Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
V. Объявление привлекает посетителя
Волнения этого утра оказались настолько сильными для моих нервов, еще не успевших окрепнуть, что я почувствовал себя страшно утомленным. После того как Холмс уехал в концерт, я растянулся на диване в надежде поспать часок или два. Но надежда моя оказалась тщетной. Я был слишком взволнован всем виденным и слышанным, и самые фантастические идеи, самые невероятные предположения вихрем кружились в моей голове. Как только я закрывал глаза, мне тотчас же представлялся этот ужасный труп с лицом гориллы и скрюченными руками. Его лицо было до того ужасно, что я был почти благодарен убийце, потому что если когда-либо на лице смертного читались до такой степени отталкивающие пороки и дурные наклонности, то это было именно на лице Эноха Дреббера. Но я должен был сознаться, да и трудно было сделать иначе, что, как бы ни была мало привлекательна жертва, правосудие должно идти своим путем, и закон не в силах найти смягчающих вину обстоятельств, находясь перед таким зверским злодеянием.
Чем более я размышлял над этим делом, тем более удивлялся той уверенности, с которой мой товарищ утверждал, что Энох Дреббер был отравлен. Я видел, как Холмс наклонялся надо ртом мертвого и нюхал, и решил, что он в это-то время и напал на какие-нибудь признаки яда. И если не яд повлек смерть, то что же именно, – потому что на теле покойного не было найдено ни малейшей раны, ни малейшего следа удушения? А в то же время откуда взялась кровь, пролитая на полу в таком большом количестве? Вокруг не было заметно никаких признаков борьбы, ничто не наводило на мысль, что в руках жертвы было какое-нибудь орудие защиты. Все это было крайне загадочно и таинственно, и я чувствовал, что до тех пор, пока все это дело не будет прояснено, ни я, ни Холмс не заснем спокойно. Что касается Холмса, то он был так спокоен и так уверен в правильности своих действий, что уже составил себе совершенно определенную теорию, объясняющую все факты. Но какую именно? Этого я никак не мог угадать.
Холмс вернулся очень поздно, так поздно, что мне стало очевидным, что он побывал не на одном только концерте. Наш обед был уже подан, когда он вошел в комнату.
– Концерт был великолепен, – сказал он, усаживаясь за стол. – Помните ли вы, что сказал о музыке Дарвин? Он утверждает, что человек создал гармонические тоны еще прежде, чем научился говорить. И может быть, вследствие этого музыка так сильно действует на нас. Мы продолжаем сохранять в себе неясное воспоминание этого прошлого времени, когда мир переживал еще период детства.
– Эта концепция слишком широка, – заметил я.
– Концепции и должны быть широки, как мир, когда они призваны к истолкованию чего-либо, – ответил он. – Но что с вами, доктор? Вы что-то совершенно не в своей тарелке. Не происшествие ли в Брикстон-Рэде так расстроило вас?
– Да, сознаюсь, хотя я должен быть более закаленным после моей афганской экспедиции. В Майванде я видел моих несчастных товарищей, рассеченных на части, и это ужасное зрелище никогда не волновало меня до такой степени, как сегодняшний день.
– Я вас очень хорошо понимаю. В нашем деле много таинственного, а это будоражит вашу фантазию. А если бы фантазии не от чего было разыгрываться, вы не чувствовали бы ужаса. Читали вы сегодняшние газеты?
– Нет.
– Они дают довольно точный отчет об убийстве, но не упоминают о кольце, найденном в то время, когда поднимали труп. И лучше, что не упоминают.
– Почему?
– Прочтите это объявление, – сказал он. – Когда мы вернулись сегодня домой, я отправил такое же объявление во все газеты.
Он подал мне газету и указал место. Объявление было помещено первым в столбце, где печатаются пропавшие вещи. Оно было составлено следующим образом:
«Найдено сегодня утром в Брикстон-Рэде, на половине дороги между «Золотым сердцем» и Голланд-Грувом, обручальное кольцо червонного золота. Обращаться в Бейкер-стрит, № 221, от восьми до девяти вечера, к доктору Ватсону».
