Тайны Парижа

XXVIII

Арман прошел из своей комнаты во двор с предосторожностью школьника, задающего тягу. Несмотря на полную независимость, Арман прекрасно знал, что если ворчун увидит его выходящим из отеля в такой ранний час, то немедленно поднимет крик. Но, к счастью, старик Иов не проснулся.

Арман приказал груму, садясь в карету:

– Поезжай на площадь Эстрапад. Я не знаю номера дома, но укажу тебе его.

Патрик, выехав со двора, пустил рысака во всю прыть, и тот помчался, как стрела, по Елисейским полям и набережным.

Дорогой Арман, находившийся со вчерашнего дня в сильно взволнованном состоянии, справился наконец со своим волнением и снова сделался спокоен. Несмотря на стыд и гнев, испытываемые им при мысли, что ему предпочли бедного студента – ему, столичному льву, истому джентльмену и лихому наезднику, – несмотря на чувство сильнейшей ревности, увеличивавшейся еще от уязвленной гордости, сын полковника придал своему лицу выражение бесстрастия и холодности. Карета остановилась у площади Эстрапад. Арман вышел из нее и приказал груму:

– Следуй за мною. Ты остановишься у двери дома, куда я войду, и будешь ждать меня.

Только что начало светать. Площадь была пуста, а дождь продолжал накрапывать.

Арман тотчас же узнал дом, где он был накануне и который показался ему и теперь необитаемым. Дверь была заперта. Он постучал, как и накануне. Дверь отворилась сама собою.

Хотя на этот раз у молодого человека не было витой свечи, он все же храбро направился ощупью по темному коридору, поднялся по лестнице, считая этажи, и остановился на том же самом, где и накануне ночью. Дверь десятого номера, которую молодой человек, убегая, оставил открытою настежь, была затворена, и рука Армана тщетно искала ключ в замке.

Очевидно, кто-нибудь вошел в комнату после его ухода. Сердце молодого человека забилось от волнения.

«Он вернулся», – подумал Арман и, не колеблясь, сильно постучал. Сначала никто не ответил, но, прислушавшись, Арман услышал звонкий храп спавшего. Он снова постучал, потом еще раз. Вдруг на лестнице, на нижнем этаже, раздался неприятный крикливый голос.

– Что там за шум наверху!

Арман отошел на минуту от запертой двери N 10, вернулся на площадку лестницы и крикнул:

– Это друг г-на Фредерика Дюлонга, которому необходимо видеть его по крайне важному делу.

– Г-на Дюлонга? – гнусливо спросила привратница, так как это была именно она. – Ну, что ж, он в прекрасном виде.

– Он, однако, дома…

– Разумеется. Но он пьян… и если бы вы даже начали палить из пушек Дома инвалидов или зазвонили в колокол собора Богоматери, то и тогда не разбудили бы его.

– Но мне необходимо его видеть.

Арман спустился с лестницы, руководясь светом свечи, которую держала привратница, и сунул ей в руку луидор. Последний оказал магическое действие.

– Ах, сударь, – сказала старуха, – если вам уж так надо поговорить с ним, то я могу дать вам другой ключ от его комнаты. Быть может, если вы войдете к нему, то вам удастся разбудить г-на Дюлонга.

И сморщенная рука мегеры начала искать в связке ключей ключ, на котором стоял N 10, и подала его Арману.

– Господину нужна свеча? – прибавила она почтительным тоном, который свидетельствовал о том высоком уважении, которое она почувствовала к человеку, подарившему ей луидор.

– Дайте, – сказал Арман, беря медный подсвечник.

– Ах, – продолжала привратница, – я не знаю, право, как провел эту ночь г-н Дюлонг, но он то выходил, то снова возвращался. Наконец он вернулся в полночь и начал дьявольски шуметь.

Слова привратницы дали понять Арману, что прошедшую ночь его приняли за студента. Он вернулся на верхний этаж, чувствуя глубокое отвращение при мысли, что эта женщина, такая элегантная, такая необыкновенная, воспитанная женщина, которую он любил так безумно, унизилась до того, что оставила свой портрет в комнате студента, который так безобразно напивался.

Рука Армана, вставлявшая ключ в замочную скважину, дрожала от гнева, и он невольно отступил назад, войдя в комнату и увидав студента. Тот спал совершенно одетый на кровати, его разорванное платье, грязные башмаки и брюки и скомканная рубашка были залиты вином; видно было, что он напился в кабаке и, возвращаясь домой, падал в канавы, пожалуй, даже ему надавал тумаков какой-нибудь другой пьяница. Но удивление Армана перешло все границы, когда он пристально всмотрелся в лицо спавшего.

