Книга Странных Новых Вещей

8. Вдохните поглубже и сосчитайте до миллиона

При дневном свете все выглядит иначе. В сшиковском кафетерии, казавшемся таким заброшенным и жутким в долгие часы темноты, теперь кипела жизнь. Дым коромыслом. Стеклянная стена в восточной части здания, хоть и тонированная, пропускала столько света и тепла, что Питеру пришлось прикрыть лицо. Вся комната подернулась лучистой дымкой, в ней кофейные автоматы превратились в украшенные драгоценностями скульптуры, алюминиевые стулья мерцали, будто отлитые из благородного металла, журнальные стойки обернулись зиккуратами, лысые головы – фонарями. Человек тридцать-сорок собрались здесь, они ели, болтали, подкреплялись у стойки кофейного бара, покатывались со смеху, сидя в креслах, размахивали руками над столами, повышали голос, чтобы перекричать голоса остальных. Большинство было одето в белое, как и сам Питер, только без большого чернильного распятия на груди. Черных лиц было довольно мало, среди них был и Би-Джи. Би-Джи не обратил внимания на появление Питера, он был увлечен оживленной беседой с мужиковатой белой женщиной. Грейнджер нигде не было видно.

Питер шагнул в толчею. Музыка по-прежнему транслировалась из репродукторов, но теперь тонула в гомоне и галдеже, Питер не мог определить, то ли это все та же документальная передача про Пэтси Клайн, то ли электронная диско-песня, то ли классическая пьеса. Просто еще один голос в общем гуле.

– Эй, пастор!

Это был тот самый негр, метнувший ему в прошлый раз брусничный маффин. Он сидел за тем же самым столиком, что и вчера, но с другим приятелем – белокожим толстяком. По правде сказать, оба они были толстяками – и вес у них был одинаков, и черты похожи. Такое сходство лишний раз напоминало о том, что, несмотря на варианты пигментации, все человечество принадлежит к одному и тому же биологическому виду.

– Приветствую! – сказал Питер, подхватывая стул и присоединяясь к ним.

Толстяки вытянули шею и вгляделись в чернильную графику на его груди, но, убедившись, что это только крест, а не то, что они были бы не прочь прокомментировать, вернулись в исходное положение.

– Как дела, чувак? – Чернокожий парень протянул Питеру руку.

На рукаве рубахи, у самого локтя, пестрели математические формулы.

– Прекрасно, – ответил Питер.

Он как-то никогда не задумывался раньше, почему темнокожие люди никогда не записывают цифры на коже, к примеру на руке. Каждый день узнаёшь что-то новое о разнообразии рода людского.

– Уже подзаправился?

Темнокожий только что опустошил тарелку с чем-то коричневым в соусе. Он сжимал в ладонях пластиковую кружку с кофе. Его друг кивнул, приветствуя Питера, и снял замасленную бумажную обертку с огромного бутерброда.

– Нет, я все еще функционирую на половинке маффина, – ответил Питер, моргая от ослепительного света. – Впрочем, нет, вру – с тех пор я съел еще кусок булки с изюмом.

– Не ешь эти булки с изюмом, чувак. Это ПК!

– ПК? – Питер мысленно пошарил в своей базе аббревиатур. – Пировиноградная кислота?

– Поддельная Кола.

– Что-то я не улавливаю…

– Мы так кличем то, что сделано тут, а не дома. Может содержать моноциклопарафин, или циклогексилдодекановую кислоту, или еще какое дерьмо.

На лице негра играла полуулыбка, но глаза глядели серьезно. Многоэтажные химические термины слетали с его губ с легкостью ругательств. И снова Питер вспомнил, что все служащие здесь должны обладать умениями, оправдывающими дороговизну их перелета на Оазис. Все, кроме него самого.

Темнокожий парень громко хлебнул кофе из кружки.

– Вы никогда не едите здешние продукты? – поинтересовался Питер.

– Мое тело – это мой храм, отче. «Содержи его в святости» – так в Библии сказано.

– В Библии много чего сказано, Муни, – заметил его приятель и откусил от истекающего серым соусом бутерброда приличный кусман.

