Тополята

Что такое ЮЮ

Эти двое появились в сопровождении завуча Яны Константиновны. Ну, Яну, конечно, все знали, ничего хорошего от нее никогда не ждали, но и не очень боялись. Она была похожа на фрекен Бок из мультика про Карлсона. Оказалось, однако, что Тенька знает и двух других. Одна была та самая, «деревянная», с шарфиком. Правда, сейчас – не в шарфике, а в желтой косыночке на шее. Другую Тенька тоже помнил. Худая, с навороченными тяжелой грудой волосами морковного цвета. В узких блестящих очках без оправы.

Она однажды беседовала с Тенькой в каком-то кабинете, и там ее очки отбрасывали колючие вспышки.

«Ты должен понимать, Степа, что у папы тебе будет не в пример лучше…» – «Без мамы не будет лучше. Вы врете…» – «Почему ты грубишь?» – «А почему вы говорите ерунду? Без мамы не бывает лучше!» – «Папа найдет тебе специальную воспитательницу, гувернантку. Она будет заниматься с тобой, гулять, помогать учить уроки, заботиться о тебе…» – «Мама заботится! А эта гур… гувер… она чужая! Вы, что ли, ничуть не понимаете?!» Очкастая инспекторша не выдержала: «Зато она не пьет водку! А твоя мама… ей нужен медицинский контроль!» – «Мама давно не пьет! Ни капельки! А ты дура!..»

Тенька выскочил в коридор, где ждала мама. Уткнулся лицом в ее шероховатое пальто…

И сейчас все это снова придвинулось, моментально прокрутилось в голове, как видеоролик.

А может, это не они? Просто похожие? Они там все похожи друг на друга. Будто манекены в ЦУМе. Только у манекенов красивая похожесть, а у этих – «деревянная». В голосе, в движениях, в лицах…

Завуч и тетки плотно сели у доски. Зинаида Ивановна пристроилась у стола. Завуч снова поднялась.

– Тихо! – Все и так сидели тихо, но прикрикнуть все равно было надо. По правилам. – Ребята, сегодня у вас в классе гости…

«Чтоб они провалились!» – мелькнуло у Теньки. Нарастало тоскливое, сосущее такое предчувствие беды. Он попытался проглотить его, будто кусок селедки, и закашлялся.

– Тихо… Гостей зовут Елена Евгеньевна и Маргарита Геннадьевна… («Маргарита – в очках», – вспомнил Тенька и съёжил плечи.) Они заняты очень важным делом, работают в органах Опеки…

– Нефтью торгуют? – уточнил Витя Лампионов.

Это был младший брат образованного шестиклассника Игоря Лампионова. Сам он тоже был образованный, победитель разных конкурсов.

И Яна Константиновна отозвалась благосклонно:

– Нет, Витя. При чем здесь нефть?

– Но ОПЕК – это ведь международная организация по торговле нефтью? Или я ошибаюсь?

– Ты ошибаешься, Витя. Разговор идет не про ОПЕК, а про «Опеку». Про службу, которая занимается охраной интересов детей…

«Что им надо?» – толкалась в Теньке тревога.

Неожиданно встала очкастая Маргарита.

– Позвольте мне… Дети! Мы сейчас все вам объясним. Наша задача – защищать ваши права…

– Чего? – пискнула Танюшка Юкова, которая сидела рядом с Тенькой.

– Пра-ва… – блеснула очками Маргарита Геннадьевна. – Вам с первого класса объясняли, что у школьников есть обязанности: учиться, хорошо себя вести, слушаться старших. И это правильно. Но часто забывали объяснять, что каждый ребенок имеет права. На обеспеченную жизнь, на достойное обращение, на неприкосновенность…

– На что? – переспросил любопытный Гарик Сорокин.

– На не-при-кос-но-вен-ность… Во все времена был обычай, когда взрослые наказывали детей болью. За всякие провинности били ремнем, палками, розгами… Считалось, что это помогает воспитанию. А на самом деле поселяло в детях забитость и отсутствие чувства собственного достоинства… Но сейчас новые времена, вы – дети двадцать первого века. И в этом веке здравомыслящие люди пришли к выводу, что к детям следует относиться так же, как ко взрослым. Никто теперь не смеет грубо обращаться с детьми, угнетать ненужными запретами, обижать и бить их. То есть у детей те же права, что и у взрослых.

