Лев Святого Марка. Варфоломеевская ночь (сборник)

Глава III. В замке

Через два дня путники наши благополучно прибыли к замку графини де Лаваль. По дороге все поражало Филиппа своей новизной: архитектура церквей и деревень, костюмы народа, способы обработки земли – все это сильно отличалось от того, что он привык видеть в Англии. В некоторых селениях, где католики составляли большинство, народ посматривал недружелюбно на маленький отряд, но в других им почтительно кланялись, а когда отряд останавливался, спутников Филиппа осаждали вопросами о новостях, о намерениях двора, о положении Конде, о шансах на продолжительность мира и тому подобном.

С места последней остановки госпожа Вальян послала с одним ратником письмо своей сестре, чтобы предупредить ее о своем прибытии. Раньше она уже писала ей из Ла-Рошели. На пути они встретили посланного графини, выражавшей свою радость по поводу приезда сестер и сообщавшей, что Франсуа с нетерпением ожидает своего кузена.

Замок Лаваль был расположен на вершине небольшой горы и виден уже издали. Когда наши путники приблизились к нему на расстояние мили, из ворот замка выехал отряд всадников и быстро помчался к ним навстречу. Начальник отряда, быстро подскакав к ним и соскочив с лошади, направился к Филиппу. Филипп также соскочил с коня и помог слезть своей тетке.

– Дорогая тетя, – сказал подъехавший юноша, снимая шляпу, – я явился от имени моей матери приветствовать вас и передать, что она очень рада вашему приезду. Это, разумеется, мой кузен Филипп? Но я себе представлял тебя совсем не таким. Мама говорила мне, что ты на два года моложе меня, и я ожидал увидеть мальчика. Но, честное слово, тебе на вид столько же лет, как и мне. Ты, кажется, даже выше меня и, вероятно, сильнее! Неужели тебе только шестнадцать?

– Да, шестнадцать, Франсуа.

– Но не будем медлить, – снова обратился Франсуа к госпоже Вальян. – Мама приказала мне проводить вас к ней.

Отряд снова сел на коней и направился к замку. На дворе, на крыльце замка, их ожидала графиня, высокая красивая женщина.

Франсуа соскочил с лошади, отдал поводья слуге и помог тетке сойти с седла.

Сестры очутились в объятиях друг друга.

– Ты, Мария, совсем такая, какой я тебя воображала; видно, что ты прожила за морем спокойно, не испытывая тревог, волновавших нашу несчастную родину, – говорила графиня после первых изъявлений радости. – А этот высокий юноша – мой племянник Филипп? Да он выше Франсуа, хотя и моложе… Здравствуй, племянник! Не ожидала увидеть такого молодца. В тебе сказывается кровь де Муленов, а рост и силу ты, конечно, наследовал от отца-англичанина.

Филипп почтительно поздоровался с графиней.

– Войдем, – сказала она, обратившись к сестре, – тебе не мешает отдохнуть с дороги, а потом мне надо с тобой переговорить. Ты, Франсуа, позаботься о кузене. Вам накрыт обед в твоих комнатах. А потом покажи Филиппу замок и конюшни.

Франсуа и Филипп поклонились дамам и вышли.

– Надеюсь, ты не рассердишься, – сказал молодой граф Филиппу, – а только, ожидая тебя, я немножко беспокоился; мне почему-то казалось, что англичане грубоваты и неуклюжи, хотя и храбры.

– Ты боялся, что тебе стыдно будет показать меня своим друзьям? – спросил смеясь Филипп. – Неудивительно: молодые англичане также ошибаются насчет французов.

– Умеешь ты ездить верхом, Филипп? – спросил Франсуа.

– Я твердо сижу на любой лошади, но более ничему не учился.

– Ну, это неважно, – заметил Франсуа, – но учили ли тебя фехтованию?

– Да, учили.

– Я так и думал. Ты, конечно, умеешь танцевать? Наши гугеноты считают танцы греховной забавой, но меня учили танцам просто как гимнастике.

– Потому же учили и меня. К тому же танцы в почете при английском дворе, и наша королева отлично танцует, а ведь никто не усомнится, что она ревностная протестантка.