Питер посмотрел на Би-Джи в другом конце зала. Мужеподобная женщина согнулась чуть ли не в три погибели от хохота. Одной рукой она для равновесия ухватилась за колено Би-Джи. Музыка проникла сквозь брешь в людском гаме, оказавшись хором из бродвейской постановки середины двадцатого века; такие вещи всегда ассоциировались у Питера с провинциальными благотворительными лавочками или коллекциями грамзаписей в жилищах одиноких стариков.

– Ну, как бутерброд? – спросил Питер. – Выглядит вкусно.

– Угу, – закивал белый толстяк. – Вкусный и есть.

– С чем он?

– С белоцветом.

– Я вижу, что белого цвета, но с чем…

– Белоцвет, отче. Поджаренный белоцвет.

Муни пришел Питеру на помощь:

– Мой друг Руссос действительно имеет в виду цветок. – Элегантным движением своих пухлых пальцев Муни изобразил раскрывающийся бутон. – Здешний цветок, чуть ли не единственное, что тут произрастает…

– А на вкус как самая лучшая пастрома, какую ты только пробовал в своей жизни, – прибавил Руссос.

– Он очень хорошо приспосабливается, – согласился Муни. – В зависимости от вкусовой добавки может напоминать что угодно: курицу, фадж, бифштекс, банан, кукурузу, грибы. Добавь воды – вот тебе суп. Прокипяти – вот тебе заливное. Смели его, испеки – вот тебе и хлеб. Универсальный продукт.

– Для человека, который отказывается его есть, вы славно рекламируете этот цветок.

– Конечно он его ест, – сказал Руссос. – Он обожает банановые блинчики.

– Да, нормальная еда, – фыркнул Муни. – Я стараюсь не привыкать. Чаще всего я предпочитаю настоящее.

– Но не слишком ли это дорого, – спросил Питер, – есть и пить только… э-э… импортные продукты?

– Будь спок, отче! Зато я пью настоящую колу; по моим прикидкам, я задолжал СШИК около… пяти тысяч баксов.

– Легко! – подтвердил Руссос. – И еще «Твинки».

– Черт, да! Эти акулы такие деньги дерут за «Твинки»! Или батончики «Херши»! Скажу я тебе, не будь я таким пофигистом…

Муни подвинул свою пустую тарелку к Питеру.

– Если бы я все не съел, я бы показал тебе кое-что, – сказал он. – Ванильное мороженое с шоколадной подливкой. Ванильная эссенция и шоколад привозные, подливку, скорее всего, делают из белоцвета, но вот мороженое… мороженое – чистая энтомофагия, понял, о чем я?

После минутного раздумья Питер ответил:

– Нет, Муни, не понял.

– Жуки, чувак! Жрачка из личинок.

– Очень смешно, – промычал Руссос, продолжая жевать, но уже без прежнего энтузиазма.

– Еще они готовят вкуснейший рисовый десерт – никогда не поверишь из чего – из опарышей.

Руссос положил свой бутерброд:

– Муни, ты мне друг, и я люблю тебя, Муни, но…

– Но это же не какие-то там грязные опарыши, вы же понимаете, – пояснил Муни, – а чистенькие, свеженькие, специально откормленные.

Руссос не выдержал:

– Муни, прикрой-ка варежку, черт тебя возьми! Есть вещи, которые человеку лучше не знать.

Будто потревоженный звуками спора, Би-Джи неожиданно нарисовался на горизонте:

– Эй, Питер! Как делишки, братан?

Белой женщины рядом с ним уже не было.

– Отлично, Би-Джи. А твои?

– Всё торчком, чувак, всё торчком. Поставили солнечные панели, они теперь тянут все двести пятьдесят процентов электроэнергии. Можно подкачивать излишки в кое-какие серьезные и умные системы. – Он неопределенно кивнул куда-то в пустоту за пределами кафетерия, с противоположной от Питера стороны. – Видел то новое здание снаружи?

– Для меня они все новые, Би-Джи.

– Ну да, так там одно действительно новое. – Лицо у Би-Джи светилось от гордости. – Будет возможно-о-ость, выйди и погляди на него как-нибудь. Чудо инженерной мысли. Наша новая дождеприемная центрифуга.

