Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 1. Этюд в полуночных тонах
Призрак смерти на свободе,
Призрак смерти рядом бродит.
Мюзикл «Джекил и Хайд»
Все замерло.
Точнее, нет, не так.
Море волнуется раз, подхватывая волнами все, что не лень, и неся вперед, чуть подбрасывая.
Море волнуется два, вытягивает водоросли со дна, а после становится оранжево-малиновым, словно перекрашиваясь в сироп. Это солнце вливается в природный коктейль, который обязан называться «секс на пляже», наконец-то доводя его до готовности. Цвета накладываются слоями…
Море волнуется три, и волны падают, как свои картонные аналоги в кукольном театре, наполняя огромный напиток колпаком из пены.
А вот теперь, все замерло
Словно потоки воды резко заморозили, или кадр из кинопленки вырезали и положили на стол.
Все замерло, чтобы вдалеке можно было разглядеть несколько застывших на горизонте черных пятен, мелких, как крупинки песка.
Но достаточно немного увеличить картинку, и точки начнут постепенно принимать форму.
Это вороны.
Они торчат на фоне картины в ярких акварельных тонах, как пятна от уголька, словно какой-то вандал выжег их прямиком на полотне.
Но вороны черны вовсе не оттого, что они – злые и мрачные птицы. Может, у них вполне себе хорошее чувство юмора, хотя, птицам в принципе не положено это самое чувство юмора. Главное – чтобы была еда, а остальное, так, мелочи.
Вороны черны оттого, что видят вокруг. Они словно чернилами впитали весь окружающий негатив в оперение.
Птицы замерли над чем-то, похожим на трупы – кажется, совсем свежими.
И словно продолжение работы выдуманного вандала, еще одно черное пятно, но большое, склонилось над телами…
А вот это уже спина человека.
Если приглядеться еще получше, то где-то вдали, за гранью картины и мира, словно с обратной стороны воображаемого полотна, мерцает последнее чернильно-угольное пятнышко. И оно, вопреки тому, что все остальное замерло, движется
Потому что оно – нечто иное.
Но разве несколько черных пятен испортят яркость общей картины?
Конечно, нет.
И все вновь оживает.
Больше всего это касалось Ромио, который, казалось, и не собирался приходить в движение. Застыл, смотря на потоки воды, которые словно уходили из-под ног (они действительно это делали). Хотя, эмоции на лице вновь стали выстреливать пулеметной очередью, непрозрачно намекая на то, что романтику откровенно нездоровилось. Строго говоря, он был готов вывернуть свой внутренний мир наружу и показать его морю. Образно говоря, конечно.
Ветер дул так, словно кто-то включил огромный фен – с одной стороны, никому он особо не мешал, а с другой – жутко надоедал. Потоки воздуха трепали волосы, превращая даже самые красивые прически в черт знает что. Ветер постоянно заставлял море играть в старую добрую игру, где надо было волноваться три раза. Только вот самое забавное, что потоки воздуха решили превратить это безобидное развлечение в пытку, потому что цикл «раз-два-три» повторялся вновь и вновь. Но эта игра не была бы собой, если бы не прибавка в конце: «морская фигура на месте замри».
Собственно, в данном случае – не обязательно морская.
– Морская болезнь? – осведомился молодой матрос, явно данным видом заболевания никогда не страдавший. Иначе понял бы, что Ромио сейчас точно не до разговоров.
– Думаю, он вспомнил бы о ней до того, как садиться на корабль. Даже в экстремальных условиях, – вздохнула Лолли, полной грудью втягивая приятный морской воздух. – Хотя, кто его знает, он у нас странный экспонат…
– Да не было у меня никогда этой болезни, – выдавил из себя романтик и тут же замолчал под натиском подступающего внутреннего мира. – Просто как-то поплохело…
– И с чего же ты тогда так мучаешься?..
– Не знаю. Намазался тем кремом из, вроде, «Страшной силы», вышел на воздух, а потом…
– А, крем. Ну, тогда ясно дело.
– Но он же так смягчает кожу! Даже не предст…
– Да, мне ясен твой диагноз, – девушка вздохнула так, словно из носа вылетал не воздух, а свинец.
– И что же это? – поинтересовался молодой матрос, который все еще копошился рядом с парочкой.
– Идиотизм с примесью легкомысленности. Устроит?
Юноша посмотрел на Ромио, смерил его таким взглядом, каким обычно рассматривают экспонаты в музее, и отвернулся как раз в тот момент, когда внутренний мир романтика вырвался наружу.
– Да, – согласился он с медицинским заключением Лолли и, насвистывая что-то под нос, удалился.
– А где там, кстати, Инфион? – закрутила вдруг девушка головой.
Это большой загадки не составляло.
Волшебник стоял около противоположного борта и смотрел вперед, пока ветер трепал волосы, щекотал бороду и баловался с жилеткой. Мыслительный процесс Инфиона на данный момент представлял собой тоталитаризм, где одна идея заарканила все другие и не давала вниманию сосредоточится на недо-мыслишках. Собственно, думал волшебник вот о чем:
– Хочу домой.
При этом Инфион прекрасно понимал, что, останься он в Златногорске, все – прощай, жизнь в общем и целом. Но все же, неодолимое желание прилечь на родную кровать брало свое. И никакие госпожи Фить’или, Фусты и Носсы Совайцы никак не омрачали эту мысль. Но вихри слов в голове, которые можно представить, как бесконечные потоки букв, или как обрезки газетных полос, что сыплются дождем, постепенно затихали…
В основном потому, что их заглушал шум моря и звук от огромного, как у знакомых всем пароходов, колеса из лопастей, которое вращалось благодаря потоком магии, что витали вокруг. Оно работало в какой-то степени практически так же, как големы – волшебство проходило через рубиновые стержни, и махина крутилась, заставляя корабль плыть вперед.
Самое главное, что потоки магии никуда не могли деться, а поэтому и само судно не могло внезапно застрять посреди моря. Магия была повсюду, лилась весенними ручьями и тянулась нитями…
И, если бы выдался шанс уцепиться за одну из этих ниток, то она бы послужила дорогой из желтого кирпича, что вела бы далеко не к Изумрудному Городу.
Вела бы она к точке в океане, которая, казалось, находилась в расфокусе. Но чем ближе вы приближались к ней, ухватившись за поток магии, тем громче пели философы, и тем четче становилось изображение, словно кто-то наконец-то настроил огромную небесную камеру.
Платз стоял на корме, сняв шляпу. Блондинистые волосы, хоть и были уложены, все равно плясали на ветру летящими из-под рубанка щепками. Воображаемая дорога из желтого кирпича вела не к Гудвину, а к «как бы мэру», но все такому же великому и ужасному. Только вот у Платза была своя тропинка, вымощенная несбывшейся мечтой.
И компасом на этом пути были гомункулы.
Они носились по палубе из стороны в сторону, как ищейки, и вынюхивали магический след, который никогда не врал. Эти существа претерпевали постоянные метаморфозы, ведь состояли из розоватой жидкости, напоминающей клюквенный кисель. Они не имели четкой формы, их большие, выпученные глаза, похожие на шарики для пинг-понга, постоянно оказывались то чуть выше, то чуть ниже положенного. Только вот шарики эти словно были сделаны из сыра, который то плавился, то застывал. В принципе, как и все тело тварей.
Платз стоял поодаль от этих существ, немного остерегаясь их – это была не столько боязнь, сколько некая форма отвращения.
Солнце превратило золотой костюм в сверхновую, грозившеюся вот-вот взорваться.
Кучка гомункулов, все, как один, ринулась к правому борту, и рулевой крутанул штурвал.
Платз чуть сильнее оперся о трость, поправил темные очочки и оглянулся. Он не был моряком и не понимал ничего в морских течениях, не мог ориентироваться по звездам, которые, собственно, спрятались до следующей ночи и улеглись спать в свои, наверняка, двухэтажные кровати. Но «как бы мэр» догадывался, куда в конце концов его приведет дорога.
