Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 4. Ирисы
В половине четвертого Ивата припарковался у старого Олимпийского стадиона и направился к главному корпусу Университета Комадзава. У входа стояла датированная 1590 годом старинная каменная плита с высеченными на ней названием университета и девизом:
ИСИТНА. ЧЕСТНОСТЬ. УВАЖЕНИЕ. ЛЮБОВЬ
На спортивной площадке тренировалась команда регбистов; на груди у игроков красовалась эмблема университета – сорока.
Один – горе.
У стойки регистрации Ивата объяснил, что он расследует убийство госпожи Такако Канесиро. Девушка немедленно вызвала начальника хозяйственной службы. Не прошло и минуты, как явился пожилой толстячок в униформе. Когда Ивата предъявил свой значок, тот низко поклонился:
– Я завхоз, чем могу вам помочь?
– Госпожа Канесиро работала под вашим началом?
– Так точно, она была уборщицей. В основном на факультетах радиологии и делового администрирования.
– У нее было рабочее место?
– Нет, не было. Только шкафчик.
– Покажите, пожалуйста.
Толстяк повел Ивату по длинному, сверкающему чистотой коридору, затем вниз по лестнице к раздевалкам для персонала. Зайдя в тускло освещенную комнату, он указал на шкафчик у дальней стены, на полу перед которым лежал ворох увядших цветов.
Два – балаган.
На дверце висел увесистый замок, раза в два больше прочих.
– У нее были неприятности на работе?
– Нет, что вы. Она была идеальной сотрудницей. Не опаздывала, не болела. Прекрасный работник и чудесный человек… Это просто кошмар какой-то.
– Простите, но, если у нее не было проблем, почему на шкафчике такой большой замок?
– Видите ли… Был один случай в начале года. Такако пожаловалась, что кто-то влез в ее шкафчик.
У них над головой вздрогнул и загудел насос.
– Что было украдено?
– Это самое странное: только ее униформа. Но это бессмысленно, форму выдает университет. Обычная дешевая форма. Ее регулярно меняют.
– Как по-вашему, у нее были враги?
– Всегда такая тихая… Не представляю, чтобы у нее были враги. Кто мог желать ей зла?
– У вас есть ключ от замка?
– Да, конечно.
Он поискал в связке ключей нужный и отдал Ива-те. Раздался скрип, и замок открылся. Шкафчик был пуст.
Три – девчонка.
Четыре – пацан.
– Значит, госпожу Канесиро обворовали в начале года?
– Именно так.
– Не подскажете точную дату?
– Все записи у меня в кабинете.
Он повел Ивату по неосвещенному и пропахшему моющими средствами коридору, в темных закоулках которого, казалось, кто-то прячется. Кабинет завхоза кое-как вмещал стол, стул и стеллажи со скоросшивателями. Толстяк с кряхтением дотянулся до нужной папки.
– Вот он.
Он открепил файл, датированный январем 2011 года.
ЖАЛОБА ТАКАКО КАНЕСИРО
О ВЗЛОМЕ ШКАФЧИКА
Ивата записал дату.
– Полицию вызывали?
– Нет. Решили уладить все на месте.
– Вора нашли?
– Уволили молодую иранку, которая проработала здесь недолго.
– Она созналась в краже?
Завхоз нервно хохотнул:
– Видите ли, процедура была скорее… неформальной.
– А работу она потеряла тоже неформально?
– Несколько ее сослуживиц дали показания о ее ненадежности. Сама женщина не стала возражать.
Ивата кивнул:
– Иранская иммигрантка вряд ли отважилась бы. Менеджер побледнел как полотно:
– Инспектор, я вас уверяю…
Ивата только отмахнулся:
– Как ее зовут?
– Саман Гилани. Правда, я не уверен в произношении.
Ивата провел пальцем по странице, стараясь запомнить иероглифы.
– У вас работают люди с криминальным прошлым?
Толстяк задумался:
– Вполне возможно. Но я имею дело только с неквалифицированным персоналом, как видите. Теперь такие проверки не проводятся. К тому же все они работают у нас внештатно.
