Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 8. Допрос
Иван добрался до центральной московской прокуратуры, расположенной на Крестьянской заставе под первым номером, быстро, по прямой транспортной ветке. Робея, он подошел к огромному государственному зданию и созвонился с Гулярой. Она объяснила, куда направиться дальше.
Встретила его уже внутри, в коридоре возле кабинета.
– Ваня, спасибо большое, что пришел! Надо подождать. У Евгения Алексеевича важный допрос.
И юркнула обратно.
Иван усадил себя на один из коридорных стульев. Из-за дверей, где скрылась Гуляра, доносились неразборчивые голоса. В одном из которых Иван, тем не менее, сразу распознал следователя Шестакова. Судя по интенсивности рычания, Евгений Алексеевич был на взводе. «Гнида», «тварь», «падла» и другие юридические термины то и дело пробивались через ненадежную дерматиновую звукоизоляцию.
От того, как допрашивает Шестаков, Ивану стало жутко даже тут, в коридоре. Что уж говорить о том, на кого следователь орал непосредственно. Подписанное по всем пунктам признание было явно делом скорого времени. Впрочем, допрашиваемый все же пробовал сопротивляться: сквозь мощно ревущий водопад шестаковских угроз едва заметно пробивалась тоненькая струйка чьих-то оправданий. С монотонными плакучими интонациями, какие бывают у пристающих возле метро побирушек. В голосе был еще что-то странное, но, что именно, сходу Ивану понять не удалось.
Наконец, после особенно гневного следовательского пассажа, своим напором закупорившего струйку «побирушки» наглухо, дверь распахнулась. Из кабинета выскочил пылающий, в рубашке с расстегнутым воротом и закатанными до локтей рукавами, Шестаков. Пустая перевязь для раненой руки болталась на шее. Лицо его щерилось в звериной полуулыбке, надкрылья носа хищно раздувались, а зрачки вновь метали невидимые молнии. Из темных глазных впадин прямо в Ивана. Которому померещился даже огненный пар, бьющий из ноздрей следователя.
Не снижая набранных в кабинете децибел, и продолжая глядеть Ивану прямо в глаза, Евгений Алексеевич оглушительно проорал:
– Самый умный, урод?! Самый хитрый?! Думал, мразь, всех обведешь вокруг пальца и спокойненько смоешься?!
Иван похолодел быстрее, чем, если бы на него вылили бочку жидкого азота. Скованный от ужаса, он не мог выдавить из себя ни звука.
– Я тебе, сука, устрою! Будешь у меня кишками сморкаться и кровью рыдать! – продолжал Шестаков, ввинчиваясь глазами в Ивана.
– Гражданин начальник, да не я это, клянусь! Я еще раз вам говорю, я не делал ничего… – зазвучал снова странный плаксивый голос. Поскольку дверь теперь была открыта, вполне членораздельный. – У меня семья, у меня дети… У меня родственники, у меня работа… Гражданин начальник…
– Закрой пасть, тварь! Ты, падла, все равно у меня во всем сознаешься! – Шестаков переместил взгляд с Ивана вглубь кабинета, откуда вышел. Стало понятно, что Ивана он просто рассматривал, а говорил не с ним, а с «побирушкой». – Мразота! Гниль!…
Шестаков вернулся глазами к покрытому инеем Черешнину.
– Понятой? Сейчас Гуляра протокол вынесет.
– Гражданин начальник, не делал я ничего! Отпустите, пожалуйста… – снова занудил голос. И совсем уже смело заявил: – Я жаловаться буду!
– Чтооо?! – Шестаков округлил глаза до размера шаров в русском бильярде и кинулся обратно в кабинет со сжатыми в ярости кулаками. Через хлопнувшую, как атомный взрыв, дверь до Ивана донеслось: «Я тебе глазные яблоки сейчас, знаешь, через что вырву?!…».
Иван зажмурился и закрыл ладонями уши. Как же ему хотелось стряхнуть с себя всю эту историю, словно дурное наваждение. Сделать так, чтобы всего этого в его и так не особо богатой на радости жизни программиста-неудачника не было.
«Прекрасный план! Обмануть такое чудовище, как Шестаков, и иметь наглость заявиться после этого к нему, в самое его логово. Чтобы что-то там выведать! Идиот!». Маугли называл это «дергать смерть за усы». Иван прямо увидел себя, держащимся за усы разъяренного тигра с чертами лица Евгения Алексеевича Шестакова.
