Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
10
Я думала, что мы вдвоем как-нибудь справимся.
Через час детектив и министр вышли из дома номер 14 по Парк-Плейс и, прошагав буквально несколько метров, вернулись на Сент-Джеймс-стрит. За чашкой кофе Чизуэлл немного смягчился и перестал отделываться шаблонными фразами – наверное, решил Страйк, вздохнул с облегчением, когда привел в действие механизм, способный избавить его от невыносимого гнета страха и тревожного ожидания. Они договорились об условиях, и Страйк остался доволен: в последнее время его агентство нечасто получало такие денежные и серьезные заказы.
– Что ж, благодарю вас, мистер Страйк, – сказал, отводя глаза, Чизуэлл, когда они остановились на углу. – Здесь я вынужден вас покинуть. Иду на встречу с сыном. – И почти сразу сделал шаг по Сент-Джеймс-стрит.
Но почему-то не двинулся дальше.
– Дело Фредди было у вас на контроле, – коротко сказал он, исподволь наблюдая за Страйком.
Страйк не ожидал, что Чизуэлл коснется этого вопроса, а уж тем более здесь и сейчас, под занавес, после напряженного обсуждения, которое состоялось у них в подвальном ресторане.
– Да, – ответил он. – Как ни прискорбно.
Чизуэлл задержал взгляд на отдаленной художественной галерее.
– Я вспомнил: это вы подписали отчет, – сказал он. – У вас редкая фамилия. Мне…
Проглотив застрявший в горле ком, министр все так же разглядывал галерею. Как ни странно, он совсем не спешил на условленную встречу.
– Отличный был парень – Фредди, – выговорил он. – Отличный. Служил там же, где и я в свое время, с той лишь разницей, что в девяносто третьем году – вы, наверное, знаете – Собственный королевский гусарский полк объединили с Королевским Ирландским гусарским. Так что он поступил на службу в Королевский гусарский. Подавал большие надежды. Любил жизнь. Но вы с ним, конечно, лицом к лицу не встречались.
– Никогда, – подтвердил Страйк.
Сама собой напрашивалась какая-нибудь вежливая фраза.
– Он ведь был у вас старшим из детей?
– Из четверых, – покивал Чизуэлл. – Две дочери, – его интонация словно закрыла эту тему: дескать, женский пол, о чем тут говорить? – и еще один сын, – мрачно добавил он. – В тюрьме отсидел. Полагаю, вы читаете газеты?
– Нет, – солгал Страйк, зная, каково это – когда твои сугубо личные дела мусолятся в прессе.
Если щадить – пусть даже не вполне убедительно – чужие чувства, всегда можно сделать вид, будто ты читал, но не всё; если же делать ставку на простую вежливость, то лучше предоставить собеседнику самому изложить свою версию.
– Всю жизнь ему неймется, Раффу, – проговорил Чизуэлл. – Я устроил его на работу – вот туда. По знакомству.
Он указал пальцем на далекую витрину галереи.
– На искусствоведческом учился, но бросил, – продолжал Чизуэлл. – Моя жена считает, что он конченый человек. Насмерть сбил молодую мать. Под наркотиками сел за руль.
Страйк молчал.
– Что ж, всех благ.
Чизуэлл будто вышел из меланхолического транса. Он снова протянул для рукопожатия потную ладонь и широко зашагал по улице, кутаясь в теплое пальто, столь неуместное в этот ясный июньский день.
Страйк двинулся по той же улице, но в противоположную сторону, на ходу доставая из кармана мобильный. Робин ответила после третьего гудка.
– Срочно надо встретиться, – с места в карьер начал Страйк. – У нас новое дело, причем крупное.
– Черт! – вырвалось у нее. – Я сейчас на Харли-стрит. Не хотела тебя дергать, пока ты встречался с Чизуэллом, но у Энди жена упала со стремянки и сломала руку. Я сказала – пусть везет жену в больницу, а слежку за Ловкачом доверит мне…
– Дьявольщина! А Барклай где?
– Все еще Уэбстером занимается.
– Ловкач у себя?
– Да.