Это был толстый малый лет за тридцать пять, бородатый, с угреватым лицом и вульгарными чертами, не лишенными, однако, добродушия и чистосердечия. Он принадлежал, по всей вероятности, к числу тех студентов, которые всю свою жизнь остаются в университете, довершая свое дурно начатое воспитание в кофейнях.

«Неужели это человек, которого избрала Дама в черной перчатке?» – подумал он.

Арман поставил подсвечник на стол, подошел к кровати и, взяв за руку спящего, начал грубо трясти ее и называл его по имени.

Студент сразу очнулся, с трудом раскрыл глаза и, привстав, с удивлением осмотрелся вокруг.

– Кто меня зовет? – спросил он сиплым голосом.

– Я, – сказал Арман. Студент тупо взглянул на него.

– Я вас не знаю, – ответил он.

– Меня зовут Арман Леон.

– Я вам должен что-нибудь?

По этому вопросу Арман понял, что студент не знает его и никогда даже не слыхал о нем.

– Я явился по поручению Фульмен, – сказал Арман.

– Фульмен?

Студент произнес это имя с таким непритворным изумлением, что даже сам Арман был поражен.

– Вы ее не знаете? – спросил он.

– Кажется, нет. Арман не поверил.

– Сударь, – сказал он, – потрудитесь встать и выслушать меня серьезно; у меня есть важное дело, касающееся вас.

– Извините меня, – ответил студент, которого строгий тон Армана окончательно отрезвил. – Извините меня, что я в таком виде принимаю вас. Но со мною случилось в эту ночь так много необыкновенного, что я до сих пор еще не могу прийти в себя. Не угодно ли вам сесть?

– Необыкновенного? – спросил Арман, невольно вздрогнув.

– Да, сударь, но…

– Что же с вами случилось?

– Ах, это так серьезно, сударь, что вы наверное извините меня. Но скажите сначала, чем я могу служить вам?

Тон Фредерика Дюлонга был так искренен, что гнев Армана прошел.

– Я уже говорил вам, – сказал он, продолжая стоять, – что меня зовут Арман Леон и что я пришел к вам по поручению Фульмен.

– В первый раз слышу ваше имя… – ответил студент, – что же касается Фульмен… госпожи Фульмен, то потрудитесь объяснить мне, кто такая эта дама?

– Танцовщица.

– Ах, да… красивая женщина с роскошными волосами, высокая брюнетка…

– Совершенно верно.

– И вы пришли ко мне по ее поручению?

– Да, сударь.

– Значит, она меня знает?

Эти слова удивили Армана. Или студент смеется над ним и играет свою роль с удивительным искусством, или же Фульмен захотела потешиться над ним.

– Сударь, – сказал он студенту, ставя на стол ящик с пистолетами, который до сих пор он держал под мышкой, – разрешите, пожалуйста, задать вам несколько вопросов. Повторяю вам, что дело идет о важном предмете.

– Спрашивайте.

– Вас не было дома в эту ночь, и вы говорите, что с вами случилось много странного?

– Еще бы!

– Вот за этим-то я и пришел к вам.

– Как? – спросил студент, вдруг нахмурив брови. – Разве вы один из тех, которые так беспощадно избивали меня?

– Вы с ума сошли! Взгляните на меня.

– Вчера меня искалечили, – продолжал студент. – Меня схватили, засунули в рот платок и завязали глаза.

Арман в то время, как говорил студент, взглянул на альков кровати, над которой ночью он видел портрет Дамы в черной перчатке… он вскрикнул пораженный: портрета не было.

– Что с вами, сударь? – спросил Фредерик Дюлонг, окончательно пришедший в себя.

Арман указал рукою:

– Что вы сделали с портретом?

– С каким портретом?

– С «ее» портретом.

– «Ее»? – протянул студент, до крайности удивленный.

– Да, с портретом Дамы в черной перчатке.

– Опять имя, которое я слышу в первый раз, да еще какое забавное!

Эти слова, произнесенные самым искренним тоном, привели в полнейшее замешательство Армана.

Его гнев, на минуту успокоившийся, снова вспыхнул.

– Вот как! – вскричал он. – Вы еще смеетесь надо мною!

– Черт возьми! – ответил Фредерик Дюлонг. – Я вам предложу тот же вопрос.

