Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
3. Собеседование третье – учитель
Карьера Джоны Облонга на поприще учителя истории в общеобразовательной школе Мосс Лейн – его первом месте работы – была феерической, но недолгой. На вопрос, что случилось с предыдущим учителем, директор школы опустил взгляд на свои ботинки и промычал: «Сбежал в Австралию».
И очень скоро Облонг понял почему. Класс выделялся тем, что здесь разговаривали на семи отличных от английского языках, кроме того, мог похвастаться наличием трех хулиганов и четырех учеников, чьи родители с опаской относились к любым знаниям, которыми не владели сами.
А еще нужно учесть и внешность самого Облонга, не лицо его, довольно располагающее, но странные тонкие и непропорционально длинные ноги. К несуразному телосложению прибавьте неуклюжесть, которая могла показаться привлекательной в других обстоятельствах, однако не способствовала поддержанию дисциплины в аудитории.
Начал Облонг за здравие. Реконструкция Великого Пожара 1666 года путем поджога картонного макета города на школьной стоянке возбудила небывалый доселе интерес к давнему прошлому Англии, однако вскоре этому фимиаму суждено было развеяться. Его задумка с разделением класса на группировки Алой и Белой Розы закончилась тем, что были разбиты два окна, а представление короля Кнуда привело к потопу.
Традиционные методы не принесли лучших результатов. Проведя три минуты у доски, Конвей, главарь банды «Вивернские акулы» и известный ниспровергатель любых сторонних авторитетов, прервал учителя словами:
– Может, лучше о кубке мира поговорим?
– Он не относится к области исторических наук.
– Это еще почему?
– Потому что чемпионат еще не закончился.
– А как насчет прошлогоднего?
– Ску-ко-та, – затянули две девочки за первой партой.
– Этого нет в учебном курсе.
– Да он ничё не знает! – рявкнул Конвей. – Облонг не в курсе, кто победил.
– Бразилия? – наугад сказал Облонг.
Отовсюду послышался гогот.
Водяная бомбочка Конвея шмякнулась Облонгу на плечо, и что-то сломалось в тонкой учительской психике. Облонг схватил со стола пластмассовый кувшин с водой и вылил его содержимое на голову Конвею в тот самый момент, когда в класс зашел школьный инспектор. Предчувствуя скорую судьбу учителя, всю оставшуюся часть урока класс провел в идеальной дисциплине, а затем каждый шкодник извинился (крайне многословно), в том числе Конвей.
На бирже труда Облонга считали либо излишне, либо недостаточно квалифицированным во всех сферах, кроме преподавания, где отсутствие хоть какой-нибудь рекомендации почиталось смертным приговором.
Стоявшая за стойкой женщина вручила ему потрепанную копию «Образовательного приложения» «Таймс» и с вежливой улыбочкой пояснила: «Никогда не знаешь, где повезет».
Он истратил два фунта из своих стремительно сокращающихся сбережений на маленький капучино и отправился в соседний парк. «Образовательное приложение» показывало большой спрос на специалистов прикладных наук и еще больший – на рекомендательные письма. Он мужественно дочитал до последней страницы раздела объявлений, где наткнулся на заметку в квадратной черной рамке, которая гласила: «РОТЕРВИРДСКОЙ ШКОЛЕ требуется учитель истории. ТОЛЬКО Новое время. Резюме, фото и рекомендации не обязательны».
Как и все, Облонг был наслышан о долине Ротервирд и одноименном городке, который, благодаря некоему причудливому стечению исторических обстоятельств, оказался автономией и не подчинялся ни парламенту, ни епископу – вообще никому, кроме собственного мэра. Было ему известно и о том, что Ротервирд славился враждебным отношением к внешнему миру: все путеводители настоятельно отговаривали от посещения города; история графства замалчивала все, что касалось этого места. По всему выходило, что это какая-то афера, – так заключил Облонг.
Тем не менее в то утро он все же отослал заявку, в которой отметил собственное желание «преподавать своим подопечным все исключительно новое, ничего избитого, никакого старья».
Каково же было его изумление, когда ему пришел незамедлительный ответ:
Дорогой мистер Облонг!