«Вот что мне сегодня приснится. Вместо одноклассницы…», – подумал Черешнин. И чуть не слетел со стула на пол, поскольку кто-то осторожно, но все равно неожиданно, тронул его за плечо.
– Ваня, заснул? Все в порядке? – над ним стояла улыбающаяся Гуляра, с неподписанными страницами протокола. И добавила заботливо: – Ты скулил. Все хорошо?
– Да-да, все нормально. Действительно сморило, ничего – поспешил взять себя в руки Иван.
– Вот тут подпиши и Евгению Алексеевичу отдай. Хорошо? –попросила Гуляра, показывая Ивану бумаги. – И извини, что подождать пришлось. Но у него очень важный допрос.
– Да, я только что видел. Ничего страшного, – натянуто соврал Иван про «ничего страшного». Заметил, что на Гуляре верхняя одежда, а в руках сумочка. – А ты что, убегаешь? Сама?
– Да, очень спешу. До свидания, Вань! Еще раз спасибо большое!
Лучезарная Гуляра сунула в руки Ивана документы, ждущие его подписи, и полетела по коридору легким степным ветерком.
Иван кисло проводил ее глазами. Кричать вдогонку «А как там с убийством? Нашли кто?» было нелепо даже для бывшего одноклассника.
Спустя мгновение Гуляра скрылась за коридорным поворотом, а охотник за тигриными усами постарался прикинуть, как бы ему извлечь из сложившейся ситуации хоть что-то. Прочитать потщательнее протокол? Почему бы и нет? В конце концов, это его святая, как понятого, обязанность. Пока Шестаков там сам кого-то на допросе убивает, вдруг обнаружатся новые детали.
Однако не вышло даже этого. Двери кабинета снова распахнулись и оттуда вышел конвойный полицейский. Заняв положенную по служебным канонам позицию в пространстве, он буркнул «На выход!» и пропустил вперед себя невысокого понурого человека в наручниках. Им оказался примерно 45-тилетнего возраста невзрачный азиат. Щуплый и тщедушный, заросший щетиной, одетый в висевшую мешком оранжевую дворницкую куртку.
– К стене! – скомандовал конвоир.
Азиат послушно ткнулся лбом в стену. Иван прочитал надпись на спине куртки: «Парк им. Матросова».
– Я не делал ничего, гражданин начальник… Отпустите… – хлюпнув носом, жалостливо, но как-то уже совсем без надежды, проныл в стену арестант.
«Вот что у него с голосом, – понял Иван.– Акцент!»
– Да, да, прям сейчас. Отпущу и такси до дома вызову, – зло, но уже без крика, ответил появившийся на пороге своего кабинета Шестаков. – Увести.
– Вперед – буркнул конвойный.
Шаркая одетыми в неудобные кирзовые сапоги ногами, дворник-побирушка обреченно поплелся по коридору, уводя за собой и конвойного полисмена.
Ивану стало жаль «побирушку» автоматически. Не важно, что он там такого натворил. Ни один человек в мире не заслуживает того страха, который способен нагнать старший следователь прокураторы Евгений Алексеевич Шестаков.
– Калмык? – зачем-то спросил у него Иван про дворника.
– Он? Нет, киргиз, – ответил Шестаков.
– Украл что-то?
– Ха! Украл! – следователь неприятно рассмеялся. – Он девять женщин убил! И пятерых полицейских.
– Кто?!
Удивление Ивана было на сто процентов искренним. По внешнему виду киргиз на душегуба не тянул никак. Максимально агрессивная ситуация, в которой его можно было представить, это, как он повышает голос на жену, а потом тут же в страхе приседает, закрывая руками голову.
– Он, он. Кожу с них снимал, изверг. С поличным взяли Заплаточника! – Шестаков жестко ударил кулаком в ладонь. – За каждую смерть мне этот урод ответит. Я из него позвоночник через пупок выдерну! Подписал?
Иван, в очередной раз пораженный анатомическими экспериментами работников внутренних органов, мгновенно решил, что на сегодня с него подобных эмоций хватит. Маугли, сидевший перед Шерханом, с усами в руках, дернуть за них так и не решился. Быстро подписав бумаги, Иван передал их Шестакову и, так и не задав ни единого вопроса об убийстве детектива Филиппа, поспешил выбежать вон.