– Рискнем, – сказал Страйк. – По пятницам он обычно сразу едет домой. А у нас дело срочное. Но это не телефонный разговор. Ты можешь сейчас подъехать в «Красный лев» на Дьюк-оф-Йорк-стрит?
Не выпив ни капли во время беседы с Чизуэллом, Страйк жаждал перед возвращением в контору пропустить пинту пива. Если в выходном костюме он был как бельмо на глазу в ист-хэмской «Белой лошади», то для Мэйфера такой вид оказался в самый раз, и через пару минут Страйк уже входил в «Красный лев» на Дьюк-оф-Йорк-стрит – уютный викторианский паб с бронзовой фурнитурой и гравированным стеклом, совсем как в «Тотнэме». Сев за угловой стол с пинтой «Лондон прайд» и найдя в телефоне информацию о Делии Уинн и ее муже, он стал читать статью о предстоящих Паралимпийских играх, в которой неоднократно цитировали Делию.
– Привет. – Через двадцать пять минут Робин уже опустила сумку на противоположное кресло.
– Выпьешь что-нибудь? – предложил Страйк.
– Я сама возьму, – ответила Робин. – Ну? – Она вернулась на свое место со стаканом апельсинового сока. Ее с трудом сдерживаемое нетерпение вызвало у Страйка улыбку. – Что там? Что понадобилось Чизуэллу?
Паб, изгибавшийся подковой вдоль единственной стойки, уже заполонили элегантно одетые мужчины и женщины, у которых начинался уик-энд или, как у Страйка и Робин, еще только заканчивался рабочий день. Понизив голос, Страйк рассказал ей о встрече с Чизуэллом.
– Вот как, – озадаченно произнесла Робин, когда Страйк наконец-то ввел ее в курс дела. – Стало быть, нам предстоит… накопать всяких гадостей против Делии Уинн?
– Против ее муженька, – поправил Страйк, – но Чизуэлл предпочитает выражение «раздобыть козыри».
Потягивая сок, Робин молчала.
– Шантаж – занятие противозаконное, Робин, – сказал Страйк, верно прочитав ее выражение лица. – Найт хочет опустить Чизуэлла на сорок тонн, а Уинн хочет лишить его министерского кресла.
– А он, значит, хочет шантажировать обоих, причем с нашей помощью?
– Мы копаем грязь изо дня в день, – резко ответил Страйк. – Не поздновато ли включать совесть?
Раздосадованный не столько ее позицией, сколько собственной вспыльчивостью, он сделал большой глоток. Теперь она жила с мужем в желанном доме с подъемными окнами, а он занимал две продуваемые ветром каморки, да и оттуда мог в любой момент вылететь по прихоти застройщика. Агентство впервые получило заказ, который обеспечивал полную занятость троим сотрудникам, и причем, надо думать, не на один месяц. Страйк не собирался извиняться за свое поспешное согласие. После нескольких лет каторжной работы он устал то и дело уходить в минус, когда поток заказов иссякал. Между тем у него были определенные планы в том, что касалось бизнеса, но для их достижения требовался более солидный банковский счет. Так или иначе, он почувствовал, что должен отстоять свою позицию.
– Мы – как адвокаты, Робин. Всегда на стороне клиента.
– Но ты же сам на днях отказал банкиру, который хотел выяснить, где его жена…
– Да, поскольку ежу было ясно, что муж ее не пощадит, когда разыщет.
– Ну допустим, – с вызовом сказала Робин, – а что, если им известно про Чизуэлла нечто такое…
Она не договорила: долговязый мужчина, увлеченный разговором с коллегой, наткнулся на кресло Робин и та, чуть не ударившись носом о стол, разлила апельсиновый сок.
– Эй! – рявкнул Страйк; Робин пыталась отряхнуть мгновенно промокшее платье. – А извиниться?
– Вот незадача, – протянул незнакомец, разглядывая облившуюся соком Робин; на них стали оборачиваться другие посетители. – Разве это из-за меня?
– А из-за кого же еще, черт побери? – Страйк поднялся и уже обходил стол. – Не слышу извинений!
– Корморан! – попыталась урезонить его Робин.