Нас крайне впечатлили Ваши взгляды и выбор приоритетов. Просим Вас прибыть для прохождения собеседования после Нового года, в 4 часа пополудни 2 января (перед началом учебного семестра в период каникул). Поездом Вы доберетесь до городка Хой; дальнейшая логистика путешествия лежит на Вашей ответственности.
Он проверил расписание поездов в поисковике и убедился в том, что сообщение с городом Хой было отличным. Станция оказалась на удивление старомодной, здесь даже любовно сохранили семафорную будку. Облонг остановил такси.
– В Ротервирд машины не пропускают, – ответил таксист и улыбнулся беззубой улыбкой.
– Но у меня назначено собеседование на четыре.
– Серьезно, в Ротервирде? Ты у нас, значит, архангел Гавриил?
– Я учитель.
– Учитель чего?
– Истории.
Таксист вновь изобразил ухмылку.
– Сядь на автобус до двенадцатимильного столба, а потом на шарабан.
– А почему я не могу взять такси?
– Шарабан приедет к автобусу, ни за какими такси заезжать он не будет. Извини, приятель, но Ротервирд – это особая песня. Автобусная остановка вон там.
Над обычной табличкой с расписанием автобусов была прикреплена еще одна: «Автобус сообщается с шарабаном до Ротервирда, остановка по требованию». Автобус, старый минивэн «Фольксваген», приехал через несколько минут.
– Ты садишься или как? – грубо прокричал водитель из окна. Облонг забрался внутрь.
Минивэн шустро мчался по холмам и проселочным дорогам до тех самых пор, пока не подъехал к огромному раскидистому дубу, закашлявшись после особенно долгого подъема. Облонг огляделся по сторонам. Ничего примечательного он не заметил. Водитель ткнул пальцем в направлении дерева:
– Вот это и есть двенадцатимильный столб, вон там начинается Ротервирдская долина, а с тебя, дружок, шесть фунтов.
Облонг расплатился. Минивэн исчез в облаке дыма, чтобы вернуться туда, откуда приехал.
Холмы со всех сторон освещало холодное зимнее солнце, и лишь лежащая внизу долина пряталась в тумане. Он стоял на краю гигантского котлована, на дне которого, притаившись, ждал Ротервирд, а в нем – собеседование.
Тот факт, что город так отчаянно сопротивлялся засилью современного транспорта, но вместе с тем настойчиво искал именно современного историка, показался ему занятным. Он услышал какой-то треск, а затем раздавшийся из ниоткуда голос, глубокий глухой бас, и обрывки песни:
Из дымки вынырнуло необыкновенное средство передвижения, напоминающее одновременно велосипед и легкий экипаж и приводимое в движение с помощью педалей, поршней и сообщающихся цилиндров. Сзади над двойной скамейкой нависал сложенный в несколько слоев козырек из брезента. Лицо водителя скрывали защитные очки, зато гриву огненно-красных волос спрятать было просто невозможно. На боку шарабана вычурным шрифтом, зеленой и золотой краской, было написано следующее: «Компания земельных и водных ресурсов братьев Полк», а чуть ниже виднелась приписка мелкими буквами: «Владельцы: Б. Полк (на суше) и Б. Полк (на воде)».
Проведя жирными пальцами по переду рубахи в масляных пятнах, водитель представился как Борис Полк.
– На семь минут опоздали, прошу прощения. Контакты отсырели, да еще видимость нулевая.
– Еще только три…
– Время равняется расстоянию, деленному на скорость. Не стоит путать меня с Бертом – мы хоть и близнецы, но он появился на пять минут раньше. Я – изобретатель, он – администратор; у него есть детишки, а у меня нет; я выбираю землю, а он предпочитает воду, что, в общем, занятно, потому что…
– У меня назначено собеседование – мое единственное собеседование…
– Собеседование! – воскликнул Борис и даже снял защитные очки, чтобы получше приглядеться к пассажиру. – Со мной такого не случалось с того самого лета… Оно еще было дождливым, в каком же году?..
