Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
2. Режиссер Син и госпожа Чхве
«Свою жену Я называю госпожа Чхве, – много лет спустя писал Син, – в знак уважения и любви».
Они познакомились в Тэгу, в 150 милях к югу от Сеула, во второй половине 1953 года, через несколько месяцев после окончания Корейской войны. За период военных действий Сеул четырежды переходил из рук в руки, и всякий раз отступавшие взрывали мосты и ровняли дома с землей; американцы так жестоко бомбили Пхеньян, что к перемирию в городе сохранилось лишь три крупных здания. Тэгу, однако, всю войну находился под контролем ООН и серьезных разрушений избежал; даже теперь, вскоре после боев, здесь можно было гулять в парках, учиться в школах, жить в домах и – что для Сина и Чхве важнее – ходить в театры.
В тот вечер Син занял кресло в одном из городских залов, предвкушая спектакль. Пьеса не особо волновала Сина: он пришел присмотреться к звезде Чхве Ын Хи – хотел позвать ее сниматься в своем втором фильме, полудокументальной «Корее», о красоте страны, ныне славной в основном войной, нищетой и разрухой. Чхве Ын Хи уже была известной актрисой, но Син знал о ней немного. Пьеса оказалась приключенческой – то акробатика, то бои на мечах. Посреди представления, вспоминает Син, Чхве упала. Зал ахнул. «Я пулей кинулся на сцену», – рассказывал Син. Он опустился рядом с Чхве на колени, спросил, что с ней. Она не ответила, и Син на глазах потрясенной публики взвалил ее на плечо и понес в ближайшую больницу.
Чхве упала в обморок от изнеможения; после врачебного осмотра они с Сином разговорились. Состояние Чхве его встревожило: она была измучена и явно недоедала. Ее муж не мог работать – вернулся раненым с войны. И Чхве сказала, что бедна – до того бедна, что не хватает на отопление в доме. Син, всю жизнь мечтавший о славе и успехе, и не подозревал, что столь знаменитая актриса может так бедствовать. Но она терпела и все свои чувства изливала в работу, а это он уважал, этим он восхищался. Син рассказал, что приступает к съемкам «Кореи», – не хочет ли Чхве у него сыграть? Он был молодой режиссер – ни репутации, ни удач, Чхве сомневалась, и тогда он предложил ей большой гонорар – насколько мог себе позволить. Она согласилась.
«У него была чудесная улыбка, – позже писала Чхве о встрече с молодым дерзким кинорежиссером. – Казалось, он знать не знает, что такое невзгоды и тревоги». Ее сцены в «Корее» снимались в основном в Сеуле; Чхве и Син много времени проводили вместе, на съемочной площадке или в кафе: Чхве курила, смотрела на прохожих, говорила об актерстве и кино, а Син распространялся о своих амбициях и замыслах, о том, что мечтает руководить независимой студией, как в Голливуде «золотого века», и снимать что вздумается. Когда Чхве вернулась в театр, Син встречал ее после каждой репетиции и провожал домой; они не торопясь бродили по улицам и иногда задерживались до самого комендантского часа – приходилось, точно подросткам, прошмыгивать в дом, чтобы их не застукали.