– Вижу, что мы будем хорошими друзьями, – сказал Франсуа. – Можно быть твердым в вере и все-таки не бегать от невинных удовольствий. Кажется, и ты так же думаешь; твое лицо серьезно, но глаза смеются.

– Меня учили вести себя серьезно в присутствии старших, – ответил Филипп с улыбкой.

После обеда новые друзья отправились смотреть конюшни.

– Я выбрал для тебя хорошего коня, – говорил Филиппу Франсуа, – но у тебя уже есть превосходный конь. Все же Виктор – так зовут коня – твой. Вторая лошадь не лишняя: пули и стрелы щадят коней так же мало, как и всадников.

Конюшни, только что расширенные ввиду предстоящей войны, содержались в большом порядке. Франсуа подвел Филиппа к прекрасному коню.

– Вот мой скакун, Ролло, – говорил он. – Он доморощенный. Когда я сижу на нем, то чувствую, что у самого короля конь не лучше. Он очень умен и послушен, только что не говорит.

– Прекрасное животное, – согласился Филипп.

Осмотрели других лошадей, и Филиппу особенно понравился подаренный ему Виктор.

– Он не так красив, как Ролло, – заметил Франсуа, – но быстр, смел и добр.

В других стойлах Филипп заметил значительное количество крепких, выносливых коней, хотя и не особенно красивых с виду. На вопрос о них Франсуа ответил:

– Мы завели их для солдат, из которых тридцать человек только что поступили к нам на службу; в случае надобности мама намерена послать их вместе с двадцатью нашими ленниками тотчас в поход. В наших владениях наберется до трехсот человек, обязанных идти на войну; но из них почти треть – католики, которых грешно посылать сражаться против их единоверцев; к тому же нужно оставить кого-нибудь для охраны замка. Положим, мы всегда были добры к нашим людям, и они нас любят, но на замок могут напасть и посторонние шайки; вот почему мы наняли еще солдат. Когда я уйду в поход, то младшие сыновья наших ленников будут созваны сюда и составят вместе со слугами гарнизон замка. В наших местах еще хорошо, здесь столько же гугенотов, сколько и католиков, и потому обе партии уважают друг друга. Но в других местах католиков гораздо больше, и многие отправляющиеся в поход рискуют при возвращении найти свои семьи убитыми, а дома – сравненными с землей.

Выйдя из конюшен в сад, Филипп всюду замечал следы военных приготовлений.

– С этой стороны дома, – говорил ему Франсуа, – семь лет тому назад из окон открывался прекрасный вид в парк, но, отправляясь на войну, отец приказал как можно поспешнее выстроить эту стену и боковые башни; с других сторон уже были, как видишь, укрепления. Видишь, вон с той стороны вдоль стены – кладовые, прикрытые землей, они наполнены зерном, и в случае осады нам нечего бояться голода. Во рвах много воды, а позади замка течет ручей, так что и водой мы обеспечены. За валами – парк; завтра мы осмотрим его.

В самом замке Франсуа показал Филиппу большую залу, сплошь увешанную оружием.

– Хотя наши ленники и обязаны являться вооруженными, – заметил он, – но на всякий случай тут оружия на сто человек… В этой зале учатся наши воины. Это ввел года за два до войны мой отец, считая неразумным вести в сражение людей, не умеющих владеть оружием. У нас есть для этого два офицера, опытных в воинских построениях. Здесь же и я упражняюсь с моим учителем фехтования и с нашими офицерами Монпесом и Бурдоном. Ах, вот и Шарль, мой учитель. Господин Шарль! Вот мой кузен Филипп; он тоже будет вашим учеником, пока гостит здесь. Не правда ли, Филипп? Да не попытать ли нам теперь же наши силы на рапирах?

Они надели толстые стеганые фуфайки и легкие шлемы с забралами, и борьба началась. Филипп, учившийся как у английских, так и у французских учителей, удивил своим искусством и Франсуа, бравшего уроки у лучших учителей в Париже, и его учителя. Скоро последний вмешался в дело и остановил борьбу.

