Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
8
Наш дом изменился до неузнаваемости. И дело было даже не в том, что мама поменяла картины на стенах, мебель и другие предметы интерьера, а в том, что исчез привычный уют. Пропал запах выпечки, шум телевизора, смех домочадцев.
Из помещения словно исчезла жизнь. Остались лишь большие окна и вымытый до скрипа холодный каменный пол, укрытый старинным ковром с восточным орнаментом – у него в отличие от безликой мебели наверняка была богатая биография, но к истории этого дома он не имел никакого отношения. Все здесь теперь было чужим и новым, как и я сама.
– Мам! – тихо позвала я.
Приглушенные голоса доносились откуда-то с летней кухни.
С тех пор как ушел отец, мама прошла несколько стадий привыкания к новой ситуации: сначала она молчала и сутками валялась на кровати у себя в комнате, потом она воспряла духом, принялась за перестановку и все время смеялась, как ни в чем не бывало. Потом снова впала в уныние, а теперь взялась за обустройство сада и веранды. Неужели ей стало лучше?
И вот теперь, шагая по коридору, я слышала ее смех.
– Мам! – повторила я негромко.
– Ой, – хихикнул кто-то.
– Это моя дочь, – раздался мамин голос. И уже громче: – Леночка, это ты?
– Да! – отозвалась я, подходя к кухне, и вдруг застыла, увидев, что мама там не одна. – Э… здравствуйте…
За столом рядом с мамой восседал наш сосед – Жан-Пьер. Невысокий седой и полноватый мужчина со смешными тонкими усиками, подкрученными вверх на манер Пуаро. Этот тип раньше постоянно пытался заговорить с мамой на улице на ломаном русском, когда отец не видел, и меня это ужасно раздражало. А теперь, когда папа ушел, у этого наглеца хватило совести заявиться прямо к нам в дом.
– Леночка, ты помнишь нашего соседа? – Краснея, мама подлила мужчине чая в чашку. – Месье Жан-Пьер любезно помог мне собрать стеллаж для цветов.
Они переглянулись, и у меня кольнуло в груди. Соседи так не переглядываются. Что это? Что эти двое скрывают? Он что… ухаживает за моей мамой?! Вот этот хмырь с нечесаными седыми волосами, торчащими во все стороны? Этот коротышка с проплешиной? Этот карикатурный француз с лицом, сделанным будто из кулинарного жира и блестящим на солнце?
– Бонжур! – улыбнулся мужчина.
– Да, помню. – Я с силой свела челюсти. – Здравствуйте.
– Мы пьем чай. Ты будешь? – спросила мама, поправляя волосы.
И они еще раз заговорщически переглянулись. Что здесь происходит?!
– Нет! – Развернувшись, я помчалась в свою комнату.
Какого черта?! У меня слезы моментально навернулись на глаза, совсем как у маленького ребенка. Да как она может?
Шмыгая носом, я влетела в свою комнату и хлопнула дверью так, что послышался треск. Скинула сумку с плеча, пнула по ней с досадой и упала на кровать. Закрыла ладонями лицо и всхлипнула. Ну почему?! Почему все в моей жизни идет через одно место?
Мама примчалась буквально через полминуты.
– Что ты себе позволяешь? – спросила она шепотом.
– У тебя что, шашни с этим убогим?! – Я вскочила. – А как же папа?
– Твой отец ушел. – Мать хлопнула себя по бедрам. – Не забывай, почему это произошло.
– Он же сказал тебе, что это все неправда! Она сама его поцеловала! Папа тебе не изменял! Ты что, ему не веришь?
Мама приложила палец к губам, призывая меня к тишине:
– Нина была девушкой твоего брата. А твой отец… он…
– Как ты можешь? – намеренно громко прокричала я. – Даже месяц не прошел, все еще можно вернуть, а ты уже приводишь в дом чужого мужика!
– Никого я не привожу, Жан-Пьер – наш сосед, он просто вызвался помочь мне.
– Да слышала я! Ты… ты только посмотри на себя, – всхлипнула я, – ведешь себя, как последняя… ш… – Мои губы сжались добела.
Я все-таки не смогла это произнести.
– Давай! – Маму била крупная дрожь. – Скажи! Скажи!
– Пусть он убирается! – крикнула я.
– Нет! Это мой дом, Лена, – тихо сказала мама, – и я сама разберусь, кого мне приглашать. И как проводить время, тоже решу сама.
– Отлично, – усмехнулась я, но мой голос прозвучал жалко. – Не забудь предупредить, когда твой французишка переедет к нам, я сразу же уберусь отсюда!
Мама долго смотрела на меня, затем развернулась и пошла прочь.
