Мать

20

Мать проснулась, разбуженная громким стуком в дверь кухни. Стучали непрерывно, с терпеливым упорством. Было еще темно, тихо, и в тишине упрямая дробь стука вызывала тревогу. Наскоро одевшись, мать быстро вышла в кухню и, стоя перед дверью, спросила:

– Кто там?

– Я! – ответил незнакомый голос.

– Кто?

– Отоприте! – просительно и тихо ответили из-за двери. Мать подняла крючок, толкнула дверь ногой – вошел Игнат и радостно сказал:

– Ну, – не ошибся!

Он был по пояс забрызган грязью, лицо у него посерело, глаза ввалились, и только кудрявые волосы буйно торчали во все стороны, выбиваясь из-под шапки.

– У нас – беда! – заперев дверь, шепотом произнес он.

– Я знаю…

Это удивило парня. Мигнув глазами, он спросил:

– Откуда?

Она кратко и торопливо рассказала.

– А тех двух взяли? Товарищей-то?

– Их – не было. Они на явку пошли, – рекрута! Пятерых взяли, считая дядю Михаила…

Он потянул воздух носом и, ухмыляясь, сказал:

– А я – остался. Должно – ищут меня.

– Как же ты уцелел? – спросила мать. Дверь из комнаты тихо приотворилась.

– Я? – сидя на лавке и оглядываясь, воскликнул Игнат. – За минуту перед ними лесник прибег – стучит в окно, – держитесь, ребята, говорит, лезут на вас…

Он тихонько засмеялся, вытер лицо полой кафтана и продолжал:

– Ну – дядю Михаила и молотком не оглушишь. Сейчас он мне: «Игнат – в город, живо! Помнишь женщину пожилую?» А сам записку строчит. «На, иди!..» Я ползком, кустами, слышу – лезут! Много их, со всех сторон шумят, дьяволы! Петлей вокруг завода. Лег в кустах, – прошли мимо! Тут я встал и давай шагать, и давай! Две ночи шел и весь день без отдыха.

Видно было, что он доволен собой, в его карих глазах светилась улыбка, крупные красные губы вздрагивали.

– Сейчас я тебя чаем напою! – торопливо говорила мать, схватив самовар.

– Вы записку-то получите…

Он с трудом поднял ногу, морщась и покрякивая поставил на лавку.

В дверях явился Николай.

– Здравствуйте, товарищ! – сказал он, щуря глаза. – Позвольте, я вам помогу.

И, наклонясь, стал быстро разматывать грязную онучу.

– Ну, – тихо воскликнул парень, дергая ногой, и, удивленно мигая глазами, поглядел на мать.

Не замечая его взгляда, она сказала:

– Надо ему водкой ноги-то растереть…

– Конечно! – молвил Николай.

Игнат смущенно фыркнул. Николай нашел записку, расправил ее и, приблизив серую, измятую бумажку к лицу, прочитал:

«Не оставляй дела, мать, без внимания, скажи высокой барыне, чтобы не забывала, чтобы больше писали про наши дела, прошу. Прощай. Рыбин».

Николай медленно опустил руку с запиской и негромко молвил:

– Это великолепно!..

Игнат смотрел на них, тихонько шевеля грязными пальцами разутой ноги; мать, скрывая лицо, смоченное слезами, подошла к нему с тазом воды, села на пол и протянула руки к его ноге – он быстро сунул ее под лавку, испуганно воскликнув:

– Чего?

– А ты давай скорее ногу…

– Сейчас я принесу спирт, – сказал Николай.

Парень засовывал ногу все дальше под лавку и бормотал:

– Что вы? В больнице, что ли…

Тогда она начала разувать другую.

Игнат громко сапнул носом и, неуклюже двигая шеей, смотрел на нее сверху вниз, смешно распустив губы.

– Ты знаешь, – заговорила она вздрагивающим голосом, – били Михаила Ивановича…

– Ну? – тихо и пугливо воскликнул парень.