– Собеседование назначено на четыре часа. – Облонг красноречиво взглянул на наручные часы. – На четыре, мистер Полк, а тут уж меньше часа осталось.
– Да что вы? Время равняется расстоянию, деленному на скорость, – это то же самое, что сказать, будто никакого расстояния и быть не может, особенно если вы будете продолжать тут стоять столбом, потому что в таком случае скорости не набрать.
Мистер Облонг поспешно забросил свой чемодан на заднее сиденье и уже собирался последовать за ним, но Борис продолжил:
– Мой дорогой друг, сегодня вы будете помощником водителя, а уж никак не пассажиром. Мы в «Компании водных и земельных ресурсов братьев Полк» энергию зря не тратим. Если крутишь педали, как трещотка, то машинка как трещотка и скачет.
– Верно, – согласился Облонг.
– Запатентованная мной вакуумная система создает тягу – и без всякого тебе машинного грохота, прошу заметить, – создавая, таким образом, напряжение на поперечной обмотке, и…
– А не лучше ли нам уже…
– Аванти!
Характер Облонга определял ген невозмутимости, о чем свидетельствовала его родословная, состоявшая из мелких дипломатов (тех, что обычно каллиграфическим почерком составляют планы размещения гостей за столом, при этом никогда не принимая решений по текущим делам). Тем не менее время от времени в роду давала о себе знать хромосома авантюриста, как вышло, к примеру, с Одноухим Облонгом, пиратом, которого в 1760-х годах повесили французы. И теперь в потомке Одноухого всплыла та же глубоко спрятанная жажда приключений, а причиной тому послужили головокружительная скорость, гул и грохот вакуумной системы, а также склонность Бориса отпускать две из четырех педалей на крутых поворотах. Атмосферу сказочной карусели усиливал туман, лишь время от времени рассеивавшийся и приоткрывавший проносившиеся мимо пейзажи. В такие редкие мгновения взгляд Облонга выхватывал участки живой изгороди, фруктовые сады и ряды виноградников, а в один особенно удачный миг – даже окруженный рекой город, за стеной которого возвышался лес башен всевозможных форм и размеров.
Солнце уже спешно скрывалось за горизонтом, когда шарабан наконец со скрипом затормозил. Снизу от реки, подобно дыму костра, поднимался туман.
– Это – старик Ротер, – пояснил Борис.
Мост угрожающе исчезал в темноте, но, судя по размытым пятнам желтого оконного света за ним, вел к городу.
Облонг выбрался из шарабана.
– Сколько с меня?
– Нисколько, и желаю удачи, а еще постарайся быть собой.
Поощрительно взмахнув рукой, он направил Облонга вверх по мосту, неровная брусчатка которого выворачивала Облонгу ноги. С парапета на него таращились высеченные из камня мифические птицы и звери. У самого верха мост резко сворачивал влево и опускался к неприступного вида воротам с опущенной решеткой. Ротервирд был построен так, чтобы не впускать врагов внутрь – и не выпускать местных наружу.
Облонг кричал и махал руками до тех пор, пока решетка с лязгом не взмыла к зубчатым стенам. В открытой арке ворот показалась широкая, уходящая на север улица, которая, согласно указателю, называлась Голден Мин.
На деревянной скамье у въездных ворот сидела статная блондинка и, во что трудно было поверить, читала при свете газовой лампы, висевшей на изящном крюке у нее над головой. При виде Облонга блондинка поднялась. «Ей должно быть немного за тридцать, – решил Облонг, – и дама она серьезная».
– Полагаю, что вы – Джона Облонг, – произнесла она глубоким голосом и не терпящим фамильярности тоном.
– А вы, должно быть, Анджела, школьная привратница, – догадался Облонг.
– Для вас – мисс Тримбл, – сказала она и добавила: – Чудовищный вечерок! – будто налагая ответственность за это обстоятельство на Облонга.
Облонг услышал тихий, но весьма отчетливый звук скрипки, на которой кто-то с большим апломбом репетировал сложнейшее арпеджио.
– Серьезная музыкальная подготовка, – заметил он, пытаясь завоевать ее расположение.
– У нас сильны во всем – в конце концов, это, знаете ли, Ротервирд.
