Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 1. Поющий полицейский
В канун Рождества 1940 года инспектор Скотленд-Ярда Литтлджон вышел из хорошо освещенного ночного поезда «Лондон – Манчестер» в кромешную черноту затемненного вокзала в Стокпорте. Пассажиры и билетные контролеры старались украдкой прошмыгнуть из вагонов на перрон и обратно, чтобы не выпустить наружу ни единого лучика света, надежно закупоренного в железнодорожном составе. Неясные фигуры на вокзале брели ощупью в потемках словно тени из преисподней. Горы ящиков и почтовых мешков, бесчисленные грузовые тележки, скамейки, корзины, лампы, баки, щетки и всякая всячина, которая обычно загромождает подобные места, стремились, казалось, будто живые существа, превратить продвижение по платформе в нескончаемую безумную скачку с препятствиями. Детектив с трудом выбрался из-за груды посылок, которым суждено было прибыть по назначению значительно позднее Рождества, опустил на землю чемодан и принялся ждать появления какого-нибудь железнодорожного служащего, чтобы спросить у него, куда идти. Наконец в тоненькой полоске света, падавшей из дверей багажного вагона, возник силуэт мужчины в фуражке.
– Эй, носильщик, где здесь поезд на Уотерфолд? – окликнул его Литтлджон.
– Я из «Армии спасения», но, думаю, смогу вам помочь, – раздался из темноты вежливый ответ. В следующее мгновение инспектора крепко взяли под локоть и повели к черневшему во мраке составу, стоявшему с погашенными огнями на соседнем пути. – Вот ваш поезд. Я только что приехал на нем. Он отправляется через полчаса, – сказал инспектору провожатый, попрощался и растворился в ночи.
Литтлджон кое-как забрался в вагон, нащупал в потемках сетку для багажа, легонько подергал ее, проверяя на прочность, и закинул чемодан наверх. Затем плюхнулся на жесткое сиденье, раскурил погасшую трубку и принялся терпеливо ждать, что будет дальше.
Одна только жена могла уговорить Литтлджона совершить подобное путешествие в канун Рождества. Однажды поздним ноябрьским вечером он пришел домой и обнаружил, что все окна их квартиры в Хэмпстеде выбиты взрывом, а крышу дома снесло начисто. Самое ужасное, что его жена Летти оказалась среди пострадавших, ее доставили в местную больницу. К счастью, при немецком «налете устрашения» она получила лишь неглубокие раны и легкую контузию, но детектив, заваленный по горло служебными делами, не мог чувствовать себя спокойно, пока не отправит ее в безопасное место. Ему стоило немалых трудов убедить жену погостить у старой школьной подруги, чей дом стоял высоко в Пеннинских горах, отделяющих Ланкашир от Йоркшира. Там Летти ожидали не только тихие ночи без бомбардировок, но и чистый воздух вересковых пустошей, целительный эликсир для расстроенных нервов. Вот почему Литтлджон отправился под Рождество в Хаттеруорт, то ли деревню, то ли городок, где поселилась его жена. Десятидневный отпуск, что так долго откладывался, наконец наступил, и инспектор радовался, словно мальчишка на каникулах, пока не очутился в гнетущей чернильной темноте Стокпорта.
Локомотив дернулся, вагон тряхнуло, и это вывело Литтлджона из задумчивости. Луч света из проезжавшего мимо товарного состава на мгновение осветил купе, и инспектор понял, что не один. Напротив в углу съежилась еще одна темная фигура. Пассажир, наверное, спал. Литтлджон не имел привычки навязывать людям свое общество или заговаривать с незнакомцами, но одиночество и ощущение потерянности заставили его обратиться к попутчику:
– Этот поезд идет до Уотерфолда?
Ответа не последовало.
Спит, подумал Литтлджон, и тотчас интуиция подсказала ему, что это не так. Сам не зная почему, он чувствовал, что в темноте глаза незнакомца открыты.
– Ну и черт с тобой, старый грубиян, – проворчал себе под нос детектив.