Одни приходят в шоу-бизнес, жаждая блеска, другие – ненасытно желая быть центром внимания. У Чхве и Сина дело обстояло иначе: оба они всю жизнь страстно любили свою работу. Чхве рассказывала, как в детстве увидела спектакль в Пусане и тут же влюбилась в театр, а ее консервативный отец не одобрил ее наклонностей, поскольку в Корее актрисы традиционно считались немногим лучше куртизанок. Кроме того, долг каждой уважающей себя девушки – выйти замуж и растить детей. Чхве, совсем юная, но уже упрямая, сбежала из дома за мечтой и добилась успеха. В ответ Син рассказал ей о детстве в Чхонджине, на севере страны, и как он еще мальчиком влюбился в кино, сидя в шатре передвижного кинотеатра, который переезжал из города в город и показывал фильмы иностранцев – Жоржа Мельеса, Чарли Чаплина, Д. У Гриффита и Фрица Ланга. Затейливый, гипнотический ритуал: мужчины настраивали проектор, один фокусировал объектив, другие вручную пропускали кинопленку через машину; мальчишки таскали туда-сюда тяжелые яуфы, какой-нибудь ребенок обмахивал веером стариков, потеющих в душной палатке. Во время фильма артист пёнса сопровождал повествованием немые черно-белые картинки, мелькавшие на экране – в волшебном окне, за которым был неведомый мир закаленных мужчин, прекрасных женщин и редких комичных бродяг; мир, где мужчины скакали на лошадях по бескрайним пустыням, а преступники облапошивали друг друга в людных городах, где дома высились под небеса и переплетались лучи света. Между показами экран поливали водой – остужали, чтоб не загорался.
Чуть не каждый день Син твердил Чхве: «Я хочу, чтобы ты всегда была во всех моих фильмах». Он живописал все ее потенциальные роли, от знаменитых героинь известных сказок до смутных образов, которые едва-едва складывались у него в воображении. «Так, – писала Чхве, – он говорил, что любит меня». Как-то раз они сидели в кафе, и у Чхве закончились сигареты. Она курила «Лаки страйк», но в кафе их не продавали. Син вскочил, выбежал и вернулся с пачкой. Чхве была тронута. Она открыла пачку, сунула сигарету в рот, другую предложила Сину.
– Я не курю, – ответил он.
– Почему?
– Не люблю. Моя мать курила.
– Так тебе, наверное, неприятно, когда курю я?
Он улыбнулся:
– Поступай, пожалуйста, как хочешь. Я не против.
А затем наклонился к ней и поднес огня. Никто никогда с ней так себя не вел. Он не курил, не пил, не играл; он был нежен и галантен. Ей нравилась его доброта. А чувства Сина были бесспорны. Позже он скажет: «Мне судьбой было уготовано повстречать ее».
Когда они познакомились, Чхве было двадцать семь лет, но жизнь ее уже не скупилась на боль и страдания. В семнадцать лет сбежав из дома, Чхве неожиданно начала свою актерскую карьеру в бомбоубежище во время учебной тревоги, заметив поблизости актрису Мун Джун Бок, которая Чхве нравилась. В бомбоубежищах нет классовых границ; Чхве собралась с духом, заговорила с этой взрослой женщиной, и та пригласила ее в дирекцию своей театральной труппы в Сеуле. Мун спросила, разрешили ли Чхве родители уехать из дома и работать.
– Да, – соврала Чхве.
Работать она начала в костюмерной, где чинила платья; через месяц ее выпустили на сцену сыграть эпизодическую роль; через пару лет она стала настоящей актрисой. За кулисами она была застенчива и молчалива, но на сцене оживала. В 1947-м, в двадцать один год, она дебютировала на киноэкране, а затем вышла замуж за кинооператора Ким Хак Суна, двадцатью годами ее старше. И вскоре пожалела. До того Ким уже был женат на барменше – та сбежала, потому что он ее бил. И Чхве он тоже бил и требовал, чтобы она выполняла все обязанности жены (стирала, прибиралась, стряпала, растила детей) и при этом приносила деньги в дом: ее карьера расцветала, а его клонилась к закату.