Пункт назначения обещал быть невероятно интересным.
Магия монтажа вновь вступает в дело, и картинка с Платзом растворяется, уступая место предыдущей.
Ромио, внезапно почувствовавший себя легче, стоял на палубе и что-то делал со своим лицом. Лолли подкралась сзади, как очень опытный убийца.
– И чем ты тут занимаешься? – девушка попыталась заглянуть через плечо «неместного».
– Как что, мажусь кремом… – повернулся тот. Перед Лолли предстало нечто, что, по-хорошему, должно было быть лицом Ромио, но вот только напоминало скорее ритуальную маску какого-то древнего народа. Для максимальной стереотипности – и близости с природой – не хватало, разве что, огурцов на глазах.
– Ты сдурел?! Тебя же только что от него тошнило!
– Но ведь сейчас все прошло, и я чувствую себя намного…
Ромио прикрыл руками рот и метнулся к бортику так резко, как только мог, вновь замерев над морем знаком вопроса. Романтик постоянно ходил по полю из грабель и раз за разом наступал на них, получая по голове. При этом, на каждой ручке этого потрясающего садового инструмента, которая набивала шишки Ромио, была табличка с красной надписью «Остановись!», но «неместный» продолжал идти вперед, все получая и получая по башке.
Внутренний мир высвободился наружу, и легкость наполнила все нутро романтика.
– Мне кажется, его стоит запереть где-нибудь и отобрать этот крем, чтобы наверняка, – вздохнул Инфион, который наконец-то отвлекся от созерцания морских просторов.
– Может и так, – пожала плечами Лолли. – Кстати, ты где был? Только о тебе недавно говорили…
– Не поверишь, но я был на этом корабле.
– Ха-ха, очень смешно.
– Мне напомнить, из-за кого мы оказались здесь, а? – Инфион нахмурил брови. К слову, это не пугало – так же, как не пугают нахмуренные бровки пушистого, большеглазого котика.
– Из-за твоей неуклюжести, – девушка произвела метафорический удар прямо по печени. Где-то в районе печени, кстати, находилось и самооценка, а удар был утяжелён кастетом.
– Не отрицаю, – повержено вздохнул волшебник и поправил волосы, которые хаотично метались на ветру. – Но вся эта череда началась из-за вас.
– Ты не думаешь, что поздно спорить, кто прав, а кто виноват? Ну, пару недель, максимум месяцев, поживем в другом месте – а там все утрясется.
– Ладно, может, ты и права. Но что-то мне подсказывает…
– Кстати, а куда мы направляемся? – Ромио вернул себе дар речи, а вот естественный цвет кожи плелся где-то позади.
Инфион и Лолли переглянулись, и мысли их столкнулись, как тектонические плиты, вызвав ментальное землетрясение. Землетрясение это пошатнуло уверенность в умственных способностях Ромио, который, похоже, совсем забыл, что никто из троицы не имел представления, куда шел корабль.
По крайне мере, никто не знал наверняка. Но интуиция – штука страшная.
– Если ты забыл, то напомню, что мы сели на случайный корабль, – вздохнула девушка, наблюдая, как краски жизни вновь наполняют лицо «неместного».
– Но, – осекся вдруг Инфион, – cудя по тому, что значительно похолодало, мы плывем куда-то на север.
– Насколько на север? – воодушевился Ромио
– Я похож на компас? – волшебник подошел к бортику. – Но интуиция мне подсказывает, что движемся мы куда-то в сторону Сердца Мира.
Златногорск, да что там, просто берег, уже давно утонул за линией горизонта, и вокруг не осталось ничего, кроме воды, в которой мерцало отражение работника Бурта. Ветер с каждой минутой становился холоднее – из жаркого, нагретого солнцем, он превращался словно в усталый, остывший и побывавший в холодильнике.
Любая птица, попавшая в эти воздушные потоки, сказала бы, что Инфион прав в последнем своем высказывании. Если бы, конечно, умела говорить.
Но люди вовсе не птицы, и для подтверждения слов волшебника потребовались бы какие-то слишком неопровержимые улики.
Прибрежных скал, в принципе, будет достаточно.
В отражении, которое кривлялось, как внутренний Хайд, ищущий путь наружу, пробивалось что-то еще. Сперва, черные штрихи на воде вызывали изумление, но потом картина прояснилась. В основном, благодаря словам Лолли:
– Похоже, интуиция тебя не подвела… Береговая спираль, надо же. Видела ее только на открытках.
Инфион поднял голову и посмотрел туда же, куда был направлен взгляд работницы Борделя.
Впереди показалась суша, только вот выглядела она уж как-то слишком странно. Это была скорее полоска среди океана, широкая и просторная, словно часть некого архипелага.
Если подняться в воздух, настолько, чтобы корабль стал размером с хлебную крошку, можно увидеть, как этот огромный архипелаг посреди моря аппендиксом отрастает от основного материка, и закручивается на воде, как булочка-улитка. По сути – метафорическая змея, которая решила отдохнуть, завернулась спиралью, выросла до гигантских размеров и превратилась в камень. Корабль подплывал к хвосту этой условной рептилии, который соединялся с остальным отростком суши. А в том месте, где архипелаг кончался, и где должна была расположится змеиная голова, кое-что таилось. Хотя, глупо говорить, что таилось – никакой тайны это место для Инфиона, Лолли и Ромио не составляло. Нельзя же считать, условно, Париж, тайной, если вы там никогда не были, но много раз слышали.
Но загадкой это останется для нас. По крайней мере, до поры, до времени.
– То есть, ты хочешь сказать, что мы направляемся прямо к Сердцу Мира? – Инфион как-то слишком быстро лопнул мыльный пузырь тайны.
– Именно, – ухватился за обмотку разговора молодой матрос. – Даже если захотим сойти с курса, не сможем. Как только попадем внутрь спирали, течения сами вытянут нас к пункту назначения. Здорово, а?
– И как скоро мы будем там? – уточнила Лолли.
– Не знаю, – пожал плечами молодой человек. – Спросите капитана, если хотите. Но, могу сказать, что много времени этот… ээ… круиз абсолютно без контрабанды не займет.
Потоки воды, напоминающие завихрения на картине Ван Гога, подхватывали корабль и несли его вперед. Словно огромный дракон выпускал пламя, которое не обжигало, в просто толкало судно вперед, не давая сбиться с курса. Огонь этой рептилии закручивался спиралью и продолжал двигать резиновую уточку посреди огромной ванны, которую называют морем. А суша, которая уже стала видна по оба борта, казалось, двигалась гипнотическими кругами.
Матрос, явно занятый чем-то, копошился на палубе. Точнее, он лишь делал вид, что занят чем-то, стараясь быть поближе к троице. И, очевидно, очень ждал, пока сможет снова марафонцем ворваться в разговор.
Но разговора не клеилось.
Вся троица просто смотрела вдаль, на неразборчивую, размытую сушу, что простиралась вдали. Виднелись какие-то кусочки разных цветов, как на пазле, который был сделан настолько плохо, что собрать его было практически невозможно. А если кому-то это и удавалось, то картинка напоминала все и одновременно ничего.
Инфион, заметив, что юноша все копошится и копошится, решил все же обронить пару слов.
– И что это за контрабанду вы везете? – ляпнул волшебник и только потом понял, что с такого вопроса разговор начинать не стоило. Но матрос воодушевился, втянул грудь и заискрился, как бенгальский огонь.
– Я не могу сказать, – резанул юноша, при этом всей своей сущностью желая разболтать секрет. Но на первых порах матрос, видимо, решил растянуть интригу.
– Да брось, мы тут сами почти контрабанда…
Юноша на минутку задумался. Мозг перекрутил полученные слова во внутренней мясорубке, не нашел в них ничего подозрительного и приказал готовому фаршу вырваться наружу. Фаршем, собственно, были слова.