– Известная в народе как Большой Лифчик, – вмешался Руссос, подбирая соус корочкой.

– Эй, мы ж не собираемся бороться за архитектурные премии, – усмехнулся Би-Джи. – Просто придумываем, как бы уловить всю эту водичку.

– Кстати, – сказал Питер, – раз вы об этом упомянули, я вот только что сообразил: несмотря на столько дождей… Я не видел ни одной реки и ни одного озера. Даже лужи.

– Тут почва как губка. Все, что в нее попадет, уже не вернешь. Но большинство дождей испаряется минут этак за пять. Этого не увидишь, но это постоянно происходит. Невидимый пар. Оксюморон, да?

– Полагаю, да, – согласился Питер.

– В любом случае мы должны захватить эту воду, пока она не исчезнет. Над этим-то моя команда и мозгует. Конструируем вакуумные сети. Концентратор потоков. Большущие такие игрушки. А ты как? Церковью уже обзавелся?

Вопрос был так невинен, как будто церковь – это набор инструментов или приспособлений, некий реквизит; впрочем, если поразмыслить – именно этим она, в сущности, и является.

– Самого здания пока нет, Би-Джи, – сказал Питер. – Но это для церкви не самое главное. Церковь строится в душах и умах.

– Малобюджетная конструкция, – съязвил Руссос.

– Имей хоть каплю уважения, засранец, – сказал Муни.

– Вообще-то, Би-Джи, – сказал Питер, – знаешь, я еще в некотором шоке или, лучше сказать, ошеломлен от счастья. Вчера вечером… э-э… сегодня утром, чуть раньше, Грейнджер возила меня в оазианское поселение.

– Куда, братан?

– В оазианское поселение.

Трое за столом засмеялись.

– Ты это про Город Уродов? – сказал Руссос.

– Си-два, – поправил его Би-Джи, вдруг посерьезнев. – Мы называем его Си-два.

– Дело не в этом, – продолжил Питер, – а в том, что меня потрясающе приняли. Эти люди страстно жаждут услышать о Боге.

– Охренеть! – сказал Би-Джи.

– Они уже знают о Библии!

– Это надо отметить, братан. Дай-ка я те налью чего.

– Я не пью, Би-Джи.

Би-Джи приподнял одну бровь:

– Да я кофе имел в виду, братан. Если хочешь выпивку, то тебе придется основать церковь как можно быстрее.

– Не понял?

– Пожертвования, братан, и немаленькие. А то одно пивко отправит тебя на мно-о-ого шагов назад.

Би-Джи вразвалку отчалил к барной стойке. Питер остался один с двумя толстяками, те синхронно хлебнули из пластиковых кружек.

– Невероятно, часами ехать по одному и тому же ландшафту и не заметить самых поразительных явлений, – не успокаивался Питер. – И весь этот дождь, и то, что он не собирается в озера или какие-то резервуары… Интересно, как оазианцы справляются?

– Да без проблем, – сказал Руссос. – Дождь-то каждый день. Когда приспичит – тогда и берут. Как из-под крана. – Он поднял свой пластиковый стаканчик и подставил его под воображаемое небо.

– Вообще-то, – прибавил Муни, – проблема была бы, если бы почва не впитывала всю эту воду. Представляете себе, какие были бы потопы?

– О! – внезапно вспомнил Питер. – Вы слыхали про Мальдивы?

– Мальдивы? – Руссос настороженно глянул на Питера, как будто опасаясь, что тот сейчас заладит какую-нибудь евангелистскую притчу.

– Мальдивы, группа островов в Индийском океане, – сказал Питер. – Их смыло цунами. Почти все, кто там был, погибли.

– Я этого не знал, – сказал Муни бесстрастно, как будто Питер только что изложил некий фрагмент знаний из области науки, которая никак не соприкасалась с его собственной.

– Смыло начисто? – спросил Руссос. – Беда.

Вернулся Би-Джи, неся в каждой руке по дымящейся кружке с кофе.

– Спасибо, – сказал Питер, принимая свою кружку.