В 1950 году началась Корейская война. Чхве с мужем не удалось бежать из Сеула до прихода северокорейской армии; Чхве приписали артисткой к только что созданному местному комитету партии и отправили на север развлекать войска. Спустя год Чхве и ее коллеги воспользовались краткой паникой во время отступления и оторвались от своего взвода. Их подобрали южнокорейцы и велели продолжать работу, но теперь по другую сторону линии фронта. Чхве попала к своим и должна была бы вздохнуть с облегчением, однако после этого «спасения» она два года провела в преисподней. Северокорейские солдаты были дисциплинированны и ничем, кроме боев, не интересовались, а вот южнокорейцы видели в Чхве лишь кусок мяса на продажу и свистели вслед, когда она шла по лагерю. Как-то раз в опустевшей деревне неподалеку от передовой Чхве вызвал к себе офицер. На столе перед ним лежал пистолет и стояла открытая бутылка соджу; от офицера сильно несло алкоголем. Он объявил, что прежняя работа Чхве в северокорейских войсках равноценна предательству и наказуема смертной казнью. По счастью, продолжал офицер, в его власти стереть этот факт из ее биографии, и на него как раз нашел снисходительный стих. Офицер встал, шагнул к ней и с размаху ударил. Чхве досталось еще несколько пощечин, а затем ее повалили на пол и приставили пистолет к ее голове. Офицер пытался расстегнуть штаны и жарко дышал Чхве в лицо вонючим соджу. Когда он вошел в нее, за стенкой раздался крик. В соседней комнате военный полицейский насиловал певицу, которая с первых дней войны выступала вместе с Чхве. Чхве отчаянно отбивалась, но офицер был крупный, тяжелый и к тому же пьяный. Спасения не было.
Война закончилась, Чхве отослали домой, и эта пытка – в обществе, где об изнасилованиях в полицию не сообщали, а за бесчестье обычно расплачивались женщины, – осталась ее постыдной тайной. Мужа Чхве отыскала в госпитале – шрапнель изуродовала ему ноги. Киму предстояло до конца жизни ходить с тростью. Муж и жена погрузились в новую жизнь – в повседневность, где и они сами, и все вокруг внезапно обнищали и влачили существование на руинах, под гнетом невысказанной муки. Вскоре в городе разнесся слух о якобы сексуальной распущенности Чхве во время войны. Ким Хак Суна обуяла смертельная ревность. Он завел привычку колотить Чхве тростью – до крови и рубцов. Настал день, когда Ким в ярости взял жену силой.
Чхве не знала, как сбежать. У корейских женщин не было прав – одни обязанности. «Мудрая мать, хорошая жена» – воплощение женского совершенства – послушна мужу, занята исключительно детьми, верна и почтительна со свойственниками. Ее долг – сохранять семью независимо от того, свят ее супруг или бьет ее и ходит налево. Какие-то десятилетия назад женщина еще питалась за отдельным столом объедками мужниной трапезы. Юридически женщины почти не имели прав, и общество без снисхождения взирало на жен, навлекших на мужей бесчестье и грязные слухи. Развод – тоже не выход: юридически он допускался, но, как гласит корейская пословица, «один до конца»: выходишь замуж единожды и остаешься замужем. В день свадьбы женщина подписывала себе приговор, с которым ей предстояло жить до последнего часа.
В общем, Чхве осталась с Кимом, даже когда он ее изнасиловал, даже когда от побоев у нее на лице остался шрам, который так и не исчез до конца ее дней. Идти ей было некуда.
Ее надежды и мечты воскресил Син Сан Ок. Он без умолку говорил о том, как хочет «восстановить корейский кинематограф». Он питал стремления, которые разделяла и она – давным-давно, в прошлой жизни, когда ей было семнадцать, она убежала из дома и с ней еще не случалось ни побоев, ни изнасилований, ни унижений. С Сином она вновь вспомнила, что значит надеяться.