– О. Ну ладно. А мы везем, – матрос перешел на шепот, – карамель!
– Ля’Сахра? – вступила в разговор новая мелодия. Лолли крепко сжимала в руках банку крема.
– Да, его карамель! Только никому…
– А кому мы еще скажем? Тут только мы, вы, ну и, максимум, птицы…
– А вам не кажется, что корабль трясет? – Инфион вдруг напряг лицо.
– Не-а.
– И небо какое-то вдруг странное стало…
– Инфион, с тобой все хорошо? – работница Борделя посмотрела в глаза волшебника.
Тряска корабля и «странное небо» могли предвещать множество бед, которые стали бы отличными сюжетными поворотами. Например, огромное морское чудовище под кораблем, пиратов, магические помехи или что еще похуже. Любая такая ситуация значительно усложнила бы жизнь и закрутила сюжет. Но случилось неожиданное. Неожиданное с сюжетной стороны, но вполне ожидаемое с логической.
Работник Бурта грохнулся в обморок, и все вокруг погасло, как свет перед началом сеанса в кинотеатре.
Инфион открыл глаза и запаниковал, не увидев над головой неба, зато увидев потолок. С таким же успехом можно было очнуться в гробу.
Глаза постепенно привыкли к темноте, потом настроили четкость, и обстановка стала менее пугающей. Вокруг был просто трюм, заставленный ящиками, с которых глядело лицо Магната. И почему-то, в данной ситуации оно уж как-то слишком пугало.
Инфион приподнялся и понял, что лежит прямо на контрабанде. Он встал и приготовился к шатанию в разные стороны, но ноги держали крепко. Более того, волшебник чувствовал себя прекрасно. Все его существо словно умыли холодной водой – это освежало и придавало бодрости.
Работник Бурта аккуратно прошелся меж ящиков и, увидев лестницу, поднялся на палубу.
Поток свежего морского воздуха тут же пробился в грудь через ноздри, придав еще больше бодрости.
Стало как-то темновато.
Инфион подумал, что вновь теряет сознание, но самочувствие его говорило об обратном. Волшебник потер глаза. Количество света осталось неизменным.
А потом до Инфиона дошло, что наступил вечер.
Небо почернело, словно небесная ручка протекла, и эти чернила расползлись причудливыми, но неразличимыми узорами. Оно надело лунную корону, которая искрилась мягким, усыпляющим светом, и если бы свечение это пахло, то пахло бы оно мятой.
Небесное светило закутывало окружающий мир в огромный, мерцающий плащ, сотканный из тончайшего серебра. Свет падал на морскую гладь, превращал ее в сверкающее зеркало и крался. Касаясь всех предметов, он заставлял их светиться, словно пропитывая фосфором.
Звезды мерцали на небесной черноте изюминками в булочке, которые никто никогда не сможет выковырять. Они бомбардировали все вокруг маленькими, еле-заметными лучами, что сыпались на землю посыпкой для торта.
– Эй, Инфион! – Ромио появился словно из ниоткуда и, окутанный метафорической ночной магией, ринулся вперед. – Неплохо ты так спал!
– Стоп, я спал? В трюме? И вообще, почему уже ночь?
– Ну, ты упал в обморок, а потом захрапел. Мы отнесли тебя в трюм, уложили, и тоже решили подремать, но ты решил поспать как-то очень долго. А ночь…
– Я понял, спасибо.
Волшебник промотал в голове ленту прошедших событий. Вспомнил, что успел ухватить лишь пару часов дрему из-за суеты с Дворцом Удовольствий и всем вытекающим. Так что, во внезапно накинувшемся сне не было ничего удивительного – это Инфион еще раз подчеркнул жирной чертой в голове.
– А где Лолли? – спросил вдруг волшебник, бегая глазами по палубе.
– Стоит на корме и смотрит вперед, – отатраторил романтик. – Пойдем к ней?
– Эээ, даже не знаю. Может ночью, все же, нам всем лучше поспать?
– Ну вот и скажем ей это.
Ромио вприпрыжку поспешил к девушке, а Инфион, как бы правильно сказать, потащился за ним, из-за чего оказался около Лолли немного позже.
– Ну что, как спалось? – ухмыльнулась девушка. Уголки рта засветились лунным сиянием.
– Прекрасно, просто прекрасно. И, думаю, нужно поспать еще, для закрепления результата. Радует одно – мы хотя бы выяснили, куда плывем, но сколько еще мы будем плыть? Этот вопрос, вроде, так и остался нерешенным.
– Боюсь тебя огорчить, но он уже решен. Притом, позволь мне такое выражение, силами иного порядка.
– Чего?
Лолли тяжело вздохнула.
– Просто посмотри вперед. Или ты еще не проснулся?
Волшебник послушался и направил взгляд прямо. Тот скользнул по морской глади и уткнулся… в ту часть, где спираль суши заканчивалась, завершаясь в одной точке. Но то, что было в той точке, поражало больше.
А был там город. Точнее, при долгом рассмотрении становилось понятно, что это именно город. Сначала в глаза бросалась огромная башня, иглой торчащая, казалось, со дна океана. И наверху этого огромного сооружение что-то искрилось – искрилось не лунным сиянием, а фиолетово-голубым светом, словно потоки магии внезапно стали видимыми и нитями принялись проходить через ушко этой иглы.
Или же, так и было на самом деле.
Судно, несущее гостей из Златногорска, стремительно приближалось к этому великолепию. На воде стали появляться небольшие блинчики от капель дождя, которые сливались с морем в единое целое. Это был не тот дождь, которым обычно любят нагнетать ужас и саспенс, это был самый обычный, мелкий, моросящий дождик, ни на что не намекающий.
Каждые несколько минут город становился все четче и четче, а корабль, сияющий лунным фосфором, приближался все ближе и ближе.
По крайней мере, так это выглядело со стороны моря. Но стоило немного поменять угол зрения, и взору открывалась совсем другая картина. Картина со стороны самого города, которая, строго говоря, была совсем другой
Огромная драконья пасть, расположившаяся на крыше, выронила каплю воды, напоминающую толику змеиного яда. Пасть эта, правда, была каменной и никогда не смыкалось – архитектор, создававший ее, решил, что водостоки должны быть не только полезными, но и пугающими, а располагаться им должно прямиком на крыше, словно дракон прилег на нее отдохнуть, обернув хвостом (каменный хвост, к слову, на черепице тоже присутствовал). Но вот архитектор этот, видимо, совсем не подумал о том, что ночью такая морда может испугать до потери сознания.
Из каменной пасти вырвалось еще несколько маленьких капель. Вода, что скапливалась на крыше, постепенно собиралась в один дружный ручей и текла вниз, вырываясь наружу.
Темна-синяя ночь одной большой, яркой, контрастной кляксой грохнулась, во всем смысле этого слова, на Сердце Мира. Это была одна из тех ночей, которая не вытягивала буйство красок из окружающего мира, а придавала ему особый, сказочный шарм.
Иными словами, город надел платье цвета полуночи. Платье от самого умелого кутюрье, с многочисленными бирюльками и стразами. А луна, как огромный прожектор на показе мод, заставляла внимание всех и вся припасть к ногам города в ночном одеянии.
Даже легкая пелена тумана, напоминающая скорее вихри сигаретного дыма, не убавляла буйства ночных цветов.
Но туман этот стал серьезным противником для мужчины, который отвлекся на сверкающую точку на уровне моря, что становилась все больше и больше. Главное ошибкой человека, спешащего по своим делам, было то, что он продолжил идти вперед, смотря совсем в другую сторону. А когда мужчина наконец-то повернул голову в нужную сторону, то столкнулся с каменной головой дракона. И, испугавшись, повалился прямо на брусчатку. Если бы действие происходили в комиксе, художник обязательно бы добавил небольшую панельку со звуком, которой издал человек при падении. И написано бы там было, скорее всего, «шмяк».
