Гремучий студень

V

Дождь к этому времени заменила мелкая колючая крупа, которая сыпалась с неба с одной лишь целью – досаждать редким прохожим да проезжим. Всем, кто отважился выйти в промозглые улицы. Воздух стал холоднее и к тому моменту, как подъехали на Покровский бульвар, митина шинель покрылась изморозью.

Коляска остановилась у доходного дома Чердынцевых.

– Приехали, нужный адрес, – отрывисто пролаял возница из бороды, побелевшей от инея.

Почтмейстер отсчитал три монеты, добавил одну сверху.

– Далеко не уезжай, – он наклонился к кучеру и зашептал самым заговорщицким тоном. – На углу постой, вдруг придется за квартальным ехать. А за хлопоты получишь еще.

Извозчик, одуревший сразу и от невиданного доверия господина с золотыми пуговицами, и от обещания щедрой мзды, начал заикаться.

– Н-н-нешто ж мы не п-п-понимаем! Все с-с-сделаем в лучшем виде.

Но Митя уже не слушал, бежал к воротам, закрытым наглухо, – оно и понятно, время к полуночи. Мармеладов и озябший до синевы директор сберкассы колотили по чугунной решетке, убеждая заспанного привратника отпереть и впустить. Тот отбивался строгим «не велено!» Он вскочил с постели, натянул кое-как галоши на босу ногу, набросил тулуп – торопился, думал случилось что. А тут какие-то сомнительные персонажи к артисту Столетову, видите ли. Стучат, ругаются. Надо бы припугнуть полицейским свистком, подумалось ему.

Но тут из ледяного дождя выступила внушительная фигура в треуголке. Сторож мигом загремел ключами, ведь в бытность его мальчонкой, господа в таких же вот франтоватых шляпах, не моргнув глазом, могли отдать приказ: запороть строптивца вожжами. Насмерть. И никто бы с них за это не спросил. Вроде бы времена поменялись, вольная давно выдана. Закон един для всех писан. А все же боязно.

– Входите, ваше-ство! Простите великодушно, не признал-с!

Внутренний двор был устроен по типу «колодца», войти в него можно лишь с одной стороны, через те самые кованные ворота, и далее через три крыльца жильцы расходились по квартирам.

– Куда здесь к Столетову? – строго спросил Митя, принимая роль строгую и начальственную.

– Вот-с, туда, – ткнул в левую дверь дрожащий палец. – Михайла Ардальоныч там один проживает, во втором этаже. Остальные квартиранты съехали-с.

Почтмейстер решительным шагом направился к крыльцу, но был остановлен робким покашливанием.

– Не извольте гневаться, ваше-ство, но вы до г-на артиста вряд ли достучитесь.

– Почему? – окоченевший финансист, притопывал на месте, чтобы хоть как-то согреться. Но услышав ответ, натурально остолбенел.

– Он уж час, как мертвый.

– Мертвый? – взревел Митя. – Так чего ты, вошь собачья, околоточного не позвал?!

Привратник, озадаченный его реакцией, ненадолго опешил, а потом замахал руками.

– Что вы, что вы… Не в том смысле мертвый, это не приведи Господи! – тут он перекрестился. – Михайла Ардальоныч каждый вечер напивается до мертвецкого состояния. Возвращается из театров, уже тепленький. После, в квартире, добавляет и в открытое окно роли разыгрывает. Громко так, с чувством. Нынче окон не отворял, по причине холодов, но и так все слышали-с. А как еще добавит, так и падает навзничь. Храп стоит до утра, да вот хоть сами послушайте.

Из неплотно закрытого окна второго этажа и вправду раздавалось равномерное похрапывание.

– Так глубоко спит, что добудиться невозможно. Вы приезжайте к полудню, ваше-ство. Г-н артист как раз в сознание придет-с.

На душе у Мити потеплело от этой забавной коллизии. Но если Мармеладов прав, то жизни артиста по-прежнему угрожает банда опасных молодчиков, во главе с «пиратом».

– Что же, приедем, непременно приедем. Вот что… Как говоришь, тебя зовут? Харитон? Вот что, проследи, чтоб никто чужой до того времени к Столетову не шастал, особенно подозрительные типы с повязкой на глазу.

– А то давеча упустил троих, и вон как аукнулось! – вклинился Шубин.

Сторож, оробевший от митиной треуголки, на финансиста реагировал иначе.

– Это кого же я упустил? – встал он в позу, уперев руки в бока. Тулуп при этом распахнулся, оголив заштопанные портки и желтушную, хотя и крепкую грудь.

Иван Лукич отступил на полшага.

– Столетов сам сказывал… Для протокола… Трое ворвались к нему, набедокурили, а после вывели под белы руки…

Харитон запахнул тулуп, все-таки зябко для широких жестов.

– Наговариваете, барин! А вот, что я скажу, хоть для протокола, хоть перед Богом, – он опять осенил себя крестным знамением. – Давеча весь день, безотлучно, лестницу починял! Две ступеньки заменил, перилы правые. Никто к г-ну артисту не заходил, и тем более, не врывался, – да разве ж я бы такую подлость позволил? Только посыльный из лавки принес пару бутылок вина, а больше никаких посетителей. Истинный крест!

В третий раз перекрестился, отметая всякие наветы. Честный слуга, никакого безобразия не допускающий.

– Но как же… – бормотал Шубин. – Протокол же…

Митя тоже запутался в открывшихся фактах, поэтому оглянулся к Мармеладову, тот ведь мастер объяснять. Но сыщика не оказалось рядом. Воспользовавшись моментом, он незаметно ускользнул и осмотрел лестницу, ведущую во второй этаж. Теперь вернулся на крыльцо и с живейшим интересом слушал отповедь Харитона.

– А у вас какое мнение? – спросил Шубин, хватаясь за это мнение, как утопающий за соломинку.

– Врет он, – откликнулся Мармеладов.

– Копоть печная! – почтмейстер замахнулся на привратника.

Сыщик одним прыжком оказался подле них и перехватил руку приятеля.

– Ох, Митя, до чего же горяч, даже в холодную осень! Не дослушал, не разобрался… Столетов врет. Не было у него никаких бандитов. Мне двух спичек хватило, чтоб ступеньки осмотреть. Лестница пыльная, давно не метенная, следы видно четко. У артиста сапожищи большие, подкованные. У юнца из лавки – нога узкая, подметки дырявые. Столетов поднимался шатко, мотало его из стороны в сторону. Посыльный шел ровно, у самой стены. А больше там никто не проходил. Трое здоровых лбов натоптали бы, что твои слоны. Так что выдумал артист эту историю.

– Зачем? – взмолился финансист. – Зачем ему это нужно? И где же украденные деньги?!

– Это мы спросим у него лично, когда проспится, – Мармеладов протянул привратнику серебряный рубль, за беспокойство. – Зови, Митя, извозчика. Разъедемся по домам, греться.