– Завтра вечером мы с Жан-Пьером идем на балет, – произнесла она, замерев в дверях.
Я чувствовала, что могу сказать что-то, что остановит ее. Чувствовала, что должна подойти и просто обнять маму. Поддержать ее. Нам нужно поговорить о том, что происходит… Но вместо этого мне захотелось наказать ее. Сделать ей больно. А завтрашняя вечеринка – отличная возможность. И в ответ на печальный мамин взгляд я лишь высоко задрала подбородок и процедила сквозь зубы:
– Хорошо отдохнуть!
– Зачем же ты так, сыночек? – сцепив руки в замок на груди, вопрошала мама.
Она ходила за мной по пятам, пока я собирал свои вещи в две просторные сумки.
– Ты же знаешь, что все, что делает отец, он делает для нашего блага.
Я молча продолжал складывать учебники и методические пособия в самое большое отделение одной из сумок. Знал, что если отвечу ей, если просто обернусь и посмотрю ей в глаза, то уже никуда не уйду. И дело было даже не в том, что все в нашей семье приучены к смирению и покаянию, а в том, что родители действительно не сделали мне ничего настолько плохого, из-за чего мне непременно нужно было бы покинуть этот дом.
– Я просто должен стать самостоятельным, мама.
– Ты не обязан уходить из дома, – продолжала она. – Поговори с ним, и все вопросы решатся.
В соседней комнате заплакала малышка Серафима, и мать привычно метнулась на ее зов, но вдруг остановилась в дверях. Она понимала, что, стоит ей отойти, и я уйду.
– Я уже сказал ему, что ухожу. Ничего не выйдет, мама. Мы слишком разные.
– Нет!
Младшая сестренка перешла с жалобного плача на испуганные рыдания.
– Иди, Серафима проснулась, – напомнил я, будто мать и сама не слышала.
– Женечка… – Ее теплые ладони легли на мою спину.
– Все хорошо, мам! – Обернулся я. Заключил ее в объятия, крепко стиснул руки. – Я же не на край земли уезжаю.
– Как же я без тебя? – всхлипнула она.
Похоже, я действительно поступал достаточно эгоистично. Кто теперь будет ей помогать следить за младшими? Отец вечно в храме. Маме придется нелегко без моей помощи. Может…
В коридоре послышались тяжелые шаги. Я опустил руки вниз, а мама сильнее обняла меня и уткнулась лбом в мою грудь.
– Екатерина, – тихо, но решительно сказал отец, входя в комнату.
– Нет, Ваня, нет! Я его не отпущу! – расплакалась мать.
– Мам, там Серафимка плачет. – Испепеляя взглядом отца, я гладил ее по спине. – Пойди посмотри.
Папа казался спокойным и непроницаемым.
– Скажи! Скажи ему, ну! Он ведь сейчас уйдет! – Замотала головой мать, еще крепче цепляясь за меня.
– Это его решение, Екатерина. – Пригладив бороду, вздохнул отец Иоанн. – Он хочет стать мужчиной, мы должны позволить ему сделать это.
Его руки нервно разглаживали невидимые складки.
– Ладно, мне пора. – Я поцеловал мать в лоб и аккуратно высвободился. Подошел к кровати, застегнул замки на сумках, взвалил одну на плечо, другую взял в руку.
– Куда ты пойдешь? – жалобно пискнула мать, утирая слезы краем платка.
– Устроюсь в общежитии, – наврал я.
Перспективы ночевки на улице вызвали у меня желудочные спазмы.
– Сыночек! – Мать добела прикусила губу, но не посмела подойти ближе.
Отец не держал ее, но я знал, как сильна была его власть над ней. Матушка робко поглядывала на отца Иоанна и боялась сделать хоть шаг в мою сторону.
– Если ты все решил… – вздохнул отец, отходя и пропуская меня.
Я протиснулся в дверной проем, решительным шагом протопал в прихожую и обернулся. Слова застряли в горле плотным сухим комком. Я открыл рот, но… так и не произнес ничего. Просто улыбнулся матери, стоящей за спиной отца и лихорадочно комкающей пальцами ткань длинной юбки.
– Да благословит тебя Господь… – прошептала она и перекрестила меня.
Отец же только в очередной раз вздохнул.
– Ага! – Кивнул я и шагнул за порог – в неизвестность.
Я знал, что мать сейчас бросится к сестренке и будет рыдать. А потом она будет истово молиться обо мне.
А отец… Он ни за что не подаст вида, но, готов биться об заклад, будет делать то же самое, только втайне ото всех. Он считает, что я – его крест. И это даже хорошо, ведь каждому верующему непременно посылают испытания, которые проверяют на прочность его веру.
Только почему все опять упирается в религию, а?