– Простите, что я воспользовался вашим именем, – сказал он, – но если бы я это сделал от своего имени, то кто-нибудь из этих идиотов заметил бы это и впутался в дело.
– Вы правы, – ответил я. – Но предположим, что кто-нибудь явится за кольцом, которого у меня нет.
– Вот оно, – оказал Холмс, протягивая мне золотое кольцо, – оно прекрасно исполнит свою роль. Это почти тождественный двойник того, другого кольца.
– Кто, по вашему мнению, откликнется на объявление?
– Человек в коричневом пальто, наш друг с красным лицом и прямоугольными носами у сапог. А если он не пожелает явиться лично, то пришлет сообщника.
– Не сочтет ли он такой поступок слишком опасным?
– Нисколько, если, разумеется, мои предположения правильны, а я имею основания думать, что это так. Этот человек способен пренебречь всякой опасностью, лишь бы только вернуть кольцо обратно. По моему мнению, он уронил его, наклонившись над трупом Дреббера, и в ту минуту не обратил на это внимания. Отойдя от дома, он заметил потерю и поспешил вернуться. Но он уже совершил ошибку раньше, оставив на камине горящую свечу, вследствие чего, вернувшись, застал уже полицию на месте преступления. И чтобы отвести от себя всякие подозрения, он вынужден был прикинуться пьяным. А теперь войдите на минуту в его положение: раздумывая о своей потере, он мог прийти к заключению, что, может быть, обронил кольцо уже выйдя на улицу. Как он должен поступить в этом случае? Конечно, он прочтет внимательнейшим образом объявления о найденных вещах во всех вечерних газетах. Наше объявление бросится ему в глаза, и он будет в восторге. Почему он может заподозрить ловушку? У него нет ни малейшего основания думать, что находка кольца связана с убийством. И он придет, должен прийти. Не более как через час вы его увидите здесь.
– И тогда?
– О, тогда предоставьте действовать мне. У вас есть оружие?
– У меня есть мой походный револьвер и несколько патронов.
– Было бы хорошо, если бы вы привели его в порядок и зарядили. Мы будем иметь дело с человеком, который будет бороться с отчаянием. И поэтому, несмотря на то, что я надеюсь схватить его в то время, когда он этого будет менее всего ожидать, лучше принять все меры и быть настороже.
Я отправился в свою комнату, чтобы последовать совету Холмса. Когда я вернулся обратно, держа револьвер в руках, со стола было уже все убрано, а Холмс, погрузившись в глубокое кресло, предавался излюбленному занятию, то есть легонько водил смычком по струнам своей скрипки.
– Круг сужается, – произнес он при виде меня, – я только что получил телеграмму из Америки в ответ на мою. Все мои предположения полностью оправдываются.
– Какие предположения? – спросил я.
– Моя скрипка нуждается в новых струнах, – просто заметил он. – Спрячьте револьвер в карман. Когда субъект будет здесь, говорите с ним самым естественным тоном, а все остальное предоставьте мне. В особенности постарайтесь не слишком пристально глядеть на него, чтобы не испугать.
– Теперь ровно восемь часов, – сказал я, вынув часы.
– Да. Он будет здесь, по всей вероятности, через несколько минут. Приотворите немного дверь, вот так. А теперь переложите ключ внутрь… Спасибо. Посмотрите, какую интересную книжицу я выудил вчера в одной книжной лавчонке: De Jure inter Gentes. Книжка издана по-латыни в Льеже в 1642 году Голова Карла I еще крепко сидела на его плечах, когда эта книжонка в коричневом переплете вышла в свет.
– Кто издал ее?
– Некий Филипп Декруа. На первой странице написано пожелтевшими чернилами: «Из книг Вильгельма Вита». Я спрашиваю себя, кто мог быть этот Вильгельм Вит? Какой-нибудь усердный судейский сановник XVII века, без сомнения. По его почерку видно, что он принадлежит к законникам… Но вот, кажется, и наш субъект, если не ошибаюсь.
