Лампа для джинна

Глава 3. Рыжая Света

В трубке снова молчали. Все та же тишина: ни дыхания, ни шелеста, ни стука, вообще ничего.

Да что же это за шутники такие?

Вовка раздосадованно ткнула «отбой», и телефон тут же отключился.

Ерунда какая-то. Он ведь уже давно сел. Вовка пыталась его включить не раз, и все ничего. А тут – как будто специально для звонка очухался.

На первом этаже звякнул домофон, стукнула дверь, зашлепали по ступенькам подошвы. Вовка перегнулась через перила и еще издалека увидела Лёлин темный затылок.

– Лёлька, ну наконец-то!

Она бросилась навстречу подруге, но та, смерив Вовку презрительным взглядом, не сказала ни слова и только вонзила ключ в замочную скважину. За спиной у нее болтался сдувшийся, полупустой рюкзак.

– Лёлька, ты чего? Ты откуда? Я тебя все выходные вызваниваю. И дома у тебя никого, – озадаченно забормотала Вовка.

Лёля дернула головой, и ее ровненькая челка угрожающе закачалась.

– На даче все. Я пораньше смылась, комары заели.

И показала краснущую лодыжку над резинкой носка. Потом опомнилась, вскинула нос и хотела уже прямо за собой захлопнуть дверь, но Вовка ее удержала.

– А мне почему не сказала? Я тебе телефон оборвала. У меня же родители уехали, думала тебя позвать…

– Не знаю уж, что ты там оборвала, – пробурчала Лёля, дергая дверь, – но разговаривать мне с тобой неохота. Еще электричка эта, дышать нечем, потные все, – она закатила глаза.

– Да я, что ли, в твоих электричках виновата? – удивилась Вовка.

Лёля смерила ее злым взглядом и снова дернула за ручку.

– Что тебе нужно-то от меня, понять не могу? – мотнула головой Лёля. – Вроде все уже друг другу сказали.

Вовка прищурилась: что сказали? Когда сказали? О чем это она?

– Так, давай-ка спокойно и все по порядку, – предложила Вовка. – Зарядка у тебя есть?

Лёля замешкалась. Брови у нее взлетели вверх, но Вовка не обратила внимания. Почуяла слабину в обороне и распахнула дверь.

Квартиру Овсянниковых – всегда чистую и аккуратную, как и сама Лёля – Вовка знала, как свою собственную. Завернула за угол, в спальню подруги, и на прикроватной тумбочке отыскала зарядник, но тут же нахмурилась.

– Провод не тот. У тебя есть другие?

– Тебе тут магазин электроники, что ли? Тот, не тот… Обалдеть просто!

Лёля и так обходительностью не отличалась – любила сказануть что-нибудь такое резкое, «честное», любила покомандовать, покричать хорошенько, но все по-доброму, словно бы понарошку, с дружеской, нежной фамильярностью. Но сейчас ее голос был холоднее фарша из морозилки.

– Слушай, очень надо телефон зарядить. Потом сядем нормально… Я тебе такое расскажу! – пробормотала Вовка.

– Понарассказывала уже, мне хватило. Уходи.

Лёля указала на дверь.

– Лёльк, – осторожно протянула Вовка. – Ты чего?

– Да ничего. Сама прекрасно знаешь.

Из-под лямки ее летней маечки выскользнула бретелька. Повисла на угловатом Лёлином плече, и Вовку все подмывало привычным подружкиным жестом поправить ее, но она не осмелилась. Лёлька не просто обижалась, дулась или делала вид, что бесится. Она и вправду разозлилась. Тонкие губы сжаты, глаза прищурены, коса растрепалась. Она даже рюкзак не успела скинуть – как будто сейчас не было ничего важнее, чем выставить из квартиры подругу.

– Лёль, ты скажешь мне, что случилось? – пробормотала Вовка.

– Катись-ка ты к черту, вот что случилось, – выплюнула вдруг Лёля.

Она схватила Вовку за плечи, развернула и хорошенько толкнула в спину. Вовка выскочила на площадку, запнулась и налетела на перила. Дверь захлопнулась.

Такого рукоприкладства Лёля себе обычно не позволяла.

Вовка еще долго стучала, а потом сдалась и побрела вниз.

Как-то странно это все, ну правда же, странно! О каких таких разговорах болтала Лёля? Что такого страшного могла обронить Вовка, а теперь даже не помнила?