– Ну ладно, извиняюсь, – проговорил долговязый, как будто делая большое одолжение, но, когда он оценил габариты Страйка, его раскаяние стало, похоже, более искренним. – Приношу вам самые…
– Вон отсюда! – прорычал Страйк и обратился к Робин: – Садись на мое место. Если здесь появится еще одно такое мурло, пусть наткнется на меня.
Отчасти смущенная, отчасти растроганная, она взяла намокшую сумку и сделала, как ей было сказано. Страйк отошел и принес для нее ком бумажных салфеток.
– Спасибо.
Ей было трудно удерживать наступательную позицию, когда он добровольно уселся на мокрый стул, чтобы избавить ее от неудобств. Вытирая сок, Робин подалась вперед и тихо заговорила:
– Знаешь, что меня больше всего тревожит? Рассказ Билли.
Тонкое хлопковое платье липло к телу; Страйк прилагал немало усилий, чтобы смотреть ей только в глаза.
– В этой связи я задал вопрос Чизуэллу.
– Правда?
– Естественно. Неужели я бы смолчал, услышав, что его шантажирует брат Билли?
– И что он?
– Сказал, что на его совести смертей нет, а за незапланированные последствия никто ответственности не несет.
– И как это понимать?
– Об этом я тоже спросил. И он привел гипотетический пример: дескать, взрослый человек выронил мятную пастилку, а затем ее подобрал какой-то ребенок и подавился.
– Что-что?!
– Я знаю не больше твоего. Билли, вероятно, не перезванивал?
Робин помотала головой.
– Понимаешь, очень может быть, что Билли одержим бредовыми идеями, – сказал Страйк. – Когда я передал Чизуэллу суть этого рассказа, в его манере не отразилось ни раскаяния, ни страха.
С этими словами он вдруг вспомнил, что по лицу Чизуэлла пробежала какая-то тень – как будто эта история ему знакома.
– Так чем же злодеи шантажируют Чизуэлла? – не поняла Робин.
– Ума не приложу, хоть убей, – ответил Страйк. – Он говорит, что те события произошли шесть лет назад, но это не вяжется с рассказом Билли, потому что шесть лет назад тот был уже взрослым парнем. Чизуэлл обмолвился, что кое-кто счел бы его действия аморальными, хотя ничего противозаконного он не совершал. Вроде бы подразумевалось, что на тот момент его поступки не противоречили закону, хотя в настоящее время выходят за рамки допустимого.
Страйк подавил зевок. От жары и пива его клонило в сон. А вечером он обещал быть у Лорелеи.
– Значит, ты ему веришь? – заключила Робин.
– Верю ли я Чизуэллу? – Глядя через плечо Робин в обильно украшенное гравировкой зеркало, Страйк начал рассуждать вслух: – Готов поспорить, что сегодня он был со мной честен – просто от отчаяния. Но можно ли ему доверять? Думаю, не более чем первому встречному.
– То есть он вызвал у тебя неприязнь? – спросила Робин. – Я тут о нем почитала.
– И?
– Ратует за казнь через повешение, за антииммиграционную политику, голосовал против увеличения отпуска по беременности и родам…
Не заметив беглого взгляда Страйка, скользнувшего по ее облепленной платьем фигуре, она продолжала:
– …разглагольствует о семейных ценностях, а сам ушел от жены к какой-то журналистке…
– Короче, в собутыльники я бы такого не выбрал, но он заслуживает сочувствия. Одного сына потерял, второй недавно убил женщину…
– Вот, пожалуйста, – перебила Робин. – Требует всех мелких нарушителей закона упечь за решетку и выкинуть ключ, а когда его сынок сбивает молодую мать, нажимает на все рычаги, чтобы тому дали минималь…
Ее прервал на полуслове пронзительный женский голос:
– Робин! Вот чудо!
В паб вошла Сара Шедлок в сопровождении двух мужчин.
– Принесла нелегкая, – шепнула, не сдержавшись, Робин и откликнулась в полный голос: – Сара, привет.
Робин бы дорого дала, чтобы этой встречи не случилось. Час назад она по телефону сказала мужу, что в одиночестве торчит на Харли-стрит, а теперь Сара с восторгом доложит Мэтью, что застукала Робин и Страйка на свидании в Мэйфере.