И то ли родители этого мужчины могли перемещаться по мультивселенной, то ли просто обладали хорошим чувством юмора, раз решили назвать своего сына именно Ш’Мяком.
Мужчина встал, подобрал свой тряпичный саквояжик, который хамелеоном сливался с остальной, темно-синий, как тени в женской косметичке, ночью, и поспешил дальше.
Но был у всего происходящего и третий угол обзора, самый неожиданный.
Черная фигура, словно выжженная на полотне мироздания, наблюдала за ночью из окна башни, что возвышалась в центре города. Окно это было выше человеческого роста, и через него открывался вид на все, что происходило внизу. И все, что было там, казалось миниатюрным, словно фабрика микроорганизмов. Но все это было внизу…
Гуталиновый силуэт отошел от окна, двинулся куда-то, а потом взял с небольшого столика несколько газет, среди которых был и свежий "Сплетник Златногорска".
И человек принялся читать, собирая в своей голове картину…
Под покрывалом ночи с причалившего корабля начали выгружать большие коробки.
Инфион аккуратно спустился с палубы и, прищурившись, чтобы не налететь на матросов, бегающих с ящиками, сделал несколько шагов по причалу.
– Не проще бы было причалить днем? – за скрипом досок послышался голос Ромио. – Луна, это, конечно, хорошо, романтично – но при свете дня…
– При свете дня всех бы повязали, – вздохнул волшебник, еще раз удивляясь своеобразному мышлению романтика. – Это контрабанда, если ты еще не забыл.
Инфион сделал несколько шагов с такой аккуратностью, словно под ногами были не доски, а бочки с динамитом. Таким же образом наверняка ходил по новой земле Колумб, опасаясь кануть в небытие, просто наступив не туда. Но работнику Бурта, помимо всего прочего, приходилось разгребать руками тоненькую пелену тумана, которая просвечивалась под напорами лунного света, как мокрая футболка на… девушке или мужчине, подумайте, что будет для вас привлекательней.
– Я и забыл, что в них эта ваша карамель, – вздохнул уже дважды «неместный» и ступил на абсолютно новую для себя сушу. В отличие от Инфиона, двигался он задорно и уверенно, словно всю жизнь прожил в Сердце Мира. Впрочем, так же он вел себя и в Златногорске. Но наткнись на романтика любой местный житель в столь поздней час, сразу стало бы ясно, что Ромио – неместный. И, притом, дважды неместный. Простое арифметическое уравнение показало бы, что, становясь дважды «неместным», романтик становился вдвойне… ну, скажем, чудней. Да, хорошее слово. Ударение, конечно же, поставьте сами.
– Что-то ты постоянно где-то витаешь. Может, побочные эффекты от крема? – Лолли увернулась от нескольких матросов, избежав никому не нужных столкновений. Коробки, казалось, не кончались.
– Ну хватит, а?
Вскоре, суета закончилась, и все лишние, с точки зрения троицы, люди, растворились приведениями, которые наконец-то свершили свою месть и обрели право на вечный покой. Только вот покой матросов, увы, заканчивался уже на следующее утро.
А коробки, которые подхватили другие люди и понесли куда-то вдаль, еще долго не исчезали из виду. И довольное лицо Магната, смотревшее с белых ящиков, словно намекало на то, что о содержимом этих коробок в скором времени еще услышат. И что оно определенно сыграет какую-то роль.
Но карамели, что тряслась в ящиках, не нужно было задумываться о том, где она проведет ночь и о том, что будет дальше. Ей в принципе не надо было задумываться.
А вот Инфиона посетила вполне здравая мысль. И молвил он:
– А что нам делать дальше? И, как-бы, где ночевать?
Перед глазами лежала вполне четкая, в общих, чертах, картина: дома, фонари и другие постройки, не настолько разборчивые. Нечетким было лишь то, что, как, зачем и почему в этом новом городе работает.
Сине-фиолетовый магический фонарный свет точками был разбросан вокруг, соединяясь в созвездия, которые могли послужить отличным ориентиром. Хоть одна из условных звезд должна была стать путеводной.
Перед глазами маячили скрючившиеся в три погибели знаки вопроса.
– Мда, – вырвалось у Лолли. Звук тут же растворился в густой ночи.
Человеческий мозг постоянно генерирует загадки, многие из которых, откровенно говоря, надуманы. Вокруг возникают вопросы – слишком много вопросов. И иногда больше ответов таит обычное «мда» с верной интонацией, а не какое-нибудь умное эссе на полтетради. Главное в этом деле – научиться разбирать ту самую интонацию. Но, порой, случается так, что для ее трактовки не нужно никаких навыков, зашифрованная информация как-то сама по себе приходит в голову.
Из «мда» Лолли вырисовывался один, смутный ответ:
– Да, мы влипли…
И из него тут же родился другой, навеянный интонацией «мдаканья»:
– Хотя, почему бы не поискать что-то наподобие дома госпожи Фить’иль? – предложил Инфион.
Глаза работницы Борделя тут же выпучились, как у игрушки-пищалки для собак.
– Если тутошний аналог Фить’иль такой же, как в Златногорске, то даже не думай.
– Но попробовать стоит?
– На твой страх и риск.
– Ну, других вариантов у нас точно нет, – пожал плечами волшебник, словно пытаясь спрятать шею внутрь тела.
– Может, займемся этим с утра? – внес гениальное предложение Ромио и тут же поймал на себе два насквозь прокалывающих душу взгляда. Если бы романтика можно было ранить взглядом, как некоторых людей, то это ранение стало бы летальным. Говоря еще более метафорически, труп Ромио нашли бы с двумя сквозными дырками во лбу.
– Это было бы очень здравой мыслью в другой ситуации, но не сейчас. Надеюсь, ты догадываешься, почему.
– Конечно, догадываюсь, – на лице дважды «неместного» появилась редкая для него маска серьезности. – Но ведь ночь тоже можно чем-то занять! В конце концов, ночь – это так романтично! Тем более – такая…
Ромио развел руками в стороны, пытаясь обнять время суток, словно оно было большой и мягкой (что не маловажно) плюшевой игрушкой.
А потом романтик взглянул на своих спутников и получил еще два выстрела в свой адрес. На этот раз, стреляли из ракетницы.
– Все было бы замечательно, если бы обстоятельства были другими. А сейчас, позволь тебе напомнить, мы в незнакомом городе, одни, ночью и на улице. Ни к чему хорошему это точно не приведет, как бы романтично вокруг не было.
Инфион вздохнул так тяжело, что его дыханием можно было устраивать лавины.
– Ну, тогда у нас только один вариант, – сдался Ромио.
– Какой же? – Лолли замерла в ожидании ответа.
– Идти, куда глаза глядят?
– Не верю, что говорю это, но ты прав, – согласилась работница Борделя. – Теперь мы все в твоей тарелке.
– А может, еще можно спросить кого-нибудь из матрос…
Инфион повернул голову и тут же замолк, увидев, что матросы уже разбежались, а ящики испарились.
И тогда троица двинулась вперед, подобно огромному космическому киту, которые пробирается через звездные туманности…
Но туман был вполне себе обычным и земным.
В этом тумане тряслись коробки. Карамель звенела и определенно радовалась тому факту, что дорога была довольно гладкой.
Звук, издаваемый сладостью, изрядно пугал человека, который пытался доставить ее в… пункт назначения. Ведь каждый звон мог превратить карамель в горстку аппетитной пыли, а потом в пыль превратили бы уже самого курьера.
Ночь, как заметил Ромио, действительно была вещью романтической. Но были и те, кто смотрел на это время суток с более приземленный стороны, считая его отличным временем для контрабанды и ее транспортировки. В Златногорске день и ночь словно сливались в одно время суток, и люди делали одно и тоже и при свете луны, и при свете солнца.
Но то был Златногорск. Здесь дела обстояли иначе.