Витя Лампионов поднял руку:

– Скажите, а почему тогда на улице можно быть только до десяти вечера?

«Деревянная» Елена Евгеньевна зашевелилась на скрипучем стуле.

– Ну… это временное явление. В целях вашей же безопасности…

– А выбирать регента дети теперь имеют право? – не отступал маленький Лампионов.

Очкастая Маргарита сдержанно сказала:

– Мальчик, подожди… Мы говорим не о политике, а о воспитании в семье и школе. О том, что сейчас принимаются законы, по которым никто не имеет права унижать вас, ограничивать ненужными запретами, лишать компьютера, ставить в угол, бить вас…

– А если не ремнем, а просто рукой по шее, это можно? – спросил с задней парты круглый и неторопливый Костик Лопухин.

– Ни в коем случае! Вы должны в таком случае немедленно сообщать в органы Опеки, учителям или в милицию… то есть в полицию.

– И что потом? – спросил обстоятельный Лопухин.

Маргарита четко разъяснила:

– Родителей, которые применяют недозволенные приемы воспитания, могут лишить родительских прав, а детей направить в специальную патронажную семью или в детский дом…

– В-вот радость-то!.. – сказал сосед Лопухина Стасик Важейко.

– В детских домах империи создаются все условия для счастливой жизни и учебы, – сообщила, не вставая, Елена Евгеньевна. И «деревянными» пальцами потрогала на шее косыночку.

Стасик Важейко, худой и лохматый, встал. Он слегка заикался и тем не менее любил выступать.

– Вчера б-была п-передача. Про большую с-семью. У них пятерых ребятишек забрали в детдом. Но не потому, что их били, а потому, что нечем было п-платить за квартиру…

– Важейко, сядь! – велела завуч Яна Константиновна.

– П-почему – сядь? Я не все сказал… Старшие мальчик и д-девочка через три дня сбежали из детдома и рассказали, что мальчика воспитательница излупила веником в туалете, а д-девочку… б-большие мальчишки затащили под одеяло, и…

– Важейко, сядь немедленно!

– Яна Константиновна, вы ограничиваете право школьника на свободу высказываний, – невинным голосом заметила Зинаида Ивановна. Ей полагалось бы бояться завуча, но она не боялась, потому что все равно собралась увольняться.

Маргарита Геннадьевна покивала, чуть не уронив очки.

– Бывают ошибочные передачи. Телевидение – источник ложных слухов. Детям вообще не следует смотреть его.

– А как же права? – спросил Витя Лампионов.

– Вот о правах мы и говорим. О том, что никто не может обижать детей, заставлять жить в бедности, принуждать к работе, поднимать на них руку… Чтобы бороться с этим, создаются во всем мире специальные суды, которые подчиняются только Организации Объединенных Наций. Больше никому – ни президентам, ни регентам, ни правительствам. И называются они «Ювенальная юстиция». «Ювенальная» – значит «детская», а «юстиция» – это «судопроизводство». Суды по защите нового поколения. Именно они стоят на страже прав детей…

– А если дети не хотят? – осторожно спросила Танюшка Юкова и быстро глянула на Теньку. Она, видимо, кое-что слышала про его семейные дела.

– Судьи лучше знают, что нужно детям, – разъяснила Маргарита и вдруг улыбнулась. Словно в древесном стволе появилась поперечная щель. – Ювенальная юстиция помогла уже тысячам и тысячам ребят и родителей во всем мире. Эти люди благодарны ей и называют ее по-родственному – «ювеналка». Или сокращенно – ЮЮ…

Теньке помолчать бы, съёжиться посильнее и не обращать на себя внимания. Мало ли что… Но он не имел права предать кошку, которая, может быть, бродит где-то и ждет встречи с ним, Тенькой… Он звонко сказал, не вставая:

– Ю-ю – это кошка.

– Что? – Маргарита наконец уронила очки. И подхватила их на лету.

– Это кошка, – отчетливо повторил Тенька и встал. И засвистело в ушах, как тогда, на перилах балкона. И опять отлетела боязнь. Потому что, если появляется перед тобой такое вот гадство, нету сил молчать. – Это кошка из рассказа писателя Куприна. По имени Ю-ю. Такое хорошее имя… А ваша «ювеналка» – она наоборот. Она… фашистская. Потому что отбирает ребят у матерей.