Извиваясь, Сара огибала их столик, чтобы обнять Робин, а та подумала, что это делается исключительно на погляденье мужчинам.
– Дорогуша, что с тобой такое? Ты же вся липкая!
Здесь, в Мэйфере, Сара была одета с чуть большим вкусом, чем обычно, и обращалась к Робин на несколько градусов теплее.
– Ничего особенного, – пробормотала Робин. – Апельсиновый сок разлился, вот и все.
– Корморан! – радостно воскликнула Сара и наклонилась, чтобы чмокнуть его в щеку.
Страйк, к удовольствию Робин, сидел как истукан.
– Отдыхаем, расслабляемся? – С понимающей улыбкой Сара обняла их обоих за плечи.
– Работаем, – отрезал Страйк.
Не получив приглашения составить им компанию, Сара двинулась дальше вдоль стойки бара, уводя с собой спутников-коллег.
– Совсем забыла: тут за углом – «Кристис», – тихо сказала Робин.
Страйк посмотрел на часы. Ему не хотелось ехать к Лорелее в костюме, тем более что на нем остались пятна от апельсинового сока.
– Надо обсудить план действий, работать начинаем прямо завтра.
– Понятно. – Робин бросило в дрожь: ей давно не приходилось работать по выходным. Мэтью привык, что она… дома.
– Ладно уж, – Страйк явно прочел ее мысли, – до понедельника дергать тебя не буду. – И продолжал: – Этим делом должны заниматься по меньшей мере трое. Думаю, по Уэбстеру мы накопали достаточно, чтобы осчастливить клиента, так что Энди перебросим на Ловкача и сообщим двум следующим клиентам, которые у нас на очереди, что в этом месяце их заказы принять не сможем, а Барклай пусть работает с нами по Чизуэллу. Что касается тебя – ты в понедельник отправишься в палату общин.
– Куда? – Робин подумала, что ослышалась.
– Явишься под видом крестницы Чизуэлла, которая спит и видит, как бы связать свою жизнь с парламентом, и обратишься к Герайнту – в аппарате Делии он возглавляет офис по работе с избирателями. Сидит на одном этаже с Чизуэллом, только в другом конце коридора. Поболтай с ним…
Отхлебнув пива, Страйк хмуро посмотрел на Робин поверх стакана.
– А дальше? – Робин не могла представить, что ее ждет.
– Как ты отнесешься к тому, – он заговорил так тихо, что ей пришлось податься вперед, – чтобы нарушить закон?
– Вообще-то, я против этого, – сказала Робин, не зная, смеяться или плакать. – Потому и выбрала для себя следственную работу.
– А что, если закон в некоторой части весьма туманен и препятствует получению информации? Тем более что Уинн, со своей стороны, определенно преступает закон, если вознамерился шантажом лишить человека министерского кресла.
– Ты имеешь в виду прослушку кабинета Уинна?
– Точно. – Заметив, что она колеблется, Страйк продолжал: – Слушай, на взгляд Чизуэлла, Уинн – безалаберное трепло; по этой причине он застрял в офисе по работе с избирателями и даже близко не допускается к делам своей жены в министерстве спорта. Дверь его кабинета вечно стоит нараспашку, он в полный голос разглагольствует на конфиденциальные темы и забывает документы личного характера на общей кухне. Есть большая вероятность, что ты вытянешь у него неосторожные признания сама, не прибегая к прослушке, но, мне кажется, полагаться на это нельзя.
Робин поболтала в стакане остатки апельсинового сока, помедлила, а потом сказала:
– Хорошо, сделаю.
– Уверена? – спросил Страйк. – Тогда слушай: пронести аппаратуру в здание не получится – там нужно проходить через металлоискатель. Я пообещал передать Чизуэллу пригоршню жучков прямо завтра. А он передаст их тебе уже внутри. Для прикрытия тебе понадобится псевдоним. Когда придумаешь – скинь его мне на телефон, а я сообщу Чизуэллу. На самом-то деле можешь снова взять имя «Венеция Холл». Чизуэлл как раз из тех, чью крестницу вполне могут звать Венецией.