Колеса, движимые магической энергией и парой лошадей, остановились и легонько скрипнули. Мрак вокруг сгустился так, словно кто-то специально накрыл звездное небо черным одеялом – в спустившейся темноте можно было барахтаться и, в конце концов, покойником пойти на дно.
Курьер спрыгнул с повозки и открыл грузовой отсек, начиная выгружать ящики и постоянно оборачиваясь, слыша угрозу в каждом шорохе.
А потом что-то загремело.
Этот звук не напугал курьера, и мужчина лишь отодвинулся в сторону. Две глиняные руки схватили коробки, которые уже были выгружены, и понесли их куда-то во мрак.
Процесс продолжался недолго. Вскоре, голем, потрепанный, как самый старый и матерый голубь в стае, скрылся где-то во мраке, а за ним юркнул и курьер, умело обращаясь невидимкой во мраке ночи.
И уже потом земля задрожала от глухих шагов глиняного гиганта, которые доносились словно откуда-то из-под улицы.
А лицо Магната на коробках улыбалось мраку…
Синий и эфемерный клубок ночи медленно, но верно разматывался. Уцепившись за его несуществующую нить, можно было бы прийти туда, не знаю куда. Радовал факт, что можно было прийти хоть куда-то, а не топтаться на месте.
Инфион шарахнулся в сторону, после чего задел что-то ногой и приземлился на мокрую от легко дождя и тумана брусчатку. Морда каменного дракона, напугавшая волшебника, назойливо смотрела с крыши, а из пасти не такого уж чудовищного чудовища капала вода.
– Что это за морда! – опешил Инфион, заставляя себя встать. Но организм работника Бурта пытался разубедить сознание – зачем вставать, когда можно несколько минут полежать? И организму было абсолютно неважно, где расположиться – сырые камни казались ничем не хуже теплой постели. А если подключить воображение, то можно действительно почувствовать себя в кроватке, правда незначительно мокрой. Но не от того, от чего матрац обычно промокает…
– Морда как морда… – протянула Лолли. – И что ты вообще так перепугался?
– Я, если ты не заметила, шел прямо перед тобой и первым увидел эту штуку, – волшебник наконец-то встал, но с огромной аккуратностью, чтобы не поскользнуться еще раз. – Кто вообще придумал лепить драконьи морды на крыши? Даже не просто морды, а большие драконьи морды!
– Может вместо того, чтобы возмущаться, просто расскажешь нам, куда идешь?
– А? А. – двух звуков было достаточно, чтобы передать весь мыслительный процесс, который кипел, как молоко, вот-вот готовое убежать. – Я просто ориентируюсь по свету. По фонарям, в особенности.
– Чего?! – работница Борделя всплеснула руками. – То есть ты не знаешь, куда идешь?!
– Конечно, не знаю. Я здесь впервые, как и ты, как и Ромио.
– И ты ориентируешься по фонарям?
– Я ориентируюсь по свету, это две разные вещи, – важно поправил собеседницу Инфион. – Он приведет нас к какому-нибудь горящему окну, а если окно светится – значит люди не спят, и это хоть какая-то возможность переночевать где-то.
Лолли замерла с открытым ртом. Она хотела было что-то возразить, но то самое слово, которое не воробей, все-таки оказалось воробьем, решившим остаться в своей клетке. И правильно сделало.
Инфион очень аккуратно, шаркая ногами по недавно помытой природой брусчатке, пошлепал вперед. Жаль, что природа не ставит таблички «Осторожно! Скользко!!!» в конце каждого дождика.
Ноги иногда проваливались в небольшие лужицы, разбивая отражение скрытого туманом неба. После такой встречи ступням становилось не очень приятно, но вода, хотя бы, была не ледяной. Инфион словно плыл в тумане –даже делал характерные движения руками, чтобы хоть как-то прорваться сквозь эти джунгли.
Несмотря на плохую видимость, волшебник все же разглядел каменного дракона полностью. Тот грациозно и по-хозяйски сидел на крыше дома, сложив крылья и свесив вниз хвост. Складывалось ощущение, будто-то когда-то эта рептилия просто присела отдохнуть на ближайшую крышу, но забыла взлететь до рассвета и, как многие тролли из сказок, обратилась в камень волей солнечного света.
Но все было куда проще – это была обычная скульптура. Ведь если дракон превращается в шикарную статую лишь завидев утренние лучики, то это какой-то неправильный дракон.
Инфион находился в Сердце Мира меньше часа, но его уже начинала терзать некая ностальгия по солнечному Златногорску, в котором не было дурацких драконов на крышах, а туманы были тоненькими и наводняли город лишь ранним-ранним утром. И чувство это не раскрывало себя полностью, оно замерло в стадии бутона, постепенно покалывало душу. Оно было похуже любой самой страшной адской муки – будь то варка в котле (притом варили там точно не суп), или, например, бесконечные пытки демонов. Одна, собственно, несуществующая, душевная игла порой приносит страданий больше, чем стая разгневанных бесов с острыми, только недавно заточенным трезубцами и довольными ухмылками.
Работник Бурта, стараясь все же смотреть на дорогу, или на ту ее часть, что была видна сквозь симбиоз ночи и тумана, иногда оглядывался на лица своих спутников. И каким-то невероятным образом волшебник видел то же самое чувство сквозь их восторженные новым окружением гримасы. Даже Ромио испытывал эту странную ностальгию.
Хотя, возможно, все это было навеяно усталостью, или же ночная дымка портила не только видимость, но и чувства.
Строго говоря, природа решила закурить огромную порцию тумана, дождавшись, пока вся родня уснет, и никто не сможет лицезреть этого преступления во мраке балкона. Правда, на утро оказалось бы, что все об этой маленькой пакости прекрасно знали – особенно тот, кто проходил под окнами того самого балкона.
Очередной дом, а вместе с ним и каменный дракон, скрылся в тумане, и вокруг стало чуточку темнее – Инфион отдалился от ближайшего фонаря. Но волшебник уже приметил другую точку вдали, и она, как ему казалось, была жирнее и ярче. Если бы древние астрономы понаблюдали бы за движениями троицы от фонаря к фонарю, то определенно изобразили бы на астрономической карте новое созвездие, назвав его, допусти, «каля-маля». Ну, или «зигзаг», на крайний случай.
Стены домов, покрытые туманом, казались лабиринтом. В какой-то степени это действительно было так – незнакомый город всегда становился хитроумной системой проходов, улиц, домов и переулков. Вот только в Сердце Мира не было своего Денвера, который за несколько лишних философов готов был провести экскурсию.
Яркая точка становилась все четче и четче, пока не превратилась в окно – которым, собственно, все это время и была. К удивлению Инфиона, окошко было не одно – рядом еле-еле засыпали другие, потускневшие.
Померкший свет импульсом ударил в мозг, и сонные шестеренки с синяками под глазами начали просыпаться и шевелиться. Инфион включил тормоза, остановился, оглядел светящиеся окна, посмотрел на нового каменного дракона на крыше и тут же опустил глаза вниз, от греха подальше.
– И что ты остановился? – заворчала Лолли, разглядывая дом.
– Меня смущают горящие окна. В обычных домах свет горит в одном, ну двух окнах, но уж точно не во всех.
– А по-моему, это норма.
– Мне кажется, – вдруг заговорил Ромио, – что если во всех окнах горит свет, это значит, что все дома. А если окон много, то и людей много. А много часто людей живет в таких, ээ, пансионах, как пристанище госпожи Фить'иль.
Ромио замолчал. Работник Бурта и девушка посмотрели на него глазами, полными ужаса – оттого, что романтик выдал хоть какую-то относительно здравую мысль. А где-то в сторонке нервно покуривал трубку Шерлок Холмс, поражаясь дедуктивным способностям романтика. Доктор Ватсон был рядом и восторженно хлопал.
– Здравая мысль, – попытался улыбнуться Инфион, но улыбка все еще спала и появилась на лице лишь на долю мгновения.