– Я никогда не видел вас и не знаю, как вы вошли ко мне; вы говорите мне про танцовщицу, которой я не знаю, вы принимаете тон судебного следователя… и…

Арман открыл ящик и достал оттуда пистолет, который зарядил самым хладнокровным образом.

– Что вы делаете? – вскричал медик.

– Я хочу добиться правды.

По лицу молодого человека разлилась нервная бледность, свидетельствовавшая о решении Армана убить студента, если он не ответит категорически на его вопрос. Но студент был храбр и сохранил удивительное самообладание.

– Разве вы пришли убить меня? – спросил он. – Я вас уверяю, что у меня только семнадцать су в кармане, я живу в меблированной комнате, и мое единственное новое платье заложено в ломбарде, так что проливать мою кровь бесполезно. Я беднее Иова. У меня было десять франков в жилетном кармане, но и те у меня украли сегодня ночью.

Эти слова, сказанные печальным и в то же время насмешливым тоном, более повлияли на Армана, чем если бы студент испугался или рассердился. Он положил пистолет на стол.

– Вы сумасшедший, – сказал он, – если считаете меня способным убить вас и ограбить» Я явился потребовать у вас категорического объяснения и настаиваю на том, чтобы получить его, хотя бы для этого мне пришлось употребить силу.

– Я охотно готов объясниться с вами, сударь.

– Скажите мне, где портрет.

– Но у меня никогда не было никакого портрета.

– Как, а портрет… за альковом?

– Никогда!

– Однако не бредил же я сегодня ночью…

– Что такое? – спросил студент.

– Да, сегодня ночью, когда я вошел сюда…

– Вы входили сюда в эту ночь?

– Разумеется.

– А! – вскричал студент, ударив себя по лбу. – Так это, значит, вам я уступаю комнату в течение двух недель, с восьми часов до полуночи?

– Мне, в течение двух недель!.. ночью.. – повторил Арман глухим голосом. – Понимаю… или нет, я ровно ничего не понимаю.

– Решительно, – сказал Фредерик Дюлонг, – тут есть какое-то недоразумение… постараемся выяснить истину… Вы входили сюда сегодня ночью…

– Да, – ответил Арман.

– Но с кем… и как?

– Один, с помощью ключа, который дала мне Фульмен.

– Это странно! Я не знаю никакой Фульмен. И вы входили один?

– Один.

– Но… зачем? Отвечайте.

– Я открыл окно.

И Арман пальцем указал на окно..

– Дальше?

– Соскочил на крышу и добрался до окна соседнего дома.

– Черт возьми! – вскричал студент. – Вы храбры, крыша очень крутая.

– Я схватился за окно, и Дама в черной перчатке подошла, чтобы отворить его мне.

– Кто такая эта Дама в черной перчатке?

– Портрет этой дамы висел сегодня ночью у вас вон там… за альковом.

– Все это очень странно!

Студент внимательно посмотрел на Армана и спросил себя, уж не имеет ли он дело с сумасшедшим, убежавшим из какой-нибудь лечебницы. Арман догадался по выражению глаз о предположении Фредерика Дюлонга.

– Сударь, – сказал он ему, – я начинаю думать, что никакие объяснения на свете не приведут нас к результату, если третье лицо, замешанное в этой истории, не придет к нам на помощь. Потрудитесь последовать за мною, мы поедем к ней.

– Но кто же эта особа?

– Фульмен.

– Хорошо, я готов последовать за вами, потому что начинаю терять голову.

Студент встал и начал искать фуражку.

– Вы простите меня за мой костюм? – спросил он. – Вам не стыдно будет идти со мною? Я весь в грязи, а у меня только одна перемена.

– Идемте, – сказал Арман, – внизу меня ждет карета, и притом теперь час ранний.

– Вас ждет карета… черт возьми! – продолжал бедный студент, живущий на сто франков в месяц. – Какой шик!

И он последовал за Арманом. Оба спустились по лестнице и увидали карету у тротуара. Арман приказал груму:

– Улица Марбеф, к Фульмен!

Во время переезда с площади Эстрапад на улицу Марбеф Арман и Фредерик Дюлонг продолжали начатый разговор, вернее, последний рассказывал своему собеседнику необычайные обстоятельства своей жизни.

– Я не всегда был так беден, как теперь; было время, когда мне не хватало ста франков в месяц; мне досталось небольшое наследство, и, когда мне было двадцать лет, я промотал сто тысяч франков в несколько месяцев.

– Вот как! Неужели? – удивился Арман, не знавший, куда студент клонит свой рассказ.