Завуч Яна Константиновна возмущенно втянула в себя воздух.

– О-а-ахх… Ресницын!

– Ничего-ничего, – спокойно отозвалась Елена с косыночкой на «деревянной» шее. – Я помню этого Ресницына: он проходил через нас… Гипертрофированная привязанность к ущербной матери. – И повернулась к Маргарите: – Вы ведь помните ту особу с деформированным фейсом?

Маргарита часто закивала.

Тенька понял не всё. Но слова «деформированный» и «фейс» были знакомы. Упругая сила вытолкнула Теньку из-за стола. Как тогда, с перил на доску. Он дернул с крючка рюкзак. И пошел сквозь тишину к двери. На пороге рванулась обида. За маму, за пушистую Ю-ю, за себя… Не целясь, он запустил рюкзаком в ту сторону, где на фоне окна темнели «деревянные» тетки. И побежал по коридору.

Тенька не знал, что теперь будет. Однако не очень боялся. То есть боялся, но не за себя, а за маму. Сейчас ей позвонят, вызовут в школу, наговорят всякое. Могут довести до слёз…

У мамы был свободный от работы день, и она, видимо, пошла в магазины. Тенька выдернул и спрятал за штору штепсель телефона. Но ведь могут позвонить по сотовому…

Двигаясь, как в тугой воде, Тенька снял форму, натянул привычный комбинезон, сел у окна и стал ждать. И ждал долго.

Мама позвонила. На чахленький Тенькин мобильник, который запиликал в кармане брошенных на кровать брюк.

– Ты где?

– Дома… – буркнул Тенька.

– Почему не работает домашний телефон?

– Отключился.

– Иди ко мне на вахту.

– Разве ты на дежурстве?

– Да, попросили. А с поста меня вызывали в школу. Пришлось на целый час запирать вахтерку… – Мамин голос был очень неласковый.

Ну, что поделаешь… Лишь бы скорее все кончилось…

До вахтерки три минуты ходьбы. Тенька потянул железную дверь, встал на пороге. Мельком увидел на стуле свой рюкзак (значит, маме отдали!). Мама встала перед Тенькой. Волосы не закрывали шрам, он был сейчас пунцовым.

– Ну?

– Чо? – сказал Тенька.

– Достукался?

– До чего? – спросил Тенька. И подумал: «Пусть ругает, лишь бы не плакала».

– До «неуда» по поведению за четверть.

– Подумаешь! Не смертельно, – буркнул Тенька.

– За что ты назвал инспекторов Опеки фашистами?

– Потому что они такие. Они… те самые, что были тогда…

– Вот именно… И знаешь, что сказала мне инспектор Елена Евгеньевна Панина? «Вы, гражданка Ресницына, добьетесь в конце концов, что снова встанет вопрос об изъятии вашего сына. Если не нужен отцу, пойдет в приют…»

Ужас накатил на Теньку. О такой опасности он до сих пор не думал. А ведь могут! И тогда что? Снова трамплин в пустоте?

Мама угадала его мысль.

– И не надейся кого-то испугать своими прыжками. Этим людям наплевать, разобьешься ты или нет. Им главное – выполнить инструкцию… Зачем ты бросил в них рюкзак?

– А потому что…

И Тенька замолк. Как скажешь – почему? Повторить их гадские слова про мамино лицо? А она потом полночи будет всхлипывать в подушку? Или (даже подумать страшно!) опять пойдет за четвертинкой?

– Потому что… терпение лопнуло.

– Вот как? – спросила мама с ехидцей.

Ну, если такой тон, значит, вплотную беда пока не подошла, не будут завтра отбирать у нее Теньку. И он повторил уверенней:

– Да. Лопнуло.

– Оно окончательно лопнуло у меня, – сообщила мама. Открыла хлипкий фанерный шкаф и достала плетеный ремешок с узорчатой пряжкой. Тот, которым подпоясывала нарядное вязаное платье. – Снимай штаны…

Раньше такого не случалось. Бывали шлепки, но чтобы вот так… Ну и ладно! Когда-нибудь такое случается с каждым. Это Виталя однажды объяснил ребятам. Они в дворницкой обсуждали печальный случай с братьями Лампионовыми. Их папа, проректор Торгового института, застал Игоря и Витю за компьютером, когда те на специальном сайте разглядывали весьма раздетых красавиц.