– Тогда, идем?
– В смысле, идем? – опешила Лолли.
– Ну, в прямом. Постучимся и попросимся внутрь.
– А если мы ошиблись в рассуждениях? – лицо волшебника выразило бы какую-нибудь эмоцию, если бы эмоции уже не легли спать, накрывшись теплым одеялком.
– Ну и ничего. Постучимся, а там посмотрим.
– Хочу тебя огорчить, но не каждый будет рад стуку в дверь в такое время. Точнее, никто не будет такому рад. Более того, он не обрадуется тому, что на его пороге стоят трое непонятных людей. В общем, он просто не обрадуется
Инфион подвел итог своего мини-эссе, который, как учат в школе, отражал главную мысль всего вышесказанного.
Ромио относился к тому типу людей, который не воспринимает такие замечания. Хотя, в данном случаем, идея романтика была вполне себе здравой.
Дважды «неместный» спокойной и немного вприпрыжку зашагал в сторону горящих окон, видимо совершенно позабыв о том, что находится в незнакомом ему месте.
– Если мы сейчас опять нарвемся на неприятности, то будет весело, -вздохнула работница Борделя.
– Заметь, на этот раз все происходит не из-за моей неуклюжести.
– Ну, это мы еще посмотрим.
Инфион отчаянно вздохнул и начал прорезать свой путь дальше, выбрав путеводной звездой маячивший силуэт Ромио. Если бы на такую звезду ориентировались моряки, то каждое второе плавание заканчивалось бы плачевно.
Вскоре, волшебник ощутил под ногами ступеньки, ведущие на крыльцо дома с горящими окнами. К своему удивлению, до двери работник Бурта добрался даже не споткнувшись.
Лолли устало оперлось спиной о каменные перила.
– У нас еще есть шанс не нарываться на неприятности, – начал Инфион, но его голос тут же прервался громким стуком в дверь.
Ромио гордо встал перед входом, дожидаясь реакции жителей дома. Волшебнику казалось, что они играют в дурацкую детскую игру «постучись в незнакомую дверь и спрячься». Самым страшном в этой версии забавы было то, что прятаться запрещалось.
Мелодия ночи вновь заполнила все вокруг – никакого ответа не последовало. Даже шарканье шагов, актуальное в такой ситуации, не посчитало нужным прозвучать.
– Ну, может, оно и к лучшему, – расслабился Инфион и присел на крыльцо.
Дважды «неместный» проигнорировал эти слова и вновь забарабанил в дверь.
Ничего не изменилось.
А потом послышались шаги.
Стремительные, надвигающиеся и шаркающие. Но раздались они не изнутри дома, как это должно было быть, а откуда-то из тумана. Шарканье становилось громче, пока некая фигура не ворвалась на крыльцо и чуть не споткнулась о сидящего Инфиона.
Наступила немая сцена, в процессе которой новоприбывшая фигура поднялась и отряхнулась.
– Эээээ, – протянул незнакомец и на всякий случай крепко схватился за свой саквояж, – что вам угодно?
– Извините, но мы… – начала Лолли.
– Хотели бы переночевать и подумали, что в этом доме можно было бы остановиться, потому что здесь горят почти все окна, – закончил Ромио, язык которого явно решил устроить себе километровую пробежку.
– Мне нравится, как вы мыслите, – слегка рассмеялся незнакомец. – С окнами вы не угадали, но да, здесь можно остановиться. Если есть, чем платить, конечно.
– А вы, эммм…
– Чтобы не смущать вас, скажу сразу, что – я хозяин этого дома. Если вам интересно знать мое имя – то выдаю его с потрохами. Ш’Мяк.
Хозяин открыл дверь, выпустив порцию света, а потом вошел в свои владения. Ромио тут же последовал за ним, а вот Лолли и Инфион, немного, мягко сказать, удивленные всем происходящим, еще немного постояли на крыльце. Но свет и тепло магнитом затягивали внутрь.
Дверь захлопнулась, когда вся троица оказалось на мягком коврике.
– Насчет света, молодой человек, – Ш’Мяк скинул большой бледно-желтый цилиндр и расстегнул пальто того же цвета. – Я всегда оставляю его включенным, так, на всякий случай.
– У меня назрел другой вопрос, – Инфион нервно вытирал ноги о коврик. – Почему никто не отреагировал на стук?
Хозяин дома рассмеялся.
– Потому что здесь никого не было, разве не очевидно?
– Но вы же сами сказали, что тут живут люди, – мозг волшебника скручивался в один большой знак вопроса.
– Но это не мешает тому, что на данный момент здесь никто не живет. Считайте это чем-то наподобие…. Ммм… Даже не знаю, как сказать. Ночлежкой, что ли. Хотя нет, плохое слово – какое-то грязное. Если мне придет в голову другое, я скажу вам.
Ш’Мяк повернул голову, которая напоминала редиску с бородкой, в сторону Лолли.
– Судя по тому, что девушка уже спит, я предлагаю вам задать все вопросы завтра. А сейчас, эм, занимайте любую комнату на втором этаже.
Работница борделя дремала в сторонке, опершись о стенку. Инфион растолкал ее.
– Если этот Ш’Мяк такой же, как твоя Фить’иль, то нам будет определенно весело. Не в самом веселом смысле этого слова.
– Ну, пока что он не похож на нее. Но раз у нас появился шанс переночевать, надо им воспользоваться.
– А вы не хотели стучаться, – Ромио поднимался на второй этаж с гордым видом и выпяченной вперед грудью. – Все-таки, я дважды «неместный», так что разбираюсь в таких вещах.
Лолли и Инфион рассмеялись, но лишь в головах. У звука не хватило сил выбраться наружу. Глаза, обрадовавшись приятному свету, стали закрываться сами собой, совсем позабыв о тумане на улице.
Но он никуда не делся.
Туман был настолько хитер, что стал бы отличным домушником – он проникал в любые щели, извивался, огибал препятствия. Проникал он и через канализационные решетки, спускаясь все глубже и глубже, как водолаз. Там, внизу, ночь сгущалась – становилось не сказочно-синей, а серо мрачной, в какой-то степени полумертвой.
Лицо Магната треснуло, когда ящик разломился. Тот, кто сделал это, работал с предельной аккуратностью.
– И зачем ты разломал его?! Мы могли лишиться, лишиться!.. содержимого, – прозвучал голос, лишенный какой-либо окраски или уникальности. По крайней мере, глубинные, подземные условия делали его таким. Полумертвая ночь закапывала в могилу и голоса.
– Он не хотел открываться по-человечески. К тому же, я действовал предельно аккуратно
Эти слова явно принадлежали другому человеку, но ничто не делало их каким-то другим, отличными от всех остальных. Вот она – настоящая ассимиляция…
Коробки, будь у них уши, вслушивались бы в этот небольшой разговор. Но они лишь стояли с открытыми крышками в подземной ночи, оголив свои внутренности. Красная карамель легонько блестела во мраке, как фонарики удильщиков в глубинах океана.
А потом кто-то решил порыться в одном из ящиков, создав новый звук, напоминающий звон колокольчиков и удары стеклянных бокалов друг о друга. Но услышать его можно было лишь под улицами, и ночь, что была полной хозяйкой там, схоронила его, не дав вырваться наружу.
Оно и к лучшему.
Ночь сторожила город до поры до времени, а потом ее смена закончилась – и утро сменило свою коллегу, продолжая нескончаемый дозор. Вместе с мраком скрылся бесконечный легион звезд во главе с генералом луной и партизанский туман, растворившийся незаметно, как, собственно, и положено партизанам.
Свет змеей полз по черепичным крышам. Если бы он оставлял хоть какие-то видимые следы, то они напоминали бы причудливые ленточные узоры, вьющиеся, как серпантин. Этот серпантин, брошенный с небес, в конце концов долетал до окон и врывался внутрь.