Облонг бросил взгляд на часы, но этот жест не произвел на нее впечатления.
– Вот вам и урок современной истории: вечно бежите впереди паровоза. Пока вас не взяли, в школу вам вход заказан, и пока не подписан контракт, частью учительского состава вы не являетесь. – Она распахнула дубовую дверь у себя за спиной. – И помните, что мы с особенной тщательностью подходим к преподаванию истории.
Она провела Облонга через ворота и дальше по каменному переходу ко второй дубовой двери, обшитой поперечными балками, в которых торчали шляпки ржавых гвоздей. Затем приподняла дверной молоток в форме гротескной морды и отпустила его.
– Прошу, входите, – произнес обнадеживающе дружелюбный голос.
Большой стол был плотно придвинут к ближайшей стене. Над ним висел график дежурств часовых. Облонг оказался перед двумя стульями, обращенными к нему и, судя по остальным предметам в комнате, скорее всего, принесенными сюда специально по случаю. Оба стула были заняты, на одном сидел низенький, круглый как шар мужчина с маленькими глазками и гладкими черными волосами; на втором разместился высокий угловатый господин с заостренным лицом, лысиной на затылке и кустистыми белыми бровями. Коротышка был одет дорого; о высоком господине, вероятно, когда-то можно было сказать нечто подобное, но теперь его одежду постеснялся бы выставить на продажу и приличный магазин подержанных вещей. Облонгу показалось, что эти двое друг друга недолюбливают.
Напротив стульев стоял табурет. Коротышка жестом указал на него, и Облонг сел. Он почувствовал себя, словно на скамье подсудимых.
Высокий господин протянул ему руку и представил коротышку:
– Это мистер Сидни Сноркел, наш мэр. Он любит контролировать назначения наших сотрудников. Меня зовут Ромбус Смит, я – директор школы Ротервирда.
– Мы в нашем городе крайне ответственно подходим к образованию молодого поколения, – маслянистым голоском с легким присвистом заметил Сноркел. – Мы предпочитаем учителей узкой специализации. Химики не должны преподавать французский язык. Учителя физкультуры не вмешиваются в дела географов. А преподаватели современной истории…
– …преподают исключительно современную историю, – вставил Облонг, припоминая тон объявления.
– Как в классе, так и за его пределами, – произнес Сноркел, прежде чем забросать испытуемого градом вопросов: – Есть ли у вас семья?
– Нет.
– А хобби?
– Я сочиняю стихи.
– Надеюсь, не историческую поэзию?
Облонг отрицательно помотал головой.
– Вас печатают?
– Пока что нет.
Сноркел кивнул. Литературное фиаско Облонга в данный период времени, по-видимому, говорило в его пользу.
– И это занятие без остатка поглощает все ваше свободное время?
Облонг снова кивнул.
– Понимаете ли вы, что должны преподавать исключительно современную историю и никакой другой?
– Держаться в рамках предмета, я понимаю.
– Есть ли у вас какие-нибудь вопросы к нам? – вежливо спросил Смит.
– Вопросы? – эхом повторил за ним Сноркел, но у него это вышло нетерпеливо, будто он уже принял окончательное решение, особенно не интересуясь профессиональной квалификацией Облонга как историка или учителя (между двумя этими понятиями, естественно, существует большая разница).
Облонг задал вопрос о жилье – учителю предоставлялись комнаты без дополнительной арендной платы, да еще и с уборщицей. Он спросил о еде – завтрак и обед также были дармовыми. Он спросил о жалованье, которое оказалось довольно щедрым, хоть и выдавали его в валюте Ротервирда. Он спросил о сроках.
Сноркел ответил на этот вопрос так же, как отвечал на все остальные:
– Семестр начинается через десять дней – вам нужно будет приехать за четыре дня до этого, чтобы успеть устроить свои дела. Вы станете классным руководителем в четвертом классе, помимо этого будете преподавать современную историю всем остальным классам. – Сноркел поднялся. – Этот парень подойдет, – заключил он и, обращаясь к Облонгу, прибавил: – Хорошего вечерочка – сегодня к ужину я жду очень важных гостей.