– Я ему о правах человека, а он… – угрюмо пожаловался Игорь. Без стеснения. Люди все были свои.

– Ко всему надо подходить философски, – сказал Виталя.

Игорь, видимо, знал, что такое «философски», а Витя, трогая поясницу, спросил:

– Это как?

– С пониманием законов природы и общества. По этим законам почти каждый хомо сапиенс в детстве хотя бы раз получает крепкую трёпку, без того не проживешь. Иначе жизненный опыт останется неполным…

Тенькин жизненный опыт ожидала полнота.

– Я жду, – ровным голосом напомнила мама. И сложила ремешок вдвое.

Ну что же. Все-таки это не самое страшное: ни слёз, ни «ювеналки»… Тенька шевельнул плечами. Лямки упали с плеч, похожие на мешок штаны съехали до пола. Тенька переступил через них. Одернул майку, взялся за резинку плавок, глянул исподлобья:

– Их, что ли, тоже?

– А как же, – сухо сказала мама.

Ладно, пусть… Сильно лупить все равно не станет. И большого смущения не было. Подумаешь, не видала его, что ли, мама без штанов!

Тенька кивнул на дверь комнатки, в которой стояла раскладушка:

– Пойдем туда…

– Это зачем?

– Тут все видно в окошко со двора…

– И пусть видят!

– Да? А если кто-нибудь наябедничает «ювенальщицам»? Те скажут, что ты издеваешься над ребенком. И вот тогда уж меня точно в приют…

Тенька вдруг подумал, что мама может ответить: «И на здоровье. Зачем мне такой непутевый сын?» Это будет не по правде, а сгоряча, но тут уж он точно разревется…

Ничего такого не случилось. Не успело. Дверь быстро отъехала – на пороге появился Виталя. Как всегда круглый, улыбчивый, в холщовой куртке с белой нашивкой на левом боку. На ней – черные слова: «Чистота – путь к социализму». Виталя объяснял, что это фраза из одного старого фильма.

– Матвеевна, дело есть, – сказал Виталя.

– Подожди. Сначала разберусь с этим паршивцем.

– Потом будет поздно. Паршивец пострадает ни за что…

– Как это – ни за что?

– Он тебе не объяснил, почему случился скандал?

– Лопнуло, говорит, что-то у него.

– Выйдем, – увесисто сказал Виталя.

Мама велела Теньке: «Стой на месте!» – и вышла с Виталей за дверь.

Тенька топтался на половицах, теребил подол майки и прислушивался. Но что услышишь через прикрытую железную дверь.

Наконец дверь отъехала. Возникла мама. Сердитая, но не по-настоящему. Подергала волосы, закрывавшие левую щеку. Сказала:

– Бестолочь…

– И вовсе не бестолочь… – пробормотал Тенька.

– Самая настоящая. Почему сразу все не объяснил? Про их слова.

– Ага… А ты бы потом до утра хлюпала в подушку.

– Все-таки придется выдрать.

– Ну, давай. Только вон там, за дверью.

– Дурень… Ну ладно, ты вскипел благородным гневом. А зачем было швырять рюкзак в опекунских инспекторш?

– Да он как-то сам… швырнулся. Не в них, а просто… в пустоту.

– У тебя в голове пустота… Помру я из-за тебя…

– Не надо. Лучше отлупи.

Мама покачала ремешком, который все еще держала в руке. Повесила его в шкаф.

– Раздумала? – сказал ей в спину Тенька. – А то давай. Виталя говорит, что это все равно бывает – хоть раз в жизни. По закону природы…

– Виталя – умный человек. – Мама прикрыла дверцу и оглянулась.

– Да… Мама, а что он тебе сказал?

– Что было, то и сказал.

– А откуда он узнал?

– Сам спроси.

– Пойду спрошу… Можно уже надеть штаны?

– Нельзя.

– Значит… еще не раздумала?

– Просто я не могу больше видеть тебя в этих обносках.

– Так и ходить без штанов, что ли?! – взвыл Тенька, вцепившись в подол майки.

– Не скандаль. Сейчас дам летнюю обновку. Не надо было бы за твою вредность, да ладно уж.