В странной атмосфере погруженного во тьму купе его собственный голос звучал глухо и зловеще. Литтлджон ощущал себя отрезанным от остального мира. Вокруг него в городе множество людей радовалось наступлению Рождества, насколько это было возможно при подобных обстоятельствах. Семьи собирались тесным кругом в своих освещенных комнатах, отгороженные друг от друга беспросветной чернотой ночи. По какой-то причудливой ассоциации Литтлджон вдруг вспомнил, как он еще мальчишкой читал стихи на рождественском вечере. Отдельные строки показались ему вполне подходящими к случаю. Хотя с того дня прошло немало лет, он радостно просиял.
Горькая ирония этих слов подстегнула фантазию Литтлджона. Он тихонько рассмеялся и внезапно почувствовал облегчение. А как там дальше?
– Вы что-то сказали? – раздался из угла слабый старческий голос.
Литтлджон вздрогнул: неужели так увлекся, что начал декламировать вслух?
– Если вы что-то говорили, вам придется повторить погромче. Я немного глуховат, – прошамкал попутчик, нещадно искажая слова и глотая целые слоги.
– Я лишь спросил, идет ли этот поезд до Уотерфолда.
– Что? Говорите громче.
Литтлджон повторил свой вопрос, перейдя на фортиссимо.
– Ну да, он идет прямиком до Уотерфолда. Я еду дальше, так что подскажу вам, где сойти. Да-да, я скажу, где вам сойти.
Старик повторял дважды каждую фразу, будто гордился своей дикцией и получал удовольствие от того, что цитировал себя снова и снова.
Поезд рывком дернулся вперед. Вагоны качало, трясло и подбрасывало. Состав замедлял ход у семафоров и останавливался на каждой станции, которым, казалось, не было конца. Судя по тому, как натужно пыхтел и скрежетал локомотив, рельсы тянулись на подъем.
– А что, эти поезда не освещают? – громко поинтересовался Литтлджон.
– Вам необязательно кричать, мистер. Теперь, когда поезд тронулся, я вас отлично слышу. Странно, правда? Когда поднимается шум, я слышу, что мне говорят.
Литтлджон согласился, что это действительно странно.
– Эти поезда не освещают, поскольку забыли, что в Уотерфолде и подобных местах существует железная дорога. Судя по освещению в пригородных электричках под Олдемом, местное начальство больше заботится о своей безопасности, чем о таких вещах. В вагонах тьма кромешная. Туда и войти-то невозможно, не то что читать или разглядеть лицо соседа. Откуда вы, мистер?
– Из Лондона.
– А-а. Крепко вам досталось: одна бомбежка за другой, верно? Хотя нам тут тоже пришлось несладко. Налет был ночью дней десять назад. Два фугаса! Они упали на пустошь в миле или двух от города, однако тряхнуло нас основательно, скажу я вам. – Последнюю фразу старик повторил несколько раз с нескрываемым удовольствием.
Вскоре попутчик замкнулся – то ли уснул, то ли задумался о последних событиях, – и инспектор оказался предоставлен самому себе.
«В Стокпорте ты пересядешь на поезд до Уотерфолда, – писала миссис Литтлджон. – А из Уотерфолда до Хаттеруорта доберешься автобусом. Они ходят редко, раз в час, и, надеюсь, твой поезд прибудет вовремя, потому что в запасе у тебя будет только десять минут. Автобус проезжает семь миль, дорога ведет прямо в горы».
Поезд остановился и снова тронулся с уже привычными равномерными рывками и скачками. Одна станция сменяла другую. Иногда с перрона доносились чьи-то шаги, а порой, словно в насмешку, царила мертвая тишина, будто все железнодорожники разошлись по домам, а забытый поезд, брошенный на произвол судьбы, продолжал сам собой катиться по рельсам. Временами мимо окна проплывала мрачной тенью сигнальная будка, светились в темноте зеленые или красные семафорные огни. По обе стороны от полотна не было видно ни малейших признаков человеческого жилья. Состав, судя по звукам, двигался через бесконечную череду туннелей: протяжные гудки напоминали мощные зевки невидимого великана; когда же путь лежал вдоль узких проходов между горами, снова слышались грохот локомотива и ритмичное клацанье колес по рельсам. На одной из станций Литтлджон опустил окно и выглянул наружу. Горластый носильщик бессвязно выкрикивал название этого загадочного места, ни к кому не обращаясь. «И-и-глуп, И-и-глуп, – голосил он, потом гаркнул: – Посторонись!» – после чего поезд тронулся.