Сам он жил гораздо беззаботнее. Родился в богатой семье, был сыном доктора восточной медицины, учился в лучших школах и, поскольку с ранних лет был творчески одарен, в конце концов уехал учиться живописи в Токио, столицу всемогущей метрополии. В результате Второй мировой войны Японская империя пала, а Син вернулся в неузнаваемую Корею: войска союзников разделили полуостров пополам, и из одной страны получилось две. Син поселился в Сеуле, на Юге, поскольку его родной Чхонджин оказался на Севере, и попасть туда не представлялось возможным. Полутона исчезли, остались одни контрасты: внезапно все оказались коммунистами либо правыми, патриотами либо террористами, бывшими борцами за свободу либо бывшими коллаборационистами. Вспыхивали студенческие бунты – их жестоко подавляли танками и дубинками громил в полицейских мундирах. Повсюду были американские солдаты – широкоплечие, с прекрасными зубами, при деньгах и под ручку с подругами-кореянками.
Вот куда в девятнадцать лет вернулся самоуверенный красавец Син. Он нашел работу – рисовал пропагандистские плакаты для американских оккупационных войск и киноафиши для горстки еще не разорившихся коммерческих кинотеатров. Его взяли подручным на крошечную и хлипкую, однако независимую киностудию «Корио» – со своей антикварной аппаратурой, работавшей через пень-колоду, «Корио» смахивала на близняшку голливудских заштатных студий «бедного квартала». С начала Корейской войны двадцатитрехлетний Син служил в правительственном департаменте военной пропаганды при ВВС – снимал для гражданских документальные фильмы о ходе военных действий и о современном вооружении. На досуге, обильно заимствуя имевшиеся ресурсы – в том числе 16-миллиметровую камеру «Митчелл» и бесплатные киноархивы, предоставленные американской армией в распоряжение южнокорейского департамента пропаганды, – Син снимал свою первую киноленту, фильм «Злая ночь». Чтобы не делить однокомнатную «эвакуационную квартиру» с несколькими сеульскими семьями, при бомбежках лишившимися домов, Син незадолго до того нашел дешевое жилье – в одной комнате с янбуин, «западной принцессой», как называли проституток, которые обслуживали исключительно американских солдат. В «Злой ночи» рассказана история янбуин; крошечный бюджет составили ссуды отца Сина, его брата и его новой соседки. После войны фильм вышел в прокат и заслужил хвалебные отзывы критиков, но денег почти не принес.
Син и Чхве познакомились год спустя; он вернул ей веру в себя, она подарила ему вдохновение. Они полюбили друг друга. Вскоре Ким Хак Сун прознал и пригрозил избить обоих, если роман не прекратится. Он слил историю в газеты; заголовки кричали, что пресловутая распутница Чхве Ын Хи бросает мужа-калеку ради молодого любовника. Сина попрекали черствостью – мол, крадет жену у старшего, что позорно в стране, взросшей на конфуцианских ценностях: семья, брак, уважение к старшим. Весьма консервативное южнокорейское киносообщество держалось с молодым режиссером холодно и не пускало на порог.
Но тут у Чхве наконец истощилось терпение. Когда ее роман с Сином выплыл наружу, она, в общем, вздохнула с облегчением. Прежде она угрызалась, но теперь, когда все раскрылось, когда ее поддерживала неизменная любовь Сина, Чхве готова была за себя постоять. Она подала в суд на развод и выиграла. Прямо из зала суда она направилась к Сину. Журналисты вставали лагерем под дверями у всех друзей, которые могли приютить нашу пару, и они кинулись в первый же дешевый мотель, где нашелся номер.
– Пожалуйста, запомни этот день, – сказал Син, обнимая Чхве. – Седьмое марта пятьдесят четвертого года. Пусть сегодня будет день нашей свадьбы.
Он не верил в общественные институты, но оба цеплялись за этот день, точно за клятву, данную в церкви. Наутро они проснулись все искусанные клопами, но улыбаясь до ушей. Мотель «Тхо Чхве» стал прекраснейшим гнездом их медового месяца, невзирая на матрасы с клопами, тонкие грязные стены и все прочее.