– Что ж, ясно. Благодарю за помощь.
Завхоз поклонился и проводил его до двери. Ива-та шел по коридору один. Никакого шуршания он не слышал, зато завывание насосов и свист пара усилились. Дойдя до лестницы, Ивата набрал номер Сакаи.
– Что еще? – рявкнула она.
– Слушай, в гонке новые лошадки. Ты в конторе?
– Да. Давай имена.
– Во-первых, Саман Гилани. Но надежды мало. – Он продиктовал имя по буквам. Сакаи молчала.
Пять – серебро.
– Итак, она иранка. Депортирована около двух недель назад. Сюда приехала в девяностых по соглашению о трудовых мигрантах, обратно не возвращалась. Ребенок от гражданина Японии. Похоже, малыш на попечении государства. Но как она связана с делом?
– Никак. А теперь проверь в общей базе, есть ли среди сотрудников Университета Комадзава люди с судимостью.
Ивата услышал перестук клавиш. Сакаи прищелкнула языком:
– Два попадания. Один был судим за неуплату налогов. С тех пор за ним значатся только штрафы за парковку. И некий Масахару Идзава. Тут целый букет: сексуальные домогательства, подглядывания в женских туалетах, кража нижнего белья. Адрес за последние три года не значится.
Шесть – золото.
Ивата уже был на полпути к кабинету хозяйственника. Он распахнул дверь настежь, так что толстяк вздрогнул от неожиданности.
– Масахару Идзава работает у вас?
– Д-да.
– Адрес!
– Хорошо, но…
– Я сказал, адрес.
Тот вытащил из папки единственный листок и протянул Ивате. На нем значился адрес Идзавы, номер его страховки и график работы. Ивата поднял глаза на завхоза.
– Сейчас его смена?
Мужчина кивнул, встревоженно моргая.
– Проводите меня к нему.
Давно толстяку не приходилось так быстро двигаться. Сзади спешил Ивата, чертыхаясь себе под нос. Они неслись по каким-то помещениям, по газонам, пока завхоз не указал пальцем на молодого человека, который склонился над чем-то в тени деревьев. Масахару Идзава в уединении окучивал куст ирисов.
Заметив их, он поднялся на ноги. Это был невысокий парень с какой-то девчачьей челкой, падавшей на один глаз. Униформа висела на нем, словно мальчишка нарядился в большую по размеру отцовскую одежду. С пухлыми губами, мелкими зубами и курносый, он выглядел подростком, которого заставляют трудиться. Ивата взмахом руки отпустил завхоза.
– Господин Идзава!
– Вы кто? – спросил тот тихим, но напряженным голосом.
Вместо ответа Ивата показал ему полицейский значок, и парень быстро опустил взгляд:
– А…
Ивата стоял в трех шагах. На миг он отвел от парня взгляд, чтобы убрать значок, но успел заметить, как тот резко сунул руку в карман.
– Эй, ты чего…
В ответ ему в лицо полетел ком грязи. Ивата пошатнулся, отряхивая землю с глаз. И тут Идзава с кряхтением обрушил ему на голову мотыгу.
– А, черт!!!
Парень удирал изо всех сил, но было ясно, что далеко ему не уйти. Он волочил ногу и отчаянно хромал. Ивата уже вскочил на ноги и – ругаясь, с кровавой раной на голове – бросился догонять беглеца-неудачника.
– А ну, стой!
Идзава обернулся, в его глазах отразилось отчаяние. Семь – секрет.
Ивата навалился на него всем телом.
Восемь – ничего нет.
Ивата сидел напротив кабинета для допросов на седьмом этаже полицейского управления Сэтагаи и прижимал к ране марлевый тампон. Через зеркальную стену он наблюдал за Идзавой, сидевшим за металлическим столом.
– Пора бы сменить повязку. – Сакаи подсела к Ивате, протягивая ему стаканчик кофе из автомата.
– Я в порядке. Горячий кофе представляет сейчас гораздо большую опасность, чем рана.