В ту же минуту мы услышали порывистый звон колокольчика. Шерлок Холмс тихонько поднялся с места и повернул свое кресло к двери. Мы слышали, как в переднюю прошла служанка и отодвинула засов.
– Здесь живет доктор Ватсон? – спросил звонкий, хотя несколько грубоватый голос.
Мы не расслышали ответа служанки, но дверь захлопнулась, и кто-то начал подниматься по лестнице неверными и нерешительными шагами. Мой товарищ прислушивался к звуку этих шагов, и величайшее изумление отобразилось на его лице.
Шаги приблизились, и раздался робкий стук в дверь.
– Войдите! – закричал я.
Вместо человека с грубым видом, которого мы поджидали, в комнату на мое приглашение вошла, прихрамывая и ковыляя, совсем сморщенная и очень старая женщина. Выйдя из темноты на яркий свет, она казалась ошеломленной и, сделав нечто вроде реверанса, остановилась у двери, застенчиво шаря правой рукой в своем кармане.
Я взглянул на Холмса и прочел на его лице такое обескураженное выражение, что мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не расхохотаться.
Старая колдунья вытащила, наконец, из кармана газету и указала нам на объявление.
– Вот зачем я пришла, мои добрые господа, – сказала она, снова делая реверанс, – золотое обручальное кольцо, найденное в Брикстон-Рэде. Это, наверное, кольцо моей дочери Салли, которая вышла замуж как раз год тому назад, и муж которой служит буфетчиком на одном из пароходов Компании. Я не могу без страха подумать, что он способен сделать, вернувшись домой и узнав о потере кольца. Он, видите ли, очень прыток на руку, но бывает еще хуже, когда он выпьет! Итак, мои добрые господа, с вашего позволения, Салли вчера вечером отправилась в цирк с…
– Это ваше кольцо? – спросил я.
– Слава богу! – воскликнула она. – Вот Салли-то обрадуется сегодня вечером! Это именно ее кольцо.
– Скажите мне ваш адрес, – спросил я, взявши в руки карандаш.
– Дункан-стрит, 13, Ундсдич. Как видите, это очень далеко отсюда.
– Мне кажется, что Брикстон-Рэд вовсе не находится по пути между Ундсдичем и парком? – сухо заметил Холмс.
Старуха быстро оглянулась и бросила на моего друга проницательный взгляд из-под своих покрасневших век.
– Господин доктор спрашивал у меня мой адрес, – ответила она. – Салли живет на Майфельдовской площади, № 3, в Пекгаме.
– Ваше имя? – спросил я.
– Меня зовут Савьер, а Салли – Денисс. Муж ее очень красивый малый, Том Денисс. Когда он находится в море, то нельзя найти ему подобного в ловкости и умении исполнять обязанности буфетчика. Его за это очень высоко ценит Компания и дорожит им. Но когда он сойдет на берег, среди женщин и виноторговцев…
– Вот ваше кольцо, мистрис Савьер, – сказал я, перебивая по знаку Холмса старуху, – вероятно, оно принадлежит вашей дочери, и я очень счастлив, что мог услужить вам.
Старая мегера сунула кольцо в карман, бормоча сквозь зубы слова благодарности и признательности. Затем она вышла, и мы слышали, как она спускалась по лестнице своими неверными и ковыляющими шагами.
Едва она вышла, Шерлок Холмс вскочил как ошпаренный со своего места и бросился в спальню. Через несколько секунд он появился снова, одетый в пальто с воротником, закрывавшим его лицо вплоть до самых глаз.
– Я прослежу за ней, – быстро сказал он, – она должна быть сообщницей и приведет меня к нашему субъекту. До свидания, подождите меня.
И Холмс выскочил на лестницу как раз в тот момент, когда дверь внизу захлопнулась за нашей посетительницей.
Подойдя к окну, я увидел старуху, с трудом волочившую ноги по противоположному тротуару, в то время как ее преследователь шел за нею в нескольких шагах.
«Или вся его история оказалась неверной, или он проникнет таким образом в самое сердце тайны», – подумал я.