На ней была шутливая надпись: «ЧТОБЫ РАБОТАТЬ ЗДЕСЬ, ЧЕЛОВЕКОМ БЫТЬ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО, НО ЖЕЛАТЕЛЬНО».

Би-Джи говорил как-то иначе.

– Эй, я только сейчас понял, – сказал Питер. – Эти кружки из настоящей пластмассы. Я имею в виду… э-э… толстой. Не из пенопласта, не одноразовые…

– Нам и так есть чего везти через полвселенной, помимо одноразовых стаканов, братан, – сказал Би-Джи.

– Ага, например, батончики «Херши», – сказал Муни.

– Например, христианских священников, – сказал Би-Джи без тени шутки.

Дорогая моя Би, – писал Питер часом позже. – От тебя нет никакой весточки, а может, это я тороплюсь написать тебе следующее письмо. Просто не терпится все тебе рассказать.

Я тут поговорил кое с кем из сшиковских ребят, и они мне на МНОГОЕ открыли глаза. Оказывается, я не первый христианский миссионер, которого сюда отправили. До меня здесь был некто Марти Курцберг. Видимо, баптист, несмотря на еврейскую фамилию. Местные жители хорошо приняли его миссию, но затем он исчез. Это случилось год назад. Никто не знает, что с ним случилось. Конечно, парни шутят, что оазианцы, должно быть, съели его, как в тех старых мультиках про миссионеров, которых связывают и варят живьем кровожадные дикари. Не стоило бы им так говорить – это расизм. А все равно я сердцем чувствую, что эти люди – оазианцы – не опасны. Не для меня, по крайней мере. Может, это и поспешное заключение, ведь я едва встретился с ними. Но ты, я уверен, помнишь те времена, когда мы с тобой проповедовали Бога в непривычном месте/контексте, помнишь, как внезапно мы начинали чувствовать, что надо как можно скорее уносить ноги, если хотим остаться в живых? Так вот теперь у меня нет подобных предчувствий.

Невзирая на людоедские шутки, между СШИК и оазианцами, похоже, установились определенные торговые взаимоотношения. Это не тот колониальный тип эксплуатации, которого можно было бы ожидать. Это регулярный товарообмен, формальный и сдержанный. Оазианцы снабжают нас продуктами. Насколько я понял, главное, что даем оазианцам мы, – это лекарства. Здесь не слишком большое разнообразие растений, что удивительно, учитывая, сколько здесь выпадает дождей. Но поскольку большинство лекарств имеет растительное происхождение, я подозреваю, что условия для открытия/ производства анальгетиков, антибиотиков etc. здесь ограниченны. Или, может, таков зловещий план СШИК – подсадить местных обитателей на препараты? Я не в состоянии сделать какие-то мало-мальски авторитетные выводы на этот счет, пока не смогу получше узнать этих людей.

Кстати, ты сидишь, надеюсь? Потому что у меня есть потрясающая новость, просто сногсшибательная. Единственное, чего хотят оазианцы (помимо лекарств), – это Слово о Боге! Это они попросили СШИК прислать им нового пастора. Попросили? Нет – потребовали! Как один человек рассказал мне только что, они (оазианцы) вежливо намекнули, что от этого зависит их дальнейшее сотрудничество со СШИК! А мы-то с тобой думали, как фантастически великодушно со стороны СШИК предложить мне возможность прибыть сюда… Ну, пока я тут пребываю в глубоком неведении, оказалось, что весь проект зависит от меня! Если бы я знал об этом заранее, я бы НАСТОЯЛ, чтобы ты тоже была со мной. Правда, они могли бы тогда пробросить меня, обратив свои взоры на кого-нибудь другого, кого-нибудь более сговорчивого. У них, наверное, были сотни соискателей (я по сю пору не понимаю, ПОЧЕМУ Я? Но видимо, правильнее будет спросить: ПОЧЕМУ НЕ ДРУГОЙ?)