И как все по-дурацки складывается, ну в самом деле! Дома нет света, на карточке ни рубля, а лучшая подруга выпихивает за порог, как неродную, да и за что? А может, Лёлин брат знает, что стряслось? Заодно и мобильник у него зарядить можно…

Федя выпустился два года назад и учился, по словам Лёли, «на какой-то там электротехнике». Квартиру он снимал с друзьями, и видеться с ним Вовка уже давно перестала. Раньше, когда пересекались в школе, они немного общались. Теперь у Вовки даже его номера не было, но разве это важно, если телефон все равно не работает?

Ни на какие дачи с родителями Федя больше, ясное дело, не разъезжал – слишком уж взрослый – так что застать его дома кое-какие шансы были. Другой вопрос – где это самое «дома».

Вовка помнила, что Лёля говорила про улицу то ли Маслова, то ли Масловицкого, а квартира – кажется, шесть. Или восемь. Что-то четное, это наверняка. Вот дом – шестьдесят шесть, это Вовка запомнила точно. И метро ближайшее тоже запомнила.

А вот денег на жетон у нее не было.

На первый этаж Вовка спустилась в задумчивости. Метро не трамвай, зайцем не проедешься. Можно, конечно, перескочить через турникет, как делают ловкие пацаны, но Вовке такой способ не нравился. Ловкой она не была: скорее нос размозжит, чем перепрыгнет. А еще она стеснялась. Вот как это – просто взять и перемахнуть, без стыда и совести, наплевав на крики дежурной по станции?

Нет, такие варианты не для нее. А что же остается? Свинок-копилок она дома не держала. Никогда не откладывала. Когда было нужно, пользовалась родительской карточкой, а потом выслушивала нравоучения – как важно быть бережливой и зачем это, собственно, ей еще один синий джемпер?..

У окошка консьержки она остановилась. Женщина за стеклом склонялась над кроссвордом: погруженная то ли в слова, то ли в сон. Классическая такая бабушка, округлая во всем – от очков и до локтей. Сколько Вовка у Лёли ни бывала, эту самую консьержку она не видела. Может, новенькая?

Настольная лампа отсвечивала зеленым, и Вовка подумала, что заснуть при таком мутном освещении немудрено.

Она постучалась в стекло, и старушка вздрогнула. Очки съехали на кончик носа, но смотрела поверх стекол она так сурово, что Вовка аж похолодела.

– Простите, пожалуйста, – залепетала Вовка. – Я из двадцать первой. Дверь захлопнула, а кошелек с ключами дома оставила. Родители только вечером будут, а я бы пока к брату съездила, у него бы запасные ключи взяла… А денег нет… Вы извините за беспокойство, но можно у вас на жетон занять? Я вечером верну, как дверь открою.

Бормотала она быстро и едва соображала, что за ерунду придумывает. Если консьержка не новенькая и прекрасно знает Лёлю, то ничего не выйдет. Вот уж стыда не оберешься… Но попытка же не пытка, верно?..

Она переступила с ноги на ногу, покрепче сжимая ремень сумочки. Консьержка отодвинула газету, потянулась к окошку и раскрыла створку.

– Из какой, значит, квартиры? – внимательно спросила она.

Голос у бабушки был странный и с внешностью ее никак не вязался. Она вся такая мягкая, пухлая – как пирожок. И печет такая, наверное, мастерски. А вот голос как будто у девчонки позаимствовала – тонюсенький, чуть не рвется. Словно с детства остался, ничуть не повзрослев.

– И-из двадцать третьей… ой, то есть, из двадцать первой, – выдала Вовка.

– Так-так, – консьержка вытянула из-под кипы книжек журнал в массивном бордовом переплете. – Овсянниковы. Ты, наверное, Ольга.

И глянула строго на Вовку. Как будто на экзамене.

– Ага. Лёля, – машинально поправила Вовка.

Ответ консьержке как будто понравился, но она все равно неприязненно сощурилась за толстыми стеклами, оправила зачем-то совершенно неподвижные очки и кивнула.

– Хорошо. На жетон дам.

Она выудила из сумки кошелек из узорчатой кожи и принялась в нем копаться.

– А вообще-то у меня и жетон есть.

Она протянула монетку, как будто проверяя: не обманывает ли девица, правда ли на проезд не хватает? Но Вовка просияла.

– То, что нужно! Спасибо вам огромное!

– Можешь не возвращать, – разрешила консьержка, а потом зачем-то и добавила: – Он сам вернется.