– Арест и травма, нанесенная мотыгой, да за один день – это рекорд.
– Шла бы ты домой, Сакаи.
Она тихо рассмеялась и отпила кофе.
– А у меня для тебя прекрасные новости.
– Да ладно.
– Похоже, ты мне не веришь.
Ивата откинул голову назад и, опершись на стену, прикрыл глаза.
– Это профессиональное. Ты нашла Кийоту?
– Нет. Зато занялась календарем. Похоже, мы нашли загадочного И. Есть один кадр по имени Идзири – местный ростовщик.
– Он ссужал деньги Канесиро?
– Он не стал с нами разговаривать. Так что я арестовала его за отказ от сотрудничества.
Сакаи протянула руку в сторону второй комнаты для допросов. Крупный бородатый мужчина в красном костюме, нервно куря, мерил шагами комнату.
– Какой красавец.
– Люблю стильных мужиков. Ну, погнали?
Ивата застонал. Сакаи бросила свой стаканчик в корзину для мусора. Она встала, кивнула охраннику, и дверь открылась. Ивата глядел, как она входит в комнату. Ее белая блузка смотрелась неуместно в замызганном помещении. Он увидел лицо Идзири, которое при виде женщины исказила ухмылка.
– Тебя ждет большой сюрприз, – тихо произнес Ивата.
Он снова закрыл глаза, ожидая, пока уймется пульсирующая боль в голове. Потом посмотрел в стаканчик с кофе и увидел свое лицо в черном круге.
– Тьфу ты.
Он швырнул стаканчик вместе с желто-алым тампоном в корзину и кивнул охраннику. Когда он входил в допросную, ему в лицо ударил жар. Идзава даже не поднял головы. Он сидел, обхватив себя за плечи, слегка раскачиваясь на стуле, – грустный мим за решеткой.
Ивата включил диктофон, произнес свое имя, дату и имя допрашиваемого. Сел напротив Идзавы и положил руки на стол. Оба молчали. Идзава жевал губу – это был единственный звук, нарушавший тишину.
– Кофе?
Парень помотал головой.
– Сигарету?
Тот снова помотал головой.
– Что ж, господин Идзава, я задам вам несколько вопросов и прошу вас, говорите правду. Это очень важно, вы понимаете?
Идзава не поднимал глаз.
– Понимаю.
Ивата кивнул:
– Вот и хорошо. Итак, во-первых, потрудитесь объяснить, почему вы от меня убегали. Вы запаниковали?
Идзава посмотрел на него:
– Не знаю.
– Вы же видели значок.
– Я не видел. Я испугался.
– Почему?
– Не знаю.
Ивата откинулся на стуле и потер переносицу.
– У вас в прошлом были неприятности с законом, верно?
Идзава моргнул и шумно задышал носом с видом обиженного подростка:
– Д-да. Но я…
– Идзава, вы убегали, потому что решили, что я пришел вас арестовать.
– Я ничего не сделал.
В голове у Иваты пульсировала боль.
– Вы ведь знали Такако Канесиро?
Идзава отвернулся, словно ему под нос сунули гнилой фрукт.
– Все ее знали.
– И вы знаете, что с ней случилось.
Кивок.
– И несмотря на это, увидев полицейского, вы решили, что пришли за вами.
Молчание.
– Идзава, вы должны понимать, что все это неважно выглядит.
Тот пожал плечами.
– Скажите, завхоз знает о вашем прошлом?
Парень закусил губу и яростно замотал головой.
– Ладно, давайте о другом. Вы знали иранку, Саман Гилани?
– Да нет.
– А ведь у нее был ребенок.
Взгляд в сторону.
– Она потеряла работу. И как безработную ее депортировали. А ее ребенок остался здесь, под опекой. Представьте, каково ребенку расти без матери. Хорошо это, по-вашему?
Идзава раскачивался на стуле все сильнее.
Ивата резко ударил ладонью по столу.
– Отвечайте, Идзава. Вы понимаете, что вы причинили вред этому ребенку? За что иранка лишилась работы?