– Вот в эту-то эпоху, во время моего блеска, я познакомился с изящной женщиной полусвета. Звали ее Блида, она жила на содержании у молодого миллионера, маркиза Эммануэля де Корни, нанимавшего ей отель и содержавшего ее лошадей.

– Я знаю Блиду, – заметил Арман, – это женщина среднего возраста, ей тридцать пять лет.

– Это она самая… на нее ушли мои сто тысяч франков в течение шести месяцев. Но это все еще шикарная женщина; у нее есть рента и доброе сердце. Она питает слабость ко мне и иногда приезжает навещать меня и обедает со мною за тридцать два су у Фликото.

– Однако… – прервал его рассказ Арман.

– Слушайте дальше, – продолжал студент, – вы увидите… Однажды утром, две недели назад, меня навестила Блида.

«Мой милый, – сказал она мне, – я приехала позавтракать со своим старичком».

Она так называла меня из дружбы ко мне.

Мы пошли к Рисбек; она приказала подать вина, а когда я выпью, то от меня можно потребовать всего, что угодно. Если бы у меня потребовали голову, то я и ее бы отдал. Арман не мог удержаться от улыбки. Студент продолжал:

– Так вот, когда у меня закружилась голова, Блида предложила мне сдать мою комнату в наймы на три вечерних часа ежедневно от восьми до одиннадцати. Она рассказала мне какую-то историю, объяснив, что это нужно для кого-то из ее приятельниц.

– То есть, – перебил Арман, который уже не сомневался в искренности рассказа студента, – вас обманули так же, как и меня, хотя причины обмана я не могу себе объяснить.

– О, вы сейчас увидите! – вскричал Фредерик Дюлонг. – В эту минуту карета остановилась у подъезда отеля Фульмен.

– Все объяснится сейчас, – проговорил Арман, выходя из кареты. – Идемте.

Студент последовал за ним. Было ли получено распоряжение или Армана уже считали будущим хозяином этого дома, но только слуги Фульмен немедленно провели его в комнату танцовщицы, несмотря на ранний час утра. Фульмен уже встала. Арман застал ее одетой в жемчужно-серый капот с красными отворотами, ноги ее, опиравшиеся на каминную решетку, были в туфельках, а на волосы был наброшен фуляровый шарф. Она, по-видимому, была чем-то сильно взволнована и провела ночь без сна.

– Наконец-то! – вскричала она, увидев входящего молодого человека.

– Сударыня, – обратился к ней Арман, – я привез вам Фредерика Дюлонга, который, оказывается, совсем вас не знает.

Арман произнес эти слова с оттенком иронии.

– Это правда, – просто сказала Фульмен. – Зато я знаю его.

– Вы знаете меня! – удивился студент и отвесил низкий поклон, ослепленный красотою Фульмен.

– Вернее, я знаю Блиду, и от нее я часто слышала о вас. Она любила вас, как кажется…

И Фульмен посмотрела на вульгарного и неопрятного малого взглядом ценителя.

– Гм! Гм! – заметил он с фатовством.

– Ну, так что же? – спросила Фульмен, взглянув на Армана.

– А то, что меня и этого господина обманули; а кто – неизвестно, – ответил последний резким тоном, доказывавшим, что он потерял к ней всякое доверие.

Он рассказал свое свидание и разговор с Фредериком Дюлонгом; последний подтвердил его слова.

– Ах! – вздохнула Фульмен. – Все это действительно очень странно; но прежде чем выслушать, господин Дюлонг, рассказ о ваших приключениях, мне нужно объяснить вам и Арману свои отношения к Блиде, потому что если вы считаете себя обманутыми, то и я имею право сказать то же про себя.

И Фульмен знаком попросила сесть молодых людей и продолжала:

– Я знакома с Блидой уже пять лет и знаю, что она пользуется громкой известностью, особенно среди иностранцев, и что в настоящее время живет на содержании у одного молодого русского, графа Гоилова. Два дня назад, когда вы мне рассказали, дорогой Арман, о вашей встрече с Дамой в черной перчатке в Петербурге, мне пришло на мысль начать мои поиски с этой стороны, и я тотчас же обратилась к Блиде. Я поехала к ней и спросила ее:

«Слышала ли ты от своего Гоилова, который провел последнее лето в Петербурге, о белокурой женщине, путешествующей в сопровождении старика; одна рука у нее всегда затянута в черную перчатку? При этом я с ваших слов подробно описала ее».