Вовка хотела переспросить, как это жетон вернется сам, но старушка уже захлопнула окно и загородилась кроссвордом.

Может, показалось?

И только выскочив из метро в чужом районе, Вовка поняла, что опять ничего не продумала. Если не найдет Федю – как вернется назад? Денег на обратный путь у нее не было. Вдобавок, нависли тяжкие тучи, зарядил мелкий дождик, заметно похолодало. Вовка уже пожалела, что не накинула куртку. Вот ведь погода! Какое же солнечное стояло утро, а теперь…

Таблички на домах показывали все не то: Плотницкая, Пороховая, Дымченко. Здания мелькали мрачные, как будто вымазанные в гари и копоти. Невысокие, в три-четыре этажа, с деревянными балками под косыми крышами – у таких, наверное, и перекрытия деревянные, и печи есть. Мелкая дождевая пыль в воздухе мешалась с сизыми клубами дыма – то ли из тех самых труб, то ли от костров, которые вполне себе могли жечь на задворках.

Вовка закашлялась и обхватила себя руками. Темный район, весь какой-то измаранный, пересыпанный черной взвесью, провонявший гарью. Зато уж квартиры здесь, наверное, дешевые…

Она подскочила к дамочке с коляской:

– Простите, пожалуйста, вы не подскажете, где тут улица Масловицкого?

Женщина глянула так странно, будто Вовка спросила что-то непристойное, и пожала плечами. Ребенок в коляске закряхтел, затормошил пеленки (и почему они серые, будто перемазанные гарью?), и женщина склонилась над ним, тут же позабыв о Вовке.

Она решила остановить мужчину под черным зонтом, но он шарахнулся в сторону, не успела Вовка и рта раскрыть. Женщина с увесистыми пакетами даже слушать не стала: опустила голову и засеменила себе сквозь морось дальше.

Вовка пробежала мимо цирковой афишки («Трехголовое чудище, только у нас!»), обогнула витрину с сухоцветами (и кто их покупает, эти мертвые цветы?) и заметила пацана в наушниках. Ждать, пока он отвернется, не стала. Сразу накинулась:

– Ты не знаешь случайно, где тут улица Маслова?

Мальчишка стянул край наушника:

– А?

– Маслова, говорю, улица. Не знаешь, где это?

– Маслищенко есть. И Маслюковича. Вам кто нужен?

У Вовки голова кругом пошла. Откуда есть знать-то! Запомнила про масло – и хватит…

– Давай обоих, – попросила она.

– Ну ок, – пожал плечами пацан. – Маслищенко вон там, через перекресток, а Маслюкович – это вон туда и сразу налево.

Натягивая рукава кофточки на кулаки, Вовка побежала вперед, через дождевую мглу. Сгустились сумерки, будто день завершился раньше положенного, а вот вечер все никак не наступал. Фонари еще не зажигали, но даже противоположную сторону улицы рассмотреть теперь было трудновато.

Улица Маслищенко оказалась узким проездом на пять домов. Оканчивалась она пустырем, и Вовка отругала себя за то, что не спросила сразу про дом шестьдесят шесть. Номерные таблички, правда, показывали неизвестно что: дом два соседствовал с девятым, а три – с двенадцатым.

Продрогшая насквозь, Вовка вернулась обратно. Улица Маслюковича выпрыгнула из-за угла в великолепии огней: с ресторанчиками тут соседствовали магазины одежды, электроники и подарков, туда-обратно сновали автомобили, мигали светофоры, а конец дороги терялся в разноцветной мгле. Улица Маслюковича Вовке понравилась куда больше.

Вот только дома шестьдесят шесть она так и не нашла. Пробежала сначала по четной стороне, а потом – для верности – и по нечетной. После шестьдесят четвертого шел сразу шестьдесят восьмой, и дворы у обоих были непроходные, так что вряд ли где-то позади прятался еще один дом, несправедливо выдавленный с проспекта.

Вовка все же набралась храбрости и расспросила постового полицейского на перекрестке, но он только свел тяжелые брови.

– Болтать не положено, – отрезал он.

Вовка отступила, испуганная, что полицейский заподозрит ее в какой-нибудь афере: а ну как отвлекает его, пока подельники залезают прямо под носом в ювелирный? Пришлось вернуться на темную, незаасфальтированную улочку Маслищенко. За что же этого неведомого Маслищенко одарили такой честью – назвать его именем занюханную дыру на краю города?..