Ночь была ясной и звездной, а воздух холодным и бодрящим, словно вино.
– Я попросил бы вас закрыть окно, если не возражаете, мистер, – раздался голос в углу: порыв колкого морозного ветра вернул старика к жизни. – У меня слабые легкие, а здесь и без того зябко, ни к чему напускать еще больше холода.
Ни единого человеческого лица, вздохнул Литтлджон. Кто знает, где мы теперь? Лишь голоса да мешанина звуков. Подавленный, несчастный инспектор начал подозревать, что злополучное путешествие никогда не закончится.
– Следующая остановка – Уотерфолд, мистер.
Боже, какое облегчение! Поезд замедлил ход, затормозил рывком и, тяжело переваливаясь, подполз к станции. Литтлджон попрощался со своим попутчиком, пожелал ему счастливого Рождества и услышал в ответ троекратно повторенную фразу.
Станция Уотерфолд казалась совершенно пустой и заброшенной. Ледяной ветер метался по перрону, обжигая щеки и уши, но в нем чувствовалось свежее дыхание вересковых пустошей. Мимо, тяжело волоча ноги, прошаркал носильщик.
– Эй, носильщик, где останавливается автобус до Хаттеруорта? – спросил его инспектор.
– Он ушел примерно четверть часа назад, – ответил тот.
Литтлджон мысленно выругался: «Вот невезение! Чтоб я еще раз поддался на уговоры!» Если и дальше так пойдет, пожалуй, встретиться с женой удастся только под Новый год!
Откуда-то слева из темноты донесся веселый голос с заметным йоркширским выговором:
– Это вы, инспектор Литтлджон?
– Да, – отозвался детектив, удивленный, что в этом Богом забытом месте кто-то может знать его.
– Я Хауорт, суперинтендант Хауорт из Хаттеруорта.
Литтлджон тяжело вздохнул. После всех мытарств этого бесконечного путешествия не успел он увидеться с женой, как его отзывают из отпуска! Он живо вообразил, как в местную полицию позвонили из Скотленд-Ярда и потребовали, чтобы он незамедлительно вернулся к службе.
– Миссис Литтлджон и моя жена – подруги, я пообещал заехать на станцию, встретить поезд. Мы быстрее доберемся на моей машине, чем на автобусе. Рад знакомству с вами, Литтлджон. С наступающим вас Рождеством!
Во тьме две руки встретились в дружеском рукопожатии, и Литтлджон обрадовался, что все-таки приехал сюда.
Маленький автомобильчик мчался через поросшую вереском пустошь по извилистой дороге, которая то взбиралась в гору, то легко сбегала вниз. В преддверии Рождества движение оживилось, на пути часто встречались машины. В тусклом свете фар мелькали придорожные столбы из белого камня, указывавшие путь. В воздухе витал запах торфа, ветер шелестел вереском. Литтлджон не мог разглядеть во мраке местность, которую они проезжали, но чувствовал, что его окружают открытые просторы. Спутник его сосредоточился на дороге и в основном молчал. Инспектор даже не знал, как выглядит новый приятель. Он мог лишь сказать, что тот среднего роста, среднего сложения и говорит с резким йоркширским акцентом.
– Мы проезжаем Майлстоун-Мур и скоро будем в Хаттеруорте, – подал голос Хауорт. – Извините, что я не слишком разговорчив, но езда в темноте – сущее проклятие.
– Не беспокойтесь, Хауорт. Я вполне доволен. После долгого путешествия в одиночку приятно сидеть рядом с товарищем, даже если тот немногословен! Я был возле Стаффорда, когда стемнело, и с тех пор все играю в жмурки. Меняю поезда, пересаживаюсь в автомобиль и ничего вокруг не вижу. Понятия не имею, где мы и каков окружающий пейзаж. Вероятно, завтра утром меня ждет сюрприз.