«Будь спокойна, – ответила мне Блида, – если эта женщина была в Петербурге, то я узнаю это сегодня же вечером, потому что у меня сегодня ужинает мой русский с одним из своих друзей, занимающим высокий пост при полиции».

На другой день действительно Блида приехала ко мне и сказала:

«Дама в черной перчатке в Париже: это дочь французского генерала барона де Рювиньи и московской еврейки. Она носит черную перчатку в воспоминание о любимом человеке. Лицо, сопровождающее ее повсюду, – русский майор, граф Арлев; он выдает себя за ее опекуна; но на самом деле он так сильно ревнует ее, что убьет своего соперника, если таковой явится. Они поселились в Париже на площади Эстрапад в старом доме; им прислуживает только один старик.

И Блида сообщила мне все сведения, которые вы узнали от меня вчера, мой дорогой Арман.

– Это странно! – пробормотал Арман.

– Тогда, – продолжала Фульмен, – не называя вашего имени, я рассказала Блиде о роковой, безумной страсти, которую вы питаете к этой женщине, и так как она вызвалась помочь мне, то я поручила ей доставить вам возможность увидеться с нею. В тот же вечер, за час перед тем, как я приехала к вам, Блида была у меня и сказала:

«У меня когда-то был поклонник, с которым мы остались до сих пор друзьями. Это бедный студент, проводящий целые дни в кафе Табурэ; зовут его Фредериком Дюлонгом. Он живет в меблированной комнате на третьем этаже, в доме на площади Эстрапад, и он согласится уступить свою комнату на несколько часов на сегодняшний вечер». Она сообщила мне топографические сведения, которые вам уже известны, вручила ключ от вашей комнаты, господин Дюлонг, и в конце концов уверила меня, что Дама в черной перчатке остается одна от восьми часов до одиннадцати.

Студент и Арман с глубоким вниманием слушали рассказ Фульмен. Наконец студент сказал:

– Сударыня, Блида вас обманула. Вот уже две недели, как я каждый вечер выхожу из дому в восемь часов и возвращаюсь только в одиннадцать. В мое отсутствие кто-то является ко мне. Но сегодня ночью я застал свою дверь и окно раскрытыми настежь.

– А портрет? Портрет, который я видел? – с живостью перебил его Арман. – Ведь не бредил же я, наконец.

Фульмен сидела, задумавшись. Она взяла за руку молодого человека.

– Слушайте, сказала она ему, – вы сомневаетесь во мне, вы по-прежнему не верите мне?

– Нет, – сказал он искренно, – я вижу, что вы откровенны.

– Итак, вы хотите, чтобы я дала вам совет? – спросила Фульмен.

– Давайте…

– Вернитесь домой, забудьте эту загадочную женщину и позвольте мне самой распутать всю эту путаницу и доискаться истины. Что-то подсказывает мне, что эта женщина, которая, по-видимому, избегает вас, замышляет против вас что-то ужасное.

– Вы с ума сошли! – рассмеялся Арман.

– Быть может.

– На что я ей нужен?

– Ах, почем я знаю! – воскликнула Фульмен. – Но что-то говорит мне, что с вами случится несчастье.

В голосе Фульмен звучали волнение и грусть, и Арман невольно вздрогнул.

– Так что же, – прошептал он, – я люблю ее… и я хочу ее видеть!

– Согласны вы еще раз послушаться меня? – спросила Фульмен.

– Я готов.

– Она сказала вам: «Приходите завтра в восемь часов».

– Да.

– И вы пойдете?

– Разумеется!

– Я пойду с вами.

– Вы?

– Я!

– Но это невозможно! – вскричал Арман.

– О, будьте покойны, – успокоила его Фульмен, – я не войду… я останусь на крыше.

И прежде чем молодой человек, растерявшийся от этого решения Фульмен, успел ответить, она обернулась к студенту.

– Господин Дюлонг, – сказала она, – вы уступите еще раз вашу комнату на сегодняшний вечер, не правда ли?

– Иначе говоря, – ответил студент, – я не посмею войти в свою комнату после того, что случилось со мною вчера.

– Вы правы, – сказала Фульмен, – ведь вы еще не рассказали нам своего вчерашнего приключения. Быть может, ваш рассказ прольет луч света на все эти таинственности.

– Обыкновенно, – начал рассказывать Фредерик Дюлонг, – я выходил из дому в восемь часов, шел в кафе Табурэ и играл там в домино или на биллиарде до одиннадцати. Но вчера, в то время, когда я поворачивал за угол улицы Вожирар, меня остановил посыльный и подал мне письмо. Я подошел к газовому фонарю и прочитал его.