В комнату вошла мисс Тримбл, помогла мэру облачиться в безупречно сшитое пальто из верблюжьей шерсти, после чего оба покинули помещение.
Ромбус Смит прикрыл за ними дверь.
– Вы, конечно, можете отказаться, но я бы на вашем месте не стал. Мистеру Сноркелу очень трудно угодить.
– У меня еще никогда не было собеседований с мэрами.
– Это цена, которую нам приходится платить за то, чтобы не сталкиваться со всякими идиотами из Вестминстера.
– Неужели он приходит ко всем?
– Нет, что вы. Дело в том, что учитель современной истории – это политическое назначение.
– Простите?
– Интерес к прошлому является вашей специализацией, а нам запрещено изучать давнюю историю – запрещено законом.
– Почему же?
– Ха-ха, неплохая шуточка – чтобы ответить на этот вопрос, мне пришлось бы изучить давнюю историю, верно? Так что зарубите себе на носу: у нас следует держаться Нового времени, начиная с 1800 года и дальше, таковы правила, и никогда не касайтесь истории Ротервирда, которую вам в любом случае не следует знать. А теперь, мой мальчик, отвечайте: вы согласны или хотите взять еще несколько минут на размышления?
У Облонга не было ни единой альтернативы, к тому же он твердо верил в старую истину о том, что у хорошего директора плохой школы быть не может. И он согласился.
– Ну и отличненько! – воскликнул Ромбус Смит, горячо пожав ему руку. – Я придерживаюсь того мнения, что представители естественных наук учат, а мы, гуманитарии, воспитываем. Согласны?
Облонг вяло кивнул, тем временем директор, порывшись в ящиках, выудил из них пару оловянных кружек и большую бутылку с надписью «Особое крепкое старины Ферди».
– Страшная это работа – стоять на страже. Только это и спасает от полного безумия.
Пиво и правда оказалось запоминающимся: с землистым привкусом и шлейфом из нескольких ароматов. Ромбус Смит поднял свою кружку, произнося тост:
– За счастливое будущее в школе Ротервирда!
– Мое… счастливое… будущее, – неуверенно поддакнул Облонг.
Директор открыл окно и выглянул на улицу. В его памяти, порой непредсказуемой, но при этом фотографически точной, всплыло несколько смутных литературных отрывков, связанных с туманом.
– Какой автор, по-вашему, лучше всех описывал погоду? – спросил он, прикрывая окно.
– Шекспир.
– А вот я предпочитаю Конрада. Морские волки погоду хорошо чувствуют. А какая у вас любимая строка?
Облонг помедлил.
– Как насчет Марка Твена? «Климат – это то, чего ты ожидаешь, а погода – то, что получаешь на деле».
Разговор продолжался в том же духе, и Облонг постепенно растаял, проникшись любовью Ромбуса Смита к английскому роману девятнадцатого века. Между цитированием произведений директор делился другими мелкими подробностями. Облонгу предстояло стать учителем дневной школы, которая принимала лишь детей из города и близлежащих окрестностей.
– Думаю, уровень будет повыше того, к чему вы привыкли… Они не дадут вам расслабиться, – прибавил он.
Бориса вместе с его шарабаном Облонг обнаружил там же, где покинул.
– Значит, получили место.
– Как вы узнали?
– По неуверенной походке.
По дороге наверх Борис уже не так активно крутил педали, и поршни двигались более плавно, отчего дорога назад казалась спокойнее, но только до тех пор, пока едва не случилась катастрофа. Шарабан как раз сбросил скорость перед крутым поворотом на подъезде к двенадцатимильному столбу, когда в поле зрения внезапно возник огромный черный лимузин с включенным дальним светом. Борис взял в сторону и схватился за ручку тормоза; шарабан закружился в конце концов встал поперек дороги. Черная машина завизжала тормозами и остановилась.
– Что это еще за чертовщина? – завопил Борис.
– «Роллс», – заикаясь, ответил Облонг.
– Мне плевать, пусть хоть пылающая колесница Ильи-пророка, по ротервирдским дорогам так не носятся.