Одна из ленточек попала прямо в прищуренные глаза Инфиона, которые он тут же принялся тереть. Это, конечно же, не помогло – слипшиеся веки стали слипаться еще больше, а взгляд затянуло мутной утренней пленкой.
В конце концов, волшебник потянулся, открыл глаза и немного опешил от количества утреннего света. Работник Бурта поворочался в кровати, какой-то слишком мягкой, и повернулся на бок, обнаружив прямо перед своим носом спящего Ромио.
Инфион принял сидячее положение, стараясь не свалиться обратно, быстро восстановил в голове события вчерашнего дня и решил оглядеть комнату. Она не представляла ничего особенного: две кровати, небольшая тумба в стороне, самые простые кремового цвета обои, магическая лампа и вешалка. Утренний свет успел утопить лишь половину предоставленного пространства. Другая половина все еще покоилась в царстве теней, и именно поэтому, видимо, Лолли даже не думала просыпаться.
Но было в этой комнате что-то особенное и неосязаемое. Некий, возможно, шарм, которого точно не хватало в доме госпожи Фить’иль. И хоть «родная» комнатушка Инфиона была ненамного больше этой, она все же была не столь… особенной, как эта новая, неизведанная комната. И даже подушки и одеяла пахли по-другому, по-новому. Обычно так пахнет только постельное белье в отелях – но только в тех из них, где его принято менять.
Эти мысли пронеслись так же быстро, как скоростной поезд, за которым вскоре поспела дрезина, тащащая информацию, которая звучала так: «надо бы встать».
Инфион попробовал приподняться с кровати, немного покачался на месте, все еще просыпаясь, а потом, неожиданно для себя, опять рухнул на спину и заснул.
Эта часть сна была не такой крепкой. Волшебник ворочался, чувствовал, как солнце припекает лицо, слышал какие-то шорохи. Была она и не такой долгой – какое-то время спустя, Инфион резко сел, словно бы проспав важное мероприятие, проворонив все будильники. Хотя, просыпать было вовсе нечего.
Лолли уже стояла около зеркала и приводила волосы в порядок расческой, которую где-то успела найти.
– Где ты нашла расческу? – слова вылетели из работника Бурта спонтанно, видимо посчитав, что все это – один большой сон.
– Нашла в ящике, – пожала она плечами и вновь повернулась к зеркалу, которого Инфион во время первого пробуждения не заметил. – Там еще много всего полезного.
– Например? – волшебник свесил ноги с кровати, вторая половина которой уже не была занята Ромио, и принялся поправлять изрядно мятую жилетку, зевая.
– Ну, например, весьма мягкое полотенце. И даже бритва. Остальное не рассматривала, но там еще что-то накидано.
– Неожиданно, старуха Фить’иль нас так не баловала, – Инфион внезапно замялся и пробежался глазами по помещению. – А где Ромио? Когда я проснулся с утра, он лежал рядом со мной…
– Уже убежал вниз.
– Не боишься, что он потеряется?
– Нет. Потому что он начнет болтать с хозяином дома и продолжит до тех пор, пока тот под каким-нибудь предлогом не решит смыться.
– Ах, да. Вчера у него хорошо получалось. С этим, как его там, ммм…
– Я не помню, так что помочь не могу, – Лолли положила расческу на тумбу. – Ну что, спускаемся вниз? Сколько тебя ждать?
Инфион встал с кровати, провел по белым волосам ладонью, решив избежать контакта с незнакомой расческой, и подошел к Лолли. После того, как работник Бурта бросил «я все», двое вышли в коридор.
Тот уже вовсю утопал в утреннем свете, но смотреть было особо не на что – обычный коридор с обычными дверьми, которые ведут в обычные комнаты. Только вот тут таких комнатушек было намного больше, чем в доме госпожи Фить’иль.
Когда два гостя сия заведения оказались на лестнице, Инфион, проснувшийся окончательно, спросил:
– А почему Ромио спал со мной, а не с тобой? Тебе не кажется это… странным?
– Потому что я сказала ему, что мальчики спят отдельно, девочки – отдельно. По крайней мере, сегодня.
– О. Я думал, у вас все серьезно. Ну, любовь и все-такое.
– А кто его знает, – вздохнула Лолли. – Давай оставим этот вопрос на потом, ладно? Сейчас не лучшее время.
– Или у тебя просто нет ответа?
Рыжая девушка резко остановилась прямо посредине лестницы. Волшебник тоже притормозил.
– Ну, допустим, да. Да, ты прав. Но все равно – время сейчас не лучшее.
Спустившись на первый этаж, Лолли и Инфион услышали голоса. В них не было ничего таинственного – точнее, в одном из них. Особенность Ромио заключалось в том, что всегда, когда он восторгался чем-то или кем-то, его голос можно было услышать за километр и отличить от тысячи других: если все другие голоса в такой момент превращались в мелодичные скрипки, то речь Ромио представляла собой огромный орган с сотней труб.
Ведомые звучанием этого громогласного инструмента, двое оказались на кухне. Только вот почему-то там стоял не единственный стол, а несколько небольших – за одним из таких сидели Ромио и Ш’Мяк, оживленно что-то обсуждая. Если быть точным, говорил лишь дважды «неместный», а хозяин дома лишь кивал головой.
– А, вы проснулись! – хозяин каким-то образом перекричал романтика. – Идите сюда, присаживайтесь, завтрак ждет.
Лолли и Инфион переглянулись и вкрадчиво направились к столу.
– Завтрак? – шепнул волшебник. – Куда мы попали?
– Я вот тоже ничего не понимаю… Мы постучались в незнакомый дом, нас приютили на ночь, а теперь кормят завтраком?
Двое сели за стол, и руки Ш’Мяка вскоре поставили на стол две тарелки с чем-то определенно яичным. За блюдцами последовали и чашки чая.
– Помните, вчера я сказал, что подобрал неправильное слово, описывая свой дом? Так вот, я нашел правильное – это не ночлежка, совсем нет, это категорически неправильное слово. Это, скорее, отель. Хотя нет, лучше, наверное, хостел
– Хос что? – переспросил ошарашенный Инфион. Хозяин дома очень серьезно относился к словам. Настолько серьезно, что иногда делал длинные паузы в разговоре, ища в головной энциклопедии нужную комбинацию букв.
– Хостел! Звучит, не правда ли? Считайте, что то же самое, что отель, только не такой дорогой… И люди здесь задерживаются ненадолго. Ночь, две, ну максиму –три.
– А. Я так понимаю, что это услуга платная, правильно? Ничего против не имею, конечно, – тут же помотал головой волшебник. – Но есть вопрос – сколько стоит, эммм, скажем, одна ночь в вашем хос… в общем, здесь.
Хозяин дома огласил цену, и у Инфиона чуть не случилась истерика.
– Что?! Так дешево?! И это еще с завтраком?! – после расценок госпожи Фить’иль названная сумма казалось какой-то чересчур маленькой. Мышка по сравнению со слоном.
– Ну да, – Ш’Мяк поправил свои миниатюрные очки для чтения, которые на его немного пухлом лице-редиске выглядели так, словно хозяин дома украл аксессуар у карлика. – Я лишь пробую эту идею. Вы, буду честным, первые клиенты! Относительно. Так что не бойтесь, оставайтесь, мне только в плюс. Ваш друг рассказал мне, что вы прибыли из Златногорска…
Как только хозяин дома произнес название города, его глаза как-то фанатически сверкнули.
– Ну да, – Лолли попробовала еду и теперь уплетала угощение за обе щеки, не в силах остановится.
– Думаю, будет полезно рассказать вам, что здесь к чему?
Ромио загремел философами в кармане.
– Что вы делаете? – поднял брови Ш’Мяк.
– Хочу заплатить вам за экскурсию по городу…
– Зачем?..
– Ну, когда Денвер водил меня по Златногорску…
– Денвер – отдельный подвид, – ухмыльнулась работница Борделя, легонько пихая дважды «неместного» в бок.
