. Хотя, конечно, случаются исключения.

При соприкосновении с лажей у меня не дерматит начинается, нет, а так называемый фальшь-конъюнктивит, спутывающий и грызущий сетчатку, что ведет к стремительному ухудшению зрения. Это профессиональное заболевание. Я мечтаю о тонкой маске, в которой бы мое лицо, как на картинах Магритта, превращалось в теплящийся овал без черт.

Зрение будущего будет обращено внутрь. Целиком и полностью.

(убить монстра)

Так значит, статус «литературный редактор» скоро не будет иметь ко мне отношения. Буду с этой жизнью справляться как-то иначе. Надеюсь, у меня хватит чувства юмора, чтобы сдаться в агентство аниматоров для взрослых. Хватит юмора. Ну, или длины ног. Предложения поступали, но это на крайний случай. Слепые молодые женщины интересны только в ненаписанных романах Набокова.

Убить монстра в себе. Убить редактора. Сохранить пересмешникаJ

Лучше всего, конечно, организовать его смерть в Венеции. Это было бы красиво. Но видимо, придется довольствоваться лубочным зрелищем типа «Как внутренние авторы внутреннего редактора хоронили».

Когда этот редактор умрет, из меня вылетит бабочка, на которую кто-нибудь наступит.