– Не знаю.
– Не лгите мне! Не лгите. Говорите за что.
– За кражу.
– Так, значит… – Ивата снова откинулся на спинку стула и стал смотреть на лопасти вентилятора, словно карусель разгонявшего жаркий воздух. Он подавил в себе гнев. – Значит, за кражу.
– Отпустите меня!
– Идзава, вы сбежали потому, что это вы взломали шкафчик Такако. Признавайтесь! Вы украли ее трусы, так? Вот почему вы убегали. Говорите правду!
Идзава закрыл глаза, его губы были влажные, он трясся всем телом.
– Говорите, Масахару, и с вас снимут все подозрения. Признайте свою вину за судьбу несчастной иранки и ее ребенка. Признайте, что вы украли одежду Такако. Ну же, это были вы?
Робкий, детский кивок.
– Теперь скажите, почему вы это сделали. Зачем вам ее трусы? Чтобы дрочить на них?
Идзава поднял голову, его лицо пылало.
– Нет! – хрипло вскрикнул он.
– Тогда зачем?
– Я… просто хотел иметь что-то от нее. Но она такая аккуратная, никогда ничего не забывает, она не такая, как другие.
– Другие твои зазнобы?
– Нет!
– Она была не просто зазноба, не так ли? Масахару, не лгите мне. Вы любили ее, так? Вы любили Такако.
Идзава снова отвернулся, на лице – маска боли.
– Поэтому ты и убил ее, так? Тебе было мало нюхать ее трусики. Ты хотел воплотить свои фантазии. Но обломался, верно? Она отвергла тебя, мелкого уродца, и отказ распалил тебя. И ты решил отомстить ей и ее семье. Поэтому ты так усердно поработал над ее мужем?
Идзава вскочил на ноги, он рыдал.
– Нет! – взвизгнул он. – Нет!
– Сядь.
Идзава подчинился. Его лицо перекосила гримаса.
– Где ты был с 14 на 15 февраля?
– На работе, потом дома… Я не помню.
– Не помнишь, что было несколько дней назад? Масахару, есть свидетели, которые видели на месте преступления хромого мужчину – вроде тебя. У тебя был мотив, у тебя нет алиби, мы уверены, что если проведем у тебя обыск, то найдем улики, доказывающие твои преступные действия против одной из жертв. Я могу сейчас выйти отсюда и просто умыть руки. Как думаешь, что с тобой тогда будет?
Ивата расслабил галстук и потянул за другой конец вверх, изображая висельника. Идзава смотрел на него, трясясь от страха.
– Я ни за что не тронул бы ее. Я бы никого не тронул.
– И меня не трогал, да? – Он наклонился к Ид-заве, чтобы тот увидел рану. – Нападение на полицейского, парень. Бегство от полицейского. Вещи убитой в твоей квартире.
Идзава тихо плакал, опустив безвольные, словно увядшие стебли, руки.
– Я ее не трогал…
– Если ты не убивал ее, то что ты делал? – Ива-та наклонился ближе и погладил Идзаву по вспотевшим волосам. Тот закрыл глаза, то ли из благодарности, то ли от отвращения.
– Масахару, – прошептал Ивата. – Просто скажи мне, что ты делал?
– Я фотографировал. О боже. Я ее фотографировал.
– Где? Где, Масахару?
– В университете… Иногда в спортзале… И рядом с домом.
Ивата сел прямо и посмотрел на часы.
– Ты не убивал ее? И не трогал ее родных?
Идзава опустился на колени, у него по шее струился пот.
– Нет, нет, что вы! Я бы никогда не обидел Такако. Ивата выключил диктофон.
– Ладно, Масахару. У меня еще есть к тебе вопросы, и ты обязательно ответишь за свои проступки, – сказал он, указывая на свою голову. – Но пока ты свободен.
Все еще стоя на коленях, Идзава без конца шептал имя Такако и не переставая плакал.
– Похоже, тебе сегодня повезло, – сказал Ивата, поднимаясь.