Венеция было средним именем Робин, но от настороженности и волнения она даже не заметила ухмылки Страйка, которого до сих пор забавляло это имя.
– Кроме всего прочего, тебе понадобится легенда, – добавил Страйк. – Особо не усердствуй, но Чизуэлл еще по газетным фото в связи с делом Потрошителя запомнил, как ты выглядишь, а значит, необходимо допустить, что Уинн тоже имеет представление о твоей внешности.
– В такую жару даже парик не наденешь, – посетовала Робин. – Надо будет хотя бы обзавестись цветными контактными линзами. Прямо сейчас куплю. И наверное, очки без диоптрий. – Ее губы тронула улыбка. – Палата общин! – восторженно повторила она.
Эта восторженная улыбка погасла с новым появлением Сары Шедлок – ее голова с высветленными до белизны волосами замаячила у дальнего конца стойки. Сара только что заняла более удобную позицию, чтобы не выпускать из поля зрения Робин и Страйка.
– Пойдем отсюда, – сказала Робин.
По пути к станции метро Страйк объяснил, что слежка за Джимми Найтом теперь перепоручается Барклаю.
– Мне продолжать нельзя, – с сожалением сказал он. – Я раскрылся на той сходке, где присутствовал он сам и его дружки по ОТПОРу.
– И на что теперь переключишься? – спросила Робин.
– Буду затыкать дыры, проверять версии, а если потребуется – вести ночную слежку, – ответил Страйк.
– Бедняжка Лорелея, – сказала Робин.
Эти слова сами собой слетели у нее с языка. Поток транспорта усиливался с каждой минутой, и молчание Страйка позволяло ей надеяться, что он не расслышал.
– А Чизуэлл упоминал того сына, который погиб в Ираке? – Сходную тактику применяют те, кто поспешно заходится кашлем, не сумев сдержать смешок.
– А как же, – ответил Страйк. – Фредди явно был его любимчиком, но родительскому сердцу не прикажешь.
– Что ты имеешь в виду?
– Фредди Чизуэлл был редкостным подонком. Я расследовал немало подобных дел, но никогда столько народу не интересовалось, отчего наступила смерть и не получил ли офицер пулю в спину от своих.
Робин это потрясло.
– «De mortuis nil nisi bonum»? – спросил ее Страйк.
За время их совместной работы Робин нахваталась от него латинских изречений.
– Ну, знаешь, – тихо проговорила она, впервые найдя у себя в душе крупицу жалости к Джасперу Чизуэллу, – от отца нельзя ждать осуждения сына.
Расстались они в конце улицы. Робин отправилась покупать контактные линзы, а Страйк пошел к метро.
После разговора с Робин на него нахлынула непривычная радость: при обсуждении этого непростого дела на поверхности вдруг показались знакомые контуры их дружбы. Ему было приятно, что она с энтузиазмом отнеслась к перспективе проникнуть в палату общин; радовало и то, что этот план исходил от него. Даже настороженное отношение Робин к его предположениям насчет истории Чизуэлла грело Страйку душу.
Перед входом в вестибюль станции метро Страйк резко повернул в сторону, чем вызвал гнев раздражительного делового человека, следовавшего за ним почти вплотную. Тот едва избежал столкновения, злобно поцокал языком и вошел в вестибюль, а Страйк невозмутимо прислонился к нагретой солнцем стене и, чувствуя, как тепло проникает сквозь пиджак, стал звонить инспектору уголовной полиции Эрику Уордлу.
Вводя Робин в курс дела, Страйк не покривил душой. Он действительно не верил, что Чизуэлл задушил какого-то ребенка, но все же на содержание рассказа Билли тот отреагировал как-то странно. Благодаря откровениям министра о семье Найт, проживавшей вблизи его фамильного особняка, Страйк теперь удостоверился, что детство Билли прошло в Оксфордшире. В качестве первого логического шага к прояснению будоражившей его истории с розовым одеялом требовалось установить, не было ли зафиксировано в том районе случаев бесследного исчезновения детей два десятилетия назад.
