Полное собрание сочинений в одном томе

Разгул техники

И очень хорошо. Пусть будет разгул техники.

Недавно радиослушателям, в том числе и радиозайцам12, одним словом, всем вольным сынам эфира передавали по радио звуковое кино. Сыны эфира попивали чай и подкручивали какие-то шурупы, заботясь о чистоте передачи. Сама же передача нисколько их не волновала.

Между тем произошло событие потрясающее: «Великий немой», который до сих пор и пикнуть не мог, сразу заговорил, запел, начал играть на фортепьянах и трубах. Мало того!

Зазвучавшую фильму передали по радио. Техника напрягла все свои силы, чтобы оглушить человека, заставить его почтительно разинуть рот.

Но человек перестал удивляться.

– Радио? Ничего. Интересно. Звучащий фильм? А-а-а? Любопытно.

– Звучащий фильм по радио? Что ж, пожалуйста. Мы не против.

Привередливо стало человечество.

Дети – те еще удивляются, волнуются и, если родители не пускают их на сеанс говорящего кино, даже плачут. Что же касается взрослых, то они относятся к разгулу техники снисходительно.

Конечно, только снисходительностью можно объяснить то, что говорящее кино появилось у нас два года позже, чем за границей.

За эти два года, в течение которого кинозаправилы с печальной неторопливостью «догоняли и перегоняли» заграницу, общественность дремала. То и дело раздавались предостерегающие вопли:

– Товарищи! Примите во внимание заграницу. Там звуковое начало свою жизнь с той же чепухи, которой начинало в свое время кино немое. Помните?

В те времена каждый город называл кино по-своему. В Петербурге ему дали название «синематофаф», в Киеве – «биоскоп» и «биограф». В Одессе молодое искусство носило название «иллюзион». Однако Елисаветград не мог удовлетвориться таким скромным наименованием. В Елисаветграде кино называлось «электроиллюзион». Это было вдвойне заманчиво ввиду того, что в Елисаветграде электричество было тогда силой весьма мало исследованной и само по себе привлекало толпы зрителей.

В прочих городах империи фантазия предпринимателей работала вовсю. Какими только словами не обзывали кино: и «электропаноптикум», и «живой стереоскоп», и «жироскопический театр», и даже «магический ящик».

Несмотря на все эти помпезные и величественные названия, программы иллюзионов и элёктропа-ноптикумов были весьма незамысловаты:

1. Видовая (какой-то водопад).

2. «Любовь трубадура» (драма в одной части, в красках).

3. «Похороны генерал-майора Холодацкого»13 (без музыки).

4. «Мою любовь, широкую, как море, вместить не могут жизни берега» (драма в двух частях, с участием Гаррисона).

5. «Глупышкин женится» (комическая).

6. «Гомон-журнал»14.

Так помните же, – надрывалась общественность, – нам не нужен Глупышкин даже в том случае, если он заговорит. Нам не нужен кинокрасавец Гаррисон, даже если он будет петь. Постарайтесь как-нибудь обойтись без разнохарактерного дивертисмента.

Киноорганизации, как водится, чутко прислушивались к голосу общественности, и общественность мало-помалу успокоилась.

В последнее время стали даже забывать о говорящем кино и привыкать к той мысли, что его, может быть, и вовсе не будет.

Однако оно в конце концов появилось.

Многим великим изобретениям в начале их жизни суждено подвергаться унижениям. Так, одно время был унижен граммофон, который злые люди принудили исполнять исключительно «Марш Буланже» на тубофоне или лесную картинку «Мельница в лесу» с подражанием кукушке и лягушке-квакушке. И много времени прошло, прежде чем человечество опомнилось и позволило граммофону передавать пение замечательного певца или речь народного трибуна.

Так было унижено Глупышкиным и Дурашкиным немое кино.

И вот теперь новое, замечательное изобретение – звуковое кино – тоже подвергается опасности быть униженным.

Первая программа звукового кино сразу показала несоответствие между самим изобретением и его применением. Изобретение уже разменяли на мелочь, уже заставили работать для неинтересных и малопонятных похождений мультипликационного Тип-Топа, который для нашего времени ничуть не лучше довоенного Глупышкина.

В общем получилось то, против чего так усердно предостерегала общественность. Получилась – заря кинематографа. Получился электробиоскоп.

Как водится, в начале сеанса долго и крупно перечислялись имена режиссера и сорежиссера, лаборантов, аспирантов, ассистентов, экспертов, администраторов и заведующих запятыми. А имя изобретателя тов. Шорина, который один лишь показал превосходную работу, мелькнуло где-то между именами соассистента и созаведующего запятыми.

«Ножницы» обнаружились на первом же сеансе: высокая техника и неумение достойным образом оформить для нее тему. 1930