Союз Сина и Чхве оказался не просто счастливым, но профессионально удачным. За первые три года брака они вместе сняли четыре фильма. В четвертом, «Цветке в аду», который Син снимал в традициях итальянского неореализма, вдохновляясь работами Роберто Росселлини, Чхве сыграла янбуин. Критики пришли в восторг и по сей день считают «Цветок в аду» лучшим корейским фильмом 1950-х. Через год, в 1959-м, Син снова снял свою жену в мелодраме «Признания студентки», где Чхве сыграла бедную сироту, студентку юридического факультета: ее привечает семья местного чиновника, и в итоге девушка становится судьей. Фильм пользовался бешеным успехом и шел в кинотеатрах больше месяца. В тот же год Син поставил еще пять фильмов – все мелодрамы с Чхве в главной роли, и все за какие-то двенадцать месяцев добились кассового успеха.
Бесспорными крупнейшими звездами на небосклоне корейской киноиндустрии Син Сан Ок и Чхве Ын Хи стали после «Сказания о Чхунхян», высокобюджетной экранизации популярнейшей корейской народной сказки, которую Син в 1960-м решил поставить, несмотря на то, что Хон Сон Ги, самый кассовый корейский режиссер тех лет, тоже начал снимать экранизацию, на главную роль взяв самую известную актрису страны, свою жену Ким Чи Ми. Хон владел крупнейшим кинотеатром в Сеуле и, пользуясь тем, что их с женой имена обладали весом на рынке, успел забронировать под прокат своего фильма кинотеатры по всей стране, гарантировав тем самым показы на множестве экранов.
Все это Сина не смутило. Он решил, что поставит свою «Чхунхян», и мало того: он снимет ее в «Техниколоре» и «Синемаскопе» – это будет первый корейский широкоэкранный фильм. Он будет стоить почти втрое дороже самого высокобюджетного фильма той поры и сниматься на дорогую «кодаковскую» пленку, которую придется проявлять в Японии. Пусть Хон выпустит свой фильм первым, в день Нового лунного года, в 1961-м – фильм Сина выйдет десятью днями позднее. Неслыханно смелое решение, очень высокие ставки: неудача обанкротила бы «Син Фильм».
Фильмы вышли почти одновременно, и киноиндустрия из кожи вон лезла, пытаясь угадать, кто одержит победу. Всплывали сообщения о саботаже обеих сторон; за несколько дней до выхода фильма Сина в его офис кто-то вломился, а одного сотрудника ненадолго похитили, безуспешно пытаясь заставить режиссера отложить премьеру.
Наступил Новый год. Вышел фильм Хона. Продажи билетов не оправдали ожиданий, и спустя две недели фильм сошел с экранов. Через десять дней после его премьеры на экраны вышла «Чхунхян» Сина – и побила все рекорды. Семьдесят четыре дня подряд она шла в сеульском кинотеатре «Мёнбо» при полном аншлаге. Только в столице его посмотрели почти четыреста тысяч человек – это в десять с лишним раз больше, чем в среднем на киноленту, пятнадцать процентов всего населения Сеула; этот рекорд продержался потом еще семь лет. До конца года вышли еще две работы «Син Фильм» – в том числе мелодрама «Гость в доме и моя мать», и на каждый было продано по 150 тысяч билетов. Как выразился один сотрудник Сина, «мы не могли сосчитать, сколько денег заработали. Каждое утро нам доставляли по несколько мешков налички. Что хочешь, то и делай». Затем Син с заоблачным бюджетом снял исторический эпос «Принц Ёнсан» – за двадцать один день, поскольку хотел снова выпустить фильм к Новому году и повторить прошлогодний успех. «Принц Ёнсан» стал самым кассовым фильмом 1962-го, а Син прославился как Новогодний Затейник. Спустя пять месяцев «Гость в доме и моя мать» получил высшую награду на Азиатско-Тихоокеанском кинофестивале, Син Сан Ок познакомился с президентом Пак Чои Хи, и в южнокорейской киноиндустрии началось десятилетие беспримерного господства одного-единственного короля (Син Сан Ока) и одной-единственной компании («Син Фильм»).