Холмсу не надо было просить меня подождать его возвращения, потому что я чувствовал, что ни за что не засну, пока не узнаю, чем кончится его новое похождение.
Было почти десять часов, когда Холмс ушел. Не зная, как долго может продлиться его отсутствие, я растянулся с комфортом в кресле и принялся курить трубку, перелистывая книжку Генри Мюрже «Сцены из жизни богемы».
Пробило десять часов, и я услышал за дверью шаги служанки, которая прошла к себе в комнату спать. В одиннадцать часов снова раздались шаги, на этот раз более тяжелые. Это сама хозяйка проплыла также на покой. Наконец, около 12 часов ночи я услышал звук ключа, которым Холмс отпирал входную дверь. Как только он вошел, я сразу по выражению лица догадался, что его постигла неудача. Он был одновременно и весел, и раздосадован. В конце концов, он не вытерпел и разразился неистовым хохотом, откинувшись на спинку своего кресла.
– Ни за что в мире не пожелал бы я, чтобы эти господа из Скотланд-Ярда видели то, что произошло. Я столько раз осмеивал их, что они, в свою очередь, не преминули бы и меня поднять на смех и дразнить до конца моих дней. Но я могу хохотать над собою, потому что все-таки уверен в успехе, – сказал он сквозь смех.
– Что же случилось? – спросил я.
– О, я расскажу вам, как меня одурачили, провели! Эта старая почтенная женщина шла несколько времени впереди меня и вдруг начала хромать так сильно, как будто у нее заболела нога. Она остановилась и окликнула фиакр. Я подошел поближе, чтобы не пропустить, какой она назовет адрес. Но это была напрасная предосторожность, потому что она прокричала свой адрес так громко, что его услышали бы на другом конце улицы.
– Дункан-стрит, Ундсдич, № 13!
И я поверил, слыша это, что она сказала нам правду. Как только она уселась в экипаж, я немедленно прицепился сзади. Я обладаю и этим маленьким талантом, который должен бы был иметь всякий полицейский. Мы тронулись в путь и покатили по данному адресу. Немного не доезжая до места, я спрыгнул наземь и с самым равнодушным видом принялся прохаживаться по тротуару. Фиакр остановился. Кучер слез, открыл дверцу и ждет. Никто не выходит из экипажа. Я искоса глядел на все происходившее. Не вытерпев, я подошел ближе и увидел, что кучер влез внутрь фиакра и шарил в нем, заглядывая даже под сиденье и откидывая подушки. Вид его был совершенно взбешенный, и он сыпал отборнейшими ругательствами, каких я в жизни не слыхивал. Седока и след простыл, и у меня есть все основания думать, что он долго не заплатит кучеру за проезд. В доме № 13 нам сказали, что дом принадлежит почтенному и уважаемому торговцу обоями, которого зовут Кесвик, и что имена Савьер и Денисс им совершенно неизвестны.
– Ну! – воскликнул я в крайнем изумлении. – Вы не заставите меня поверить, что эта добрая старушка, едва передвигавшая ноги, была способна выскочить из экипажа на ходу таким образом, что ни вы, ни кучер не заметили этого!
– К черту добрую старушку! – с горечью ответил Холмс. – Это мы с вами «добрые старушки» за то, что так глупо попались впросак. Это был молодой человек и даже очень сильный и ловкий, не считая того, что он несравненный актер. Его гримировка прямо бесподобна. Вероятно, он заметил, что за ним следят, и схитрил, чтобы выскользнуть у меня из рук. Все это доказывает, что тот человек, которого мы разыскиваем, не один, а имеет друзей, готовых идти ради него на серьезный риск. Но у вас измученный вид, доктор, идите-ка спать.
Я последовал его совету, так как действительно чувствовал себя страшно утомленным. Холмс остался сидеть перед камином, и долго еще в ночной темноте я слышал тихие звуки его скрипки, служившие доказательством того, что он продолжает размышлять над страшной проблемой, которую он поклялся разгадать.