– Мне вовсе не надо платить за это! – во время разговора слегка пухлые руки Ш’Мяка жили отдельной жизнью. – Тем более, я не собирался устраивать экскурсию. Просто хочу рассказать вам, что к чему.
Инфион понял, что начал заслушиваться словами хозяина дома, но чего-то ему не хватало, словно говорящий был не до конца раскрывшемся бутоном. Нет, вовсе не врал и не недоговаривал – просто не мог выжать из себя все, что хотел. Ш’Мяк мог бы плеваться энергией, как очень фантастические ящерицы кислотой. Только вот тот, к своему сожалению, делал это как кот – постоянно проглатывал эту энергию, а потом срыгивал в виде неприятных комочков.
– Мы же в Сердце Мира, да? – уточнил Инфион. Волшебник был уверен в своей правоте, но на всякий случай решил уточнить этот вопрос – в последнее время вокруг происходило черт знает что, и хвост мог стать усами, а усы – хвостом. Даже если изначально ни усов, ни хвоста у вас не было.
– Да! Это, думаю, вполне очевидно, – улыбнулся хозяин дома.
– Да я так, решил поинтересоваться, – работник Бурта положил в рот предложенный завтрак, и тот скользнул прямиком в наипустейший желудок, который уже готов был стать каннибалом. Живот довольно заурчал.
– Так вот, начну с главного. Вы наверняка видели огромную башню, когда подплывали к городу. Это, простите за тавтологию, сердце сердца. В общем, центр города, где находится Правительство, о котором вы и так знаете. Оно у нас, благо, общее. Если захотите попасть внутрь башни Правительства, так, оглядеться – не получится, ну, по понятным причинам. Кстати, интересный факт – Философский Камень, о котором вы, наверное, знаете все, располагается именно там! И как раз там создаются золотые философы. И да, еще важно знать, что драконы на крышах – ненастоящие!
– Это мы уже ночью поняли, – прервал говорящего Инфион.
– А старик Фуст был бы доволен, если бы попал сюда, – с задумчивым видом сказал Ромио.
– О да, – подтвердил волшебник, – и уж точно попытался бы пробраться к Философскому Камню, ну и выкрасть его, конечно.
– А попутно он бы обругал правительство. Многократно, – рассмеялась Лолли, делая глоток чая.
– Вы что, знакомы с ФУСТОМ?! – глаза Ш’Мяка вдруг стали занимать добрую половину лица, а рот открылся настолько широко, насколько это было возможно.
От такой реакции опешил даже романтик.
– Нууу, да… Его все в Златногорске знают, – протянул работник Бурта. – Я даже как-то убирался у него дома…
– Ого, ого, ого! – хозяин дома запорхал руками, как колибри крылышками, и решил выпустить всю энергию наружу. – И какой он?
– Ну, самый обычный Фуст. Даже не знаю, как его описать.
– Секунду! – Ш’Мяк закопошился, и внезапно полез в темно-синий саквояж, который все это время стоял у него в ногах. Хозяин инновационного хостела резко открыл свое сокровище, пошуршал внутри, извлек какую-то трубку и моментально захлопнул саквояж, словно опасаясь того, что кто-то заглянет внутрь.
Ш’Мяк развернул трубку. Ей оказался плакат с немного карикатурным изображением создателя Философского Камня.
– Это что, плакат с Фустом? – Лолли была готова залиться смехом, но пока держала себя в руках.
– Да! – мужчина слегка раскраснелся. – Я очень большой его фанат! Господин Фуст – мой кумир!
– Ну, в принципе, так он и выглядит. Только гордости, ну и еще самовлюбленности должно быть намного больше – но на плакате этого не передать.
– Надеюсь, когда-нибудь я встречу его лично, – с упоением произнес Ш’Мяк, скрутил изображение и спрятал его обратно. Инфион посмотрел на синий саквояж в ногах хозяина дома, но ничего не успел увидеть – лишь лучики света успели залететь в пасть сумки.
Лучики проникали всюду, где находили какие-либо щели, и башня в центре Сердца Мира не была исключением. К тому же, никто не отменял наличие окон. Лучи залетали внутрь, а потом… потом они начинали преломляться, метаться из стороны в сторону, не находя выхода обратно.
Сотни золотых философов падали в огромной стеклянной трубе, продолжая свою песню. Здесь она звучала сильнее всего, будто-то кто-то выкрутил колонки на максимальную громкость. Они падали, ударялись друг о друга, сталкивались со светом, пели, но самое главное…
Они рождались.
Где-то там, еще выше, в гигантскую стеклянную трубу падали аккуратные камни – отшлифованные и гладкие. Они летели вниз, навстречу своей судьбе, и в конце концов пролетали мимо философского камня, что находился в центре этой трубы. Он мерцал, как что-то неземное, и дарил жизнь новым философам.
Камни проносились мимо Алхимического Чуда, обращались в золото и начинали петь. Мелодия их, неслышимая никому, разносилась по городу. Но вот только она была лишена некого смысла. Песня заполняла все вокруг и проникала даже в те месте, где во время царствования утреннего света томилась тишина…
Там стояли лишь ящики.
Днем это место пустовало, потому что они боялись, что их заметят. Вода вокруг журчала, и лишь изредка слышался писк малочисленных крыс (санитария – залог успеха). Даже голем словно дремал в углу, не издавая ни звука.
Но скоро, все изменится. Скоро день будет их временем не только в этом месте, проклятом театре теней, полном приглушенных звуков и журчания относительно зловонных течений, но и на улицах.
По крайней мере, они в это свято верили. И на то была своя причина. Причина эта блестела страшно-рубиновым цветом в приоткрытых ящиках.
Порт, совсем не похожий на Златногрский – вовсе не такой шумный и насыщенный, стеклышком искрился в ранних утренних лучах. Чайки проносились где-то над морем, даже не думая залетать в город – видимо, здешние птицы были не такими наглыми.
Зато на набережную уселся ворон. Черная птица, похожая на шахматную фигуру, замерла на месте, лишь иногда бегая глазками, которые сливались с оперением. Ворон с интересом наблюдал за тем, что происходит вокруг, словно наслаждаясь действом – обычно он видел вещи куда хуже, чем сейчас.
А потом послышался глухой звук, и чья-то нога ударилась о причал. Птица, подчинившись воле инстинкта самосохранения, вспорхнула вверх и скрылась. Если бы она знала, чья нога ступила на портовые доски, то упорхала бы еще быстрее, или вообще научилась бы телепортироваться.
Звуки шагов становились все четче и четче, словно кто-то постепенно переходил с шепота на крики.
Клац. Клац.
Трость с бриллиантовым набалдашником ударилась о доски и замерла.
Город немного исказился, взглянув в кривое зеркало – по крайней мере, исказилось его отображения в кругленьких черненьких очочках. Платз широко улыбнулся и вдохнул морской воздух, попутно сняв шляпу. «Как бы мэр» обежал глазами город.
– Так вот ты какое, Сердце Мира, – протянул он и надел шляпу обратно. – Занятно.
А потом что-то словно пронзило все нутро Платза, всего лишь на долю мгновения. «Как бы мэр» почувствовал всю мощь мелодии золотых монет. Это место, этот город был колыбельной ее рождения, местом, где расположился невидимый хор, вещавший без остановки. Платз не услышал мелодию – это было никак невозможно, он лишь почувствовал ее…
И тронулся дальше, оставляя за собой эхо от клацанья тростью.
Пробирки, слегка торчавшие из его кармана, играли розовым светом, а внутри шевелились и постоянно меняли форму омерзительные гомункулы. Песнь философов закружила вокруг «как бы мэра», заиграла еще громче и, с прибытием этого человека, наконец-то обрела смысл, которого в Златногорске никогда не была лишена.
Она вновь запела слово.
Предпринимательская способность…