Борис зашагал в сторону машины, а оттуда показалась высокая фигура уже немолодого человека, который с удивительной грацией двинулся навстречу Борису.
– Ты вообще знаешь, зачем придумали сигнал? – В голосе мужчины не отражалось ни малейших эмоций. Его наряд блистал той же роскошью, что и машина. – Пошел прочь с дороги, если не хочешь, чтобы я тебя с нее сбросил.
– Это меня-то сбросить?..
Мужчина вернулся к машине, после чего та завелась и покатила вперед. Борис едва успел осознать всю серьезность угрозы. Он переключил передачу, дал задний ход и съехал на луг прежде, чем «роллс-ройс» набрал скорость и скрылся.
Облонг заметил, что на радиаторе автомобиля вместо привычной серебряной богини красовался позолоченный горностай.
– Сроду такого не было, сроду…
Затем все вернулось на круги своя. Автобус до Хоя уже поджидал у столба вместе с тем же неприветливым водителем. Мистер Облонг помахал Борису Полку на прощание. С дальнейшим изучением Ротервирда можно было повременить.
Родни Сликстоун сидел на заднем сиденье между своими так называемыми приемными родителями. Его мало привлекала сельская местность, а мысль об ужине с мэром и того меньше, но машина все изменила – одного ощущения и запаха кожи, вида полированных поверхностей и звука хищного урчания мотора оказалось достаточно. А когда сэр Веронал согнал с дороги тот смехотворный драндулет, мальчик еще больше утвердился в мысли, что этот человек достоин того, чтобы его слушаться.
У актрисы по этому поводу возникли другие соображения. Она никак не могла понять, почему ее работодатель так фанатично одержим Ротервирдом. Все уже давно и прекрасно знали, что город является очевидным анахронизмом, а его обитатели питают не поддававшуюся объяснению неприязнь к внешнему миру. Мальчик ей не понравился, и она с неохотой изображала жену сэра Веронала, когда пришлось подписывать бумаги об усыновлении, цель которого была ей также неясна. Вместе с тем она любила разыгрывать драму подлинной жизни, предстоящие сцены которой, подобно простирающемуся внизу городу, продолжали оставаться скрытыми.
Борис Полк припарковал шарабан в одном из сараев «Компании водных и земельных ресурсов братьев Полк» и в расстроенных чувствах поспешил через двор к своим комнатам. Чужаки редко заглядывали в Ротервирд, а когда это случалось, вели себя с должной мерой страха и уважения. Но от водителя «роллс-ройса», наоборот, веяло некой привилегированной надменностью. Здесь могло быть лишь одно объяснение: Борис только что повстречался с новоявленным владельцем поместья, хотя ему и трудно было представить, зачем какому-то чужаку понадобилось вкладываться в недвижимость там, где он ни с кем не был знаком. Бориса тревожил сам факт того, что поместье снова откроет свои двери.
В городе никто не знал о прошлом Ротервирда, но в долине среди деревенских тайны передавались из поколения в поколение. В частности, сейчас Борис подумал о скрытном соседе своего друга, пивовара Билла Ферди, которого все называли по фамилии – просто Ференсен. На чердаке Борис держал единственного (во всех смыслах) почтового голубя Паньяна – прихвостни Сноркела на корню пресекали любое сообщение между городом и деревней, а мэрия относилась к жителям последней с величайшим недоверием.
Он черкнул Ферди короткую записку:
Ферди, передай Ференсену, что я, кажется, встретился с новым владельцем поместья – и эта встреча вызывает неподдельное беспокойство.
Он поместил свернутое сообщение в крошечный футляр, который закрепил на ремешке на груди у Паньяна. Взлохмаченный вид птицы абсолютно не соответствовал ее острому уму. Ей достаточно было просто прошептать имя Ферди. В записке не содержалось ни просьбы дать совет, ни предположений о дальнейших действиях. Ответа он также не ждал. Деревенские трепетали перед Ференсеном, зато в город он никогда не ходил, и немногие там даже догадывались о его существовании. Тем не менее, поделившись своей тревогой, Борис с легким сердцем отправился спать.