Дом шестьдесят шесть Вовка к немалому своему удивлению отыскала по соседству с седьмым. И кто определял эту безумную нумерацию и вешал таблички?..

Подъезд у дома был один-единственный. Под гнутым козырьком болталась, разгоняя ранние сумерки, желтая лампа. На табличке с номерами квартир цифры начинались со ста и заканчивались тысячей, и никаких тебе простеньких «шесть» или «восемь». Домофона Вовка не обнаружила, так что просто толкнула дверь и решила, что с квартирами разберется на месте.

Лифта в подъезде не было, а лесенка вилась узкая, деревянная, и выглядывала на улицу витражами. Фонарный свет снаружи причудливо струился зелеными лужицами на половицы.

Квартир оказалось всего ничего: по две на этаж. Вовка решила звонить в каждую – а что поделаешь?

В первой не открыли, во второй тоже. Взбежав по скрипучим ступенькам на следующий этаж, Вовка подумала, что таких удивительных домов она и видеть-то никогда не видела. Вроде городской, а весь какой-то не такой: и дерево тут, и витражи, и полная тьма на площадках, как будто электричество нужно только на крыльце.

В третьей квартире, наконец, открыли, и на Вовку поверх цепочки воззрилась грузная дама. Из квартирной щели веяло сушеными грибами, и Вовка невольно скривилась.

– М-да-да? – представительно и не особо дружелюбно спросила дама.

– Здрасьте, – выдохнула Вовка. – Я… Я Овсянникова Федю ищу. Не знаете, в какой он квартире живет?

– Твоего, что ль, возраста будет? – уточнила дама.

Вовка поспешно кивнула.

– Ребята какие-то на чердаке живут. Может, и Федя твой с ними. Шумят по вечерам! Ты вот пойдешь, скажи им, что соседи недовольны. Не дело это.

Вовка покорно закивала, хотя не очень-то и понимала, почему бы этой даме не выговорить нарушителям спокойствия самой. Впрочем, лестница на последнем пролете скрипела так жалобно, что Вовка засомневалась, что она выдержит кого-нибудь тяжелее мальчишки «ее возраста».

На чердаке стоял затхлый дух, тянуло влажным деревом. Витражные стеклышки расплескивали по одной-единственной двери цветные пятна. Вовка повозила влажными кроссовками по коврику, не отыскала звонок и постучала.

Сначала царила тишина, а потом кто-то затопотал голыми пятками, чем-то бряцнул и крикнул через запертую дверь:

– Кто?

– Здравствуйте! Я Федю Освянникова ищу. Он у вас живет?

Дверь приоткрылась, натянулась уже знакомая цепочка, в нос ударил аромат жареного сыра и сырой земли. На Вовку глазела огненно-рыжая девица, из-за спины ее струился зеленоватый, интимно-сумрачный свет.

– Федю? Поняла. Минуточку.

Дверь захлопнулась и растворилась снова, на этот раз пропуская гостью.

Вовка нерешительно заглянула внутрь. Коврики самых разных мастей и размеров устилали прихожую и убегали вглубь квартиры. Отовсюду торчали лапы каких-то диковинных растений, на листья струился, как будто удобрением, сонный зеленый свет. На стенах виднелись картинки: репродукции классических полотен соседствовали с детскими каракулями, и казалось, будто их понавешали здесь только для того, чтобы скрыть дыры в стареньких обоях.

– Уютно, не находишь? – заулыбалась девица. – Растениями у нас занимается квартирная хозяйка. Каждую неделю приходит поливать. Нам не доверяет. А лампы развесили мальчики: для антуража, – рассмеялась она и махнула рукой. – Пойдем пока выпьем по стаканчику кваса, я угощу тебя домашней пиццей, а Федя будет к вечеру.

Правильная, аккуратная речь никак не вязалась с озорной внешностью: девица была чуть старше Вовки, волосы переплетены в мелкие косички, на носу – крупные, будто намалеванные карандашом веснушки, а в губе – колечко.

Вовка запнулась о коврик, но удержалась за вешалку.

– А вы… – заикнулась она, рассматривая гору перепутанной обуви под куртками.

– Я Света. Однокурсница Феди. Здесь еще Петя и Леша живут, но их пока тоже нет. А раньше и Марина ночевала, но нашла себе ухажера и уехала. А тебя как зовут?

Рыжая обернулась, взметнулись змейки-косички. «Ухажера»… Откуда слова-то такие архаичные? И не ирония ведь, вполне себе серьезно.