– Черт возьми! – говорил Франсуа, снимая шлем. – Я не ошибся, говоря, что по фигуре твоей можно быть уверенным, что ты учился фехтованию. Господин Шарль остановил нас, чтобы спасти меня от унижения.

– Что вы скажете, господин Шарль, кузен моложе меня на два года, а между тем рука его сильнее моей; это я чувствовал каждый раз, когда он отражал мои удары.

– Разве он моложе вас? – спросил в изумлении учитель фехтования. – Я думал, что он старше. Если все юноши в Англии так владеют оружием, – обратился он любезно к Филилпу, – то немудрено, что англичане такие стойкие воины.

Вошел слуга и пригласил молодых людей к графине.

– Вообрази, мама! – воскликнул Франсуа. – Кузен Филипп владеет мечом и рапирой чуть ли не лучше меня!

– Не лучше, тетя, – возразил Филипп. – Франсуа не хуже меня владеет шпагой.

– Филипп слишком скромен, мама, – засмеялся Франсуа. – Учитель Шарль остановил нас вовремя, чтобы спасти меня от поражения. У кузена рука точно железная.

– Для меня это печально, – сказала графиня. – Я гордилась искусством Франсуа. Впрочем, я рада и желаю, чтобы Филипп оправдал славу нашего рода. Ну, Филипп, я узнала, как вы живете в Англии. Теперь расскажи нам о себе: вероятно, ты жил не так, как Франсуа, – по словам твоей тети, английские школы многим отличаются от наших.

Филипп описал свою школьную жизнь с ее грубыми играми и забавами.

– Может ли быть, Филипп, – воскликнула в ужасе графиня, – что ты дрался с грубыми уличными мальчишками?

– Конечно. Благодаря этим грубым забавам я окреп. Притом в Англии нет такой розни, как здесь, во Франции: там низшие и средние классы более независимы, а высшие – не так высокомерны.

Графиня пожала плечами.

В замке потекли спокойные дни. До завтрака Филипп учился верховой езде под руководством капитана Монпеса и делал быстрые успехи. Потом Франсуа и Филипп учились метать копья сквозь кольца и занимались другими воинскими упражнениями. После завтрака они охотились с соколами или с собаками. В соколиной охоте Филипп был совсем неопытен, и его очень удивило, что она считается необходимой в воспитании всякого джентльмена. Франсуа же изумлялся искусству Филиппа стрельбе из лука, который как оружие был во Франции почти не известен. Пистолет стал уже тогда необходимым оружием рыцаря, и Филипп выучился хорошо стрелять из него.

– Немецкие всадники, которых много у Гизов, – сообщил Филиппу Франсуа, – все имеют огнестрельное оружие, значит, и нам необходимо иметь его. Однако я желал бы, чтобы все государи запретили такое оружие, потому что с ним даже презренный пеший солдат может одолеть самого храброго рыцаря.

После полудня в замке обыкновенно собирались дворяне-протестанты потолковать о делах и обменяться вестями из Парижа, а вести получались оттуда с каждым днем все печальнее. Привилегии, данные было гугенотам, постепенно отнимались у них. В Голландии протестанты открыто восстали против притеснителей, а в Валери и Шатильоне собрались самые влиятельные гугеноты, где на совещании с принцем Конде и адмиралом Колиньи был поднят вопрос, не взяться ли снова за оружие в защиту своих прав. Но Колиньи счел за лучшее повременить, чтобы весь свет убедился, что только безвыходное положение вынуждает гугенотов прибегнуть к оружию. Старики в замке соглашались с мнением адмирала, но молодежь волновалась. «Лучше тысячу раз умереть с мечом в руке, в открытом поле, – говорили они, – чем сложа руки смотреть, как терзают и мучают наших братьев».

Все чувствовали, что скоро должна начаться отчаянная борьба, и, слушая разговоры старших, Филипп горячо принимал к сердцу дело гугенотов.

Ночью и по утрам в замке происходили богослужения, на которые собирались не только все обитатели замка, но и окрестные фермеры со своими семьями. Графиня получила уже несколько предостережений от католических властей провинции, но не обращала на них внимания, а они не располагали достаточными силами, чтобы принудить ее к повиновению.