– Да. Вы поймете, что здесь совсем не плохо. Наш городок расположен среди торфяников. На сотни, вернее – на тысячи, акров вокруг простираются болота. Население нашего района и самого города примерно тридцать тысяч. Это в основном фермеры, рабочие текстильных фабрик и металлурги, а также торговцы, владельцы магазинов, полицейские и все остальные, кто помогает наладить жизнь в городе. Вот мы и приехали… Добро пожаловать в Хаттеруорт! Миссис Литтлджон проводит вечер у нас, это всего в паре сотен ярдов от того места, где она остановилась. Скоро мы будем дома, там нас ждут тепло и свет, вдобавок будет чем утолить голод и жажду…
– Да, в такую ночь не грех разжечь камин, да и перекусить тоже не помешало бы – после Кру, примерно с пяти часов, у меня и крошки во рту не было.
Машина остановилась, и двое мужчин, подсвечивая путь фонариками, побрели ощупью к жилищу Хауорта, аккуратному домику на краю города. Ночь выдалась ясной и морозной, звезды сверкали словно бриллианты. Несмотря на затемнение, на улицах царило праздничное оживление. Слышались веселая болтовня, радостные восклицания, приветственные крики. Стайки мальчишек бродили от порога к порогу и распевали у дверей домов рождественские гимны: то здесь, то там раздавались их голоса, затем пение смолкало, и начиналось бурное обсуждение добытых подношений.
В ярко освещенном холле детективы с любопытством оглядели один другого. Темнота разделяла их барьером, и теперь, когда каждый из них смог наконец увидеть лицо своего спутника, они снова поздоровались, обменялись рукопожатиями и поздравили друг друга с Рождеством. Впрочем, без всякой надобности, скорее от смущения.
Хауорт оказался крепким, розовощеким, гладко выбритым мужчиной с лысой головой и пронзительными синими глазами. Твердый квадратный подбородок выдавал решительность, но лукавая, озорная улыбка и насмешливые искорки в глазах смягчали выражение этого, пожалуй, сурового лица. Литтлджону пришло в голову, что, когда суперинтендант не расположен к веселью, с ним нелегко иметь дело, особенно если его противник находится по другую сторону закона.
Они направились в уютную комнату. Миссис Хауорт вышла с улыбкой приветствовать их, следом спешила миссис Литтлджон. Теплый прием, радость встречи и веселый дух Рождества, который так и витал в воздухе, заставили Литтлджона забыть о долгой поездке.
Когда улеглась радостная суматоха, обычная в подобных случаях, все сели в тепле за праздничный стол. После ужина маленькая компания расположилась у камина за дружеской беседой. Воздух наполнился сигарным дымом, а Литтлджон воздал должное хозяйскому виски. Они говорили о множестве вещей, включая бомбардировки Лондона, которые пришлось пережить Литтлджонам, но вскоре их прервал громкий топот в саду. Литтлджон даже не успел сообразить, что явились нежданные гости, как за дверью послышалось пение. Хор методистской церкви Хаттеруорта не ударил в грязь лицом: гремел в полную силу под окнами Хауортов, почтенных прихожан местной общины. Гимны «В тиши ночной», «Христиане, пробудитесь» и «Однажды в городе царя Давида» стремительно прозвучали друг за другом без остановок, после чего входная дверь широко распахнулась и шумная толпа певцов ввалилась в дом, где, несмотря на ограничения военного времени, их ожидало щедрое угощение: сладкие корзиночки, пряники, кексы и имбирное вино. Виновники переполоха и жертвы вторжения выкрикивали веселые приветствия и поздравления, потихоньку перекидывались шутками (больше всех хихикали краснощекие незамужние девушки-хористки), затем преподобный Реджинальд Готобед, полномочный посол труппы и распорядитель церемонии, призвал всех к тишине:
– А теперь, суперинтендант, услуга за услугу! Отплатите нам песней за песню. – Пастор добродушно засмеялся, показав зубы.
