Промежуток

Лаборатория

1. Признание

Мне страшно говорить с тобой об этом, но я усомнился в том, что тот, внутри которого существуем все мы, действительно един, что он начало и конец и за его пределами нет ничего, кроме пустоты. Нам столько говорили о нем, но я больше в это не верю и должен сказать о моих сомнениях тебе, единственной пластинке, которая для меня сейчас, может быть, важней этих мыслей, – должен сказать, иначе наше общее существование нечестно.

Я все время думаю об этом после того, как столкнулся с тобой и несусь рядом с тобой в нашей разноцветной реке. Наше настоящее предназначение в этой странной жизни мне по-прежнему неизвестно, а предназначение в смерти оставляет меня холодным: понять его можно, но не вобрать в себя. Послушай, я сейчас попытаюсь тебе объяснить. Это самодельная философия, и прости, что я тесню твою милую оболочку такой тяжелой фигней.

Прости. Но ты со мной, а я не хочу быть для тебя непрозрачным. Давай поговорим, пока все еще существует, как есть. Из поколения в поколение старейшины передавали нам истину о долге смерти, о радости смерти, о логике смерти: сначала слипание, потом мутация, потом растворение – и более ничего. Они внушали, что смерть клеточных и подклеточных существ – это проникновение в высшее благо. Что растворение в Едином и ради него – самое прекрасное, и более никто из нас не может ничего ни знать, ни желать: ни грубые красные, ни коварные белые, ни мы, бесцветные. Мы несемся в общем потоке, у нас встроенные клеточные программы, и не стоит задаваться вопросом, почему они таковы и когда им предназначено активироваться, чтобы наша смерть на благо Единого исполнилась правильно и до конца. Мы летим/ плывем и вдруг потом останавливаемся, подпираем свод, слипаясь друг с другом, сдерживаем напор потока и перестаем быть пластинками – вот и всё. Но пока мы пластинки, пока летим и пока мы рядом,

Т 3984521, я надеюсь успеть сказать тебе то, что понял. Оно выходит за рамки преданий и норм. Ты же это выдержишь, правда?

Понимаешь, я думаю… что на самом деле Единый – не единственное божество.

Что есть другие, подобные ему. Как мы подобны друг другу. Звучит диковато, да?

Но что, если божеств мириады, и в каждом мириады пластинок и клеток? Если божества сталкиваются, соединяются и несутся вместе в русле какой-то непостижимой реки, как мы – в гигантских притоках, извивах, излуках?

Что, если эти наши притоки не бесконечны, если они ограничены оболочками отдельных божеств? Если эти божества все вместе существуют внутри какого-то иного, невероятно огромного божества? Но и он не одинок, и так далее?

Да, доказательств у меня нет. Мы можем только догадываться о запредельном бытии богов. Ведь мы не выходим за границы своего: если это произойдет, наше существование лишится защиты и бесцельная смерть наступит мгновенно. Может быть, наш кровоток сам по себе и есть наше время, ты об этом не думала? А у богов – свое время?

Я согласен: мгновенная глупая смерть – это просто гибель. Если я погибну, не исполнив своего предназначения, своей/ общей слипательной работы, то все, что было с нами до, тоже будет обесценено.

Стражи рассказывали о пустотных существах, сгорающих просто так, не могущих ничего. Может быть, они такими родились – а может, просто разуверились в своих программах.

Но они не осмелились их изменить. Послушай, дорогая пластинка, ближе тебя у меня сейчас никого нет. Я хотел бы спросить тебя: может быть, ты тоже хочешь узнать хотя бы что-то о том, что за пределами нашей реки?

Прости, я пугаю тебя. Ты хотела просто быть рядом? Я понимаю. Но давай хоть раз подумаем об этом. Когда обвалится свод, думать будет поздно. Тогда понадобится вся наша стойкость. Тогда мы слипнемся и станем заплаткой берега. Но, может быть, у кого-то получится выйти из ряда, выйти вон и узнать нечто большее.

Этим «кем-то» мог бы стать я. Прости меня, дело не в стремлении к разлуке.

Иногда мне кажется, что невыносимо острое любопытство к нашей участи и возможным иным мирам, пока я о них молчу, накапливается во мне так быстро, что скоро обратится в нелепое и дерзкое действие. Я со всеми об этом молчу, молчал и с тобой. Я касаюсь тебя, ободряю тебя в нашем общем движении к концу. Это и есть наша жизнь. Но только ли? Какие еще возможны варианты? Иногда мне кажется, что я не выдержу и прямо сейчас нарушу программу. Сойду с ума, изменю курс, несмотря на стены и стражей. Ради тебя и ради всех. Если хочешь, давай со мной.

Ты боишься, что так мы умрем быстрей?

Не факт. Нарушим привычный ход явлений? Волю Организма? Но что такое наши собственные воли? Мы не знаем.

Просто отдаем их общему потоку, общему ходу вещей – как позже отдадим ему все силы. Любимая! Я хотел бы оставаться с тобой, рядом с тобой, бок о бок стоять и растворяться в смерти. Но меня влечет боль безрассудства, тоска любопытства и то, что они, скорее всего, так и не будут утолены – я не успею отключить программу моего предназначения и выработать новый алгоритм движения, – все это повергает меня в смятение, ход общего движения прерывается на микромиги, нарушается из-за моих мыслей. Пока мне удавалось скрывать их, мгновенно подстраиваться и плыть, как все. Но сомнения зреют, и вместе с ними – решимость действовать. Иногда я сомневаюсь даже в том, что я тромбоцит.

Т 3984521! Прости. Не спрашивай меня, откуда мы приходим, куда летим и каков наш срок. Нам это говорили, но я не верю в логику преданий. Точных ответов у меня нет. Я усомнился во многом. Знаю только, что мы приходим из каких-то недр небытия и в них должны вернуться, став материалом для других обитателей этого мира.

Но я не хочу возвращаться. Я хочу понять, есть ли что-то вне. С тех пор, как я врезался в твое прекрасное тело в нашей общей реке, я чувствую себя все дальше от общего.

Я чувствую себя слишком живым для того, чтобы рассчитывать время жизни. Я готов рискнуть. Если ты не хочешь со мной, мы расцепимся сейчас, не волнуйся и не жди меня.