«Старинный друг г-на Фредерика Дюлонга, – писали мне, – очень желающий увидеться с ним, просит его последовать за подателем этой записки».

– Я хотел было отказаться, объяснив посыльному, что меня ждет неотложное дело, но он поспешил предупредить меня, сказав почтительным тоном.

«Карета барыни ожидает вас на площади Одеон».

«Карета! О-го, – сказал я себе. – Это другое дело!».

Я последовал за посыльным и увидал светло-голубую карету, запряженную великолепными лошадьми. Ливрейный лакей открыл дверцу, а посыльный удалился. Я сел в карету; тогда лакей сказал мне:

«Сударь, вы позволите мне сесть рядом с вами, потому как мне поручено сообщить вам нечто».

«Как хотите», – ответил я.

Карета покатила. Лакей поднял окна, стекла которых, к моему удивлению, оказались матовыми, так что я не мог узнать, куда меня везут. Затем он вынул фуляровый платок и сказал:

«Если господин желает видеть мою госпожу, то он должен позволить завязать ему глаза».

Я нашел это предложение оригинальным и согласился. Подобные истории я читал только в романах.

– Дальше? – спросила Фульмен.

– Карета ехала около двадцати минут и остановилась; слуга сказал мне:

«Не угодно ли вам, сударь, выйти и опереться на мою руку…»

Я вышел, и меня повели. Я шел так несколько минут, в течение которых чувствовал, как хрустит песок под моими ногами, и это навело меня на мысль, что я иду садом; затем я поднялся по ступенькам лестницы…

– Погодите, – перебил Арман студента, – нечто подобное случилось когда-то со мною.

Сын полковника вспомнил любовь, которую он питал к маленькой баронессе де Сент-Люс.

– Продолжайте, продолжайте! – вскричал он.

Он надеялся, что завеса, окружавшая все эти события тайной, наконец разорвется хоть отчасти.

– Когда я поднялся по лестнице, – продолжал студент, – мой проводник открыл дверь и провел меня в комнату, пол которой был покрыт ковром, заглушавшим шум моих шагов; усадив меня в кресло, он сказал:

«Через пять минут вы можете снять повязку».

Я слышал, как он ушел и запер дверь, повернув два раза ключ; сердце мое стучало. На меня нашел страх… Наконец, я снял повязку.

– И тогда, – перебил его во второй раз Арман, – вы очутились в прекрасном будуаре, обитом шелковой материей, меблированном с замечательным изяществом и освещенном алебастровой лампой, спускавшейся с потолка.

– Так, именно так! – подтвердил удивленный студент. – Но откуда вам это известно?

– Слушайте дальше, – продолжал Арман, – по стенам висели прекрасные картины испанской школы. В амбразурах окон стояли лакированные жардиньерки; занавеси были задернуты.

– Совершенно верно.

– Посреди комнаты стоял круглый стол с мраморной подставкой.

– Так, именно так!

– Наконец, после десятиминутного ожидания, – продолжал Арман оживленно, – вы увидели, что дверь отворяется…

– Да…

– И входит женщина в маске…

– Нет, – сказал студент, – я не видал женщины. На этот раз крик удивления вырвался у Армана.

– Кого же вы увидали? – спросил он.

– Мужчину, – ответил студент.

– Да рассказывайте же, – торопил Арман. – Я вижу, что туман, который должен был рассеяться, сгущается все больше и больше. Кто же был вошедший?

– Погодите, – сказал г-н Фредерик Дюлонг в то время, как Фульмен внимательно слушала его. – Прошло не десять минут с тех пор, как я остался один, а целый час. На круглом столе, о котором вы говорили, стояла бутылка с вином. От ожидания я начинал терять терпение; осмотрев обстановку будуара, я остановил свое внимание на бутылке и ее содержимом. Что вы хотите? Я немного алкоголик; под рукою у меня был стакан, и я начал пить, чтобы убить время; таким образом я опорожнил один стакан за другим, и уже начал слегка пьянеть, как вдруг увидел отворившуюся дверь и, вместо ожидаемой мною женщины, мужчину, лицо которого было закрыто бархатной маской. Волосы на голове у него были совершенно седые.

Арман и Фульмен переглянулись. Интрига еще более запутывалась.

– Дальше? – проговорила танцовщица. – Что было дальше?

Фредерик Дюлонг продолжал.