Как бы то ни было, ясно одно: мне предоставят все, что только понадобится для основания церкви. Автомобиль, строительные материалы, даже рабочую силу. Все складывается так, что мое бремя кажется не таким уж тяжким, легче, чем у любого миссионера со времен начала евангелизма. Вспоминая о святом Павле, побитом камнями, потерпевшем кораблекрушение, голодавшем, заключенном в темницу… А я почти с нетерпением жду своей первой неудачи (ПОЧТИ)

Он прервался. Он сказал все, что хотел, но чувствовал, что как-то должен протянуть ниточку к злосчастным Мальдивам. И укорял себя за то, что должен, но не хочет.

Люблю тебя,

Питер.

Выблевав кофе, он испытал облегчение. И в лучшие времена он не был большим поклонником сего напитка – это, в конце концов, был стимулятор, а он отучил себя от искусственных стимуляторов много лет назад, но жидкость, которую презентовал ему Би-Джи, на вкус была как грязь. Наверное, она была сделана из оазианских цветов или комбинация привозного кофе и местной воды оказалась неудачной. В любом случае, избавившись от них, он почувствовал себя лучше. Почти нормально на самом деле. Последствия Скачка наконец отступили. Он сделал большой глоток воды прямо из-под крана. Вкуснотища. С этой минуты он ничего не станет пить, кроме воды. Тело обретало прежнюю энергию, как будто каждая клетка была микроскопической губочкой, разбухшей в благодарность за то, что ее напитали. Может, так оно и было. Он застегнул ремешки сандалий и вышел из квартиры якобы для того, чтобы получше изучить окрестности, а еще чтобы отпраздновать возвращение бодрости и силы. Слишком долго он пробыл в заключении. Наконец-то он свободен!

Ну как «свободен»? Свободен прогуливаться по лабиринтам базы СШИК. Приятная перемена мест, но не то же самое, что выйти на открытый простор прерии. Лишь пустые коридоры, ярко освещенные туннели стен потолка и пола. И двери через каждые несколько метров. Каждая дверь с табличкой, на ней только фамилия и инициалы – и профессия более крупными литерами. Таким образом – «У. ХЕК, ШЕФ-ПОВАР», «С. МОРТЕЛАРО, СТОМАТОЛОГ-ХИРУРГ», «Д. РОЗЕН, ГЕОДЕЗИСТ», «Л. МОРО, ИНЖЕНЕР-ТЕХНОЛОГ», «Б. ГРЭМ, ИНЖЕНЕР ЦЕНТРИФУГИ», «ДЖ. МУНИ , ИНЖЕНЕР-ЭЛЕКТРИК» и так далее. Слово «инженер» попадалось довольно часто, как и профессии, оканчивающиеся на «-лог» и «-ист».

Из-за дверей не доносилось ни звука, и коридоры были так же безмолвны. Очевидно, персонал СШИК либо на работе, либо зависает в кафешке. Не было ничего зловещего в их отсутствии, не было причин нервничать, и все-таки Питеру было жутковато. Первоначальное облегчение оттого, что он в состоянии произвести разведку в одиночку, без присмотра, сменилось жаждой увидеть хоть какие-то признаки жизни. Он ускорил шаг, поворачивая за каждый угол с большей решительностью, но его встречали все те же прямоугольные переходы да ряды дверей-близнецов. В таких местах и не поймешь, что заблудился. И вот, когда он уже начал покрываться испариной, пронзенный воспоминаниями о своих злоключениях в капканах детских исправительных учреждений, заклятье было разрушено – повернув еще раз за угол, он почти нос к носу столкнулся с Вернером.

– Эй, полегче на поворотах, где пожар? – сказал Вернер, оглаживая свое упитанное тело, словно проверяя, не нанесла ли ему урон неожиданная встреча.

– Извините, – сказал Питер.

– Все в порядке?

– Да, спасибо.

– Хорошо, – кивнул доброжелательно Вернер, но он явно не был расположен поболтать. – Пусть так и остается, приятель!

Была это просто рядовая фраза или предостережение? Трудно сказать. Несколько секунд спустя Питер снова остался в одиночестве. Паника миновала. Он уже ощутил разницу между шатанием без дела по незнакомому зданию и тюремным заключением. Вернер прав, надо взять себя в руки.