Судя по количеству поглощенной снеди, гостей и без того вознаградили сторицей, подумал Литтлджон, однако ему стало любопытно, к чему клонит священник. Инспектора ждал сюрприз. Хауорт попытался увильнуть и протестующе замахал руками, однако хористы проявили твердость. Из их толпы вышел высокий мужчина, сел за пианино в углу и, растерев посиневшие от холода пальцы, замер в ожидании.
– «Меньше стадо – меньше забот»! – потребовал хор.
Суперинтендант Хауорт из полиции Хаттеруорта поднялся с кресла у камина и запел. У него был сильный, хорошо поставленный баритон, и Литтлджон невольно заслушался. От звуков этого голоса потеплело на душе. Песня, из североанглийских, на стихи Эдвина Во, исполнялась, похоже, ежегодно и уже вошла в традицию. Каждый куплет сопровождался припевом, который слаженно выводил хор.
Хор дружно подхватил рефрен:
Заразившись общим весельем, Литтлджон с женой тоже присоединились к хору.
– Ну, – сказал инспектор своему коллеге, когда хористы отправились в другой дом распевать гимны, поздравлять хозяев с Рождеством и пробовать угощение, – я слышал о полицейских, которые были первоклассными боксерами, футболистами, непревзойденными мастерами по прыжкам в длину или в высоту и даже чемпионами по метанию дротиков, но вы первый настоящий поющий полицейский, кого я встретил на своем веку.
– В полиции их полным-полно, Литтлджон. Это просто случайность, что вы услышали меня сегодня. Раньше я много пел, но теперь слишком занят, чтобы заниматься этим всерьез.
– Если Филипп Гриздейл завтра не появится, тебе снова прибавится работы, милый, – вмешалась его жена, и Литтлджон озадаченно посмотрел на нее.
Ему показалось, он уловил в ее голосе надежду, что неведомый Филипп Гриздейл, кем бы тот ни был, все же не придет.
– Не волнуйся, он будет здесь, – заверил Хауорт, затем повернулся к Литтлджону и объяснил: – Вы наверняка слышали о Филиппе Гриздейле, известном лондонском певце. Так вот, этот парень из местных, достиг самой вершины успеха, но не забывает свой родной город. Мальчишкой пел в методистском хоре Хаттеруорта, и теперь каждое Рождество возвращается, чтобы исполнить партию в «Мессии», концерт всегда проходит вечером. В нынешнем году он написал, что слег с ангиной. Это было в прошлую среду. Посоветовал найти ему замену, но пообещал приехать, если сможет. Я и есть замена. Надеюсь, Гриздейл поправится. В противном случае публика будет разочарована.
Любопытно, подумал инспектор.
В рождественскую ночь супруги Литтлджон отправились спать около трех часов. Где-то в отдалении, не щадя сил, надрывался хор, гремел во всю мощь духовой оркестр, слышались звучные басы – свободные импровизации теноровой тубы. Забираясь в постель, Литтлджон чувствовал, что переполнен до краев духом Рождества. На нем была полосатая пижама. Яркостью расцветки она не уступала форме какого-нибудь футбольного клуба. Инспектор сам когда-то купил себе этот спальный костюм и гордился им.
– Господи, неужели ты снова взял с собой это! – рассмеялась жена.
– Почему бы и нет? Хорошая пижама. Я купил ее вечером накануне того дня, когда прижал Тосси Маркса в Кардиффе…
– Выключи свет, Том, пока тебя никто в ней не увидел.
– Знаешь, Летти, – задумчиво протянул Литтлджон без всякой связи с началом разговора, – я надеюсь, что этот Гриздейл завтра не появится.
– Я тоже.
– Если он не приедет, мы отправимся в церковь. Не каждый день услышишь, как полицейский, и вдобавок суперинтендант, поет в «Мессии».
– Значит, договорились.
Духовой оркестр заиграл «Да пошлет вам радость Бог» и вместе с бунтующей тубой, которая окончательно распоясалась и творила что хотела, угрожающе приближался к дому. Но прежде чем музыканты встали под самыми окнами, Литтлджон успел провалиться в сон, от которого его вряд ли пробудил бы даже последний трубный глас в день Страшного суда.