– Вовка.

– А, – кивнула Света. – Ну пойдем.

И все! Никаких вопросов, никаких удивлений. Вовка про себя улыбнулась, скинула промокшие кроссовки и побежала вслед за Светой. Одета она была в коротенькие джинсовые шорты и маечку, и в полумраке ее ноги и руки призрачно бледнели. Вовка еще отметила, что для девчонки у Светы голос слишком уж тяжелый, какой-то гулкий, неизящный, но думать было особо некогда.

– Вот пицца, – объявила Света, грохая противень на заставленный грязными тарелками стол.

Вовка смущенно присела на краешек табуретки. Кухню захламили до предела. Объедки, очистки, немытая посуда, горы засаленных книжек, ноутбук, рваный халат… Чего здесь только ни валялось! Штукатурка лупилась волдырями, лампочка без абажура свешивалась из-под косого потолка, под ногами стелился рваный линолеум.

– У вас… это… – вдруг вспомнила Вовка. – Зарядника нет случайно?

Она вытащила и показала свой телефон.

– И случайно, и неслучайно: все есть, – отозвалась Света. – Минуточку.

И потопала голыми пятками обратно по коридору.

Вовка рассматривала «домашнюю пиццу» – гору разноцветных кусков на толстеньком отрезе теста – и облизывалась. В грязноватой кухоньке она наконец отогрелась и поняла, что жутко проголодалась.

– Вот, пожалуйста.

Света вернулась с зарядником, и провод на этот раз был тот, что нужен.

– Спасли, – выдохнула Вовка.

– Что будешь пить: квас или пиво?

Света распахнула холодильник, а Вовку так и подмывало сказать, что – пиво. Но представила мамино лицо и не осмелилась. А Света-то уже выросла, и живет она совсем по-другому – квартиру пусть и делит с ребятами, а все-таки жилье это свое собственное, «взрослое».

– Да я не пью вроде. Квас давайте, если можно…

– Молодец, что не пьешь.

Света устроилась напротив, забравшись на табуретку с ногами. Сама она выбрала пиво, но какое-то несерьезное, как показалось Вовке, с вишенками на этикетке.

– Ну, рассказывай, – откинув крышку, потребовала Света. – Что этот наш Федя учудил на этот раз?

Вовка поморгала.

– Бери пиццу, – кивнула рыжая. – Вот нож. Так что там Федор?

Вовка неловко вырезала себе кривой кусок и вгрызлась. Под начинкой тесто пропеклось не очень, зато корочка аппетитно хрустела.

– А что Федя? Я не знаю. Я как раз к нему пришла. Я вообще про сестру его хотела узнать, про Лёльку…

– Значит, ты ему не подружка? Ну и хорошо. А Лёля – это та крашеная стерва? – вдруг выдала Света и улыбнулась. – Знаю-знаю.

Вовка глотнула ледяного кваса и закашлялась. В Светином исполнении это слово звучало чужеродно. А Лёля, может, и красилась, но стервой была только понарошку.

Телефон меж тем очнулся, и на экране одно за другим повылезали уведомления.

– Прямо-таки столпотворение, – посмеялась Света. – Потеряли тебя, что ли?

Вовка схватилась за телефон. Думала, что придет что-то от родителей, от Лёли, а там – сплошь незнакомые номера. Смс-ки, ворох оповещений в Вайбере, голосовое послание в Вотсаппе и сообщение в ВК.

Вовка даже вздрогнула. С каких это пор ей столько сыпется, да еще и непонятно от кого?

– Проверяй, не беспокойся, – подмигнула Света. – Меня развлекать не обязательно. Ешь пиццу, а я пойду к себе. Если что понадобится – первая дверь направо. Федя уже скоро вернется.

Она ушлепала прочь, а Вовка принялась разбирать письма.

Первая смс-ка была странной:

Добрый день! Я по объявлению. Кота еще отдаете?

Никаких объявлений Вовка, ясное дело, не размещала. И Яшку тоже отдавать не собиралась. Что за ерунда? Да просто ошиблись, ясно же!

Только вот переписка продолжалась сама собой, будто бы в ответах писавший и не нуждался.

Заеду на неделе.

Потом:

Днем удобно?

И – последнее:

Договорились.

Кто это и с кем он договорился? А может, Вовке просто сыпались копии чужих сообщений?

В Вайбере от четырех неизвестных номеров ей пришли совершенно одинаковые пустые сообщения.

Голосовая запись в Вотсаппе длилась целых двенадцать минут, но звонивший упорно молчал: Вовка прокрутилась запись, послушала как следует и в середине, и в конце, но так ничего и не поняла.

Ну и глюки…

А вот во ВКонтакте ей написал откровенную ерунду какой-то Димыч Поплавский (сто двадцать три друга, и ни одного общего):

Бойся зеленых фонарей. Но пуще бойся, когда они погаснут.

И все. Ни «приветов», ни «как дела». Очередной интернетный псих, которому даже отвечать не стоит – заблокировать, и все.

А остальное – глюки.

Вовка выдохнула, а потом вспомнила про разозленную Лёлю и позвонила ей. На этот раз гудки были короткие, причем не такие, когда у абонента занято, а еще короче, как будто телефон не работает. Но сколько бы Вовка Лёле не перезванивала, гудки повторялись снова и снова. Неужели подруга ее заблокировала? Надо бы у Феди спросить, как это бывает, когда блокируют. Уж он-то в этом всем разбирается.

Или у Ильи… Чем не предлог попереписываться? Вовка покраснела. Ну уж нет. Не время сейчас для поводов, вообще не время думать о мальчишках.

Взяла еще пиццы и вгрызлась в подостывшую начинку. Попались кругляшок сосиски, кусочек сладкого перца и оливка. Ну и смесь! Вкус самостоятельной жизни… Только еда от мыслей об Илье не спасала.

Как хорошо, что телефон работает! Привычным движением Вовка отыскала иконку дневника и напечатала:

так странно. в школе он казался далеким, нереальным. принцем из какой-нибудь глупенькой девчоночьей сказки. а там, в парке, он был настоящим, обычным, понятным. даже имя мое вспомнил. да откуда он знает-то его?

нельзя влюбляться, Вовка, нельзя. это глупость и ерунда. не-принцессы в принцев не влюбляются.

но ты же сама сказала, что в парке он был обычным…

Грохнула дверь, стукнула в коридоре вешалка. Вовка залилась краской, поспешно сохранила пост под замочком – чтобы даже Лёля не прочитала, если вдруг заглянет – и закрыла дневник. Размечталась. Не время, ну не время же!

– Петро, Лехыч, вы чо, без меня жрать заказали? Ну я вам щас…

Федька ввалился в кухню мокрый, растрепанный. Высокий, как флагшток. Кажется, он стал еще выше, чем два года назад.

– Вовка? Ты чего это здесь? Ты как меня нашла? Лёлька, что ли тут?

Федя так и опешил. Вовка вскочила ему навстречу.

– С трудом нашла! Я из-за Лёльки как раз и приехала. У меня электричество отключили, ничего не работало, не позвонить, телефонов не знаю, твоего вообще не записала, а Лёлька злющая, как черт, выставила меня, – затараторила Вовка. – Хорошо хоть Света ваша мне зарядник дала, у меня дома каменный век теперь, все выходные без света сижу, а еще родители уехали, я думала, с Лёлей посидим, а она…

– Эгей, ты погоди, – Федя поднял ладонь, плюхнулся на табуретку и оторвал себе пиццы. – Давай по порядку. А ты, Вовк, прям похорошела, сто лет тебя не видел.

Вовка зарделась. На Федю она никогда особо не засматривалась, но от комплимента как будто язык отрезало.

– Это кто сварганил? Вкусно, – Федя потыкал в пиццу указательным пальцем. – Воу, тут и ананасы есть. Ваще шик.

– Так это Света, я же говорю, – напомнила Вовка. – Она меня и впустила. Как бы я сюда попала?

– У нас замок уже неделю сломан, все недосуг починить. А Света-то какая? – не понял Федя и даже перестал жевать. – Лехыча баба, что ли?

– Не знаю я, чья она «баба», – мотнула головой Вовка. – Но сказала, что живет здесь, с вами, и имена все ваши назвала. Еще сказала, что тут Маринка какая-то раньше жила, но потом съехала.

– Маринку помню, – закивал Федя. – Была такая. А вот Свет здесь никаких отродясь не бывало.

– Федь, ты чего меня путаешь?

Вовка встала, отодвинула противень, протиснулась мимо кухонной стойки, заваленной пустыми коробочками от CD-дисков и вышла в коридор.

Света сказала, что ее дверь – первая по коридору справа.

Только вот справа никаких дверей Вовка не обнаружила.