– Да. И привели его избитого, и в Никольском урядник бил, становой – и по лицу и пинками… в кровь!

– Они это умеют! – отозвался парень, хмуря брови. Плечи у него вздрогнули. – То есть боюсь я их – как чертей! А мужики – не били?

– Один ударил, становой приказал ему. А все – ничего, вступились даже – нельзя, говорят, бить…

– Н-да-а, – мужики-то начинают понимать, где кто стоит и зачем.

– Там тоже есть разумные…

– Где их нет? Нужда! Везде они есть – найти трудно.

Николай принес бутылку спирта, положил углей в самовар и молча ушел. Проводив его любопытными глазами, Игнат спросил мать тихонько:

– Барин-то – доктор?

– В этом деле нет господ, все – товарищи…

– Чудно мне! – сказал Игнат, недоверчиво и растерянно улыбаясь.

– Что – чудно?

– Да – так. На одном конце рожи бьют, на другом – ноги моют, а в середине – что?

Дверь из комнаты распахнулась, и Николай, стоя на пороге, сказал:

– А в середине люди, которые лижут руки тем, кто рожи бьет, и сосут кровь тех, чьи рожи бьют, – вот середина!

Игнат уважительно взглянул на него и, помолчав, проговорил:

– Это – похоже!

Парень встал, переступил с ноги на ногу, твердо упираясь ими в пол, и заметил:

– Как новые стали! Спасибо вам…

Потом сидели в столовой и пили чай, а Игнат рассказывал солидным голосом:

– Я разносчиком газеты был, ходить я очень здоров.

– Много народа читает? – спросил Николай.

– Все, которые грамотные, даже богачи читают, – они, конечно, не у нас берут… Они ведь понимают – крестьяне землю своей кровью вымоют из-под бар и богачей, – значит, сами и делить ее будут, а уж они так разделят, чтобы не было больше ни хозяев, ни работников, – как же! Из-за чего и в драку лезть, коли не из-за этого!

Он даже как бы обиделся и смотрел на Николая недоверчиво, вопросительно. Николай молча улыбался.

– А ежели сегодня подрались всем миром – одолели, значит – а завтра опять – один богат, а другой беден, – тогда – покорно благодарю! Мы хорошо понимаем – богатство, как сыпучий песок, оно смирно не лежит, а опять потечет во все стороны! Нет, уж это зачем же!

– А ты не сердись! – шутя сказала мать. Николай задумчиво воскликнул:

– Как бы нам поскорее направить туда листок об аресте Рыбина!

Игнат насторожился.

– А есть листок? – спросил он.

– Да.

– Давайте – я снесу! – предложил парень, потирая руки. Мать тихонько засмеялась, не глядя на него.

– Да ведь устал ты и боишься, сказал?

Игнат, приглаживая широкой ладонью кудрявые волосы на голове, деловито и спокойно сказал:

– Страх – страхом, а дело – делом! Вы чего насмехаетесь? Ишь вы, тоже!

– Эх ты, – дитя ты мое! – невольно воскликнула мать, поддаваясь чувству радости, вызванному им. Он ухмыльнулся, сконфуженный.

– Ну вот – дитя!

Заговорил Николай, разглядывая парня добродушно прищуренными глазами:

– Вы не пойдете туда…

– А – что? Куда же я? – беспокойно спросил Игнат.

– Вместо вас пойдет другой, а вы ему подробно расскажете, что надо делать и как – хорошо?

– Ладно! – сказал Игнат, не вдруг и неохотно.

– А вам мы достанем хороший паспорт и устроим вас лесником.

Парень быстро вскинул голову и спросил, обеспокоенный:

– А ежели мужики за дровами приедут или там… вообще, – как же я? Вязать? Это – не подойдет мне…

Мать засмеялась и Николай тоже, это снова смутило и огорчило парня.

– Не беспокойтесь! – утешил его Николай. – Не придется вам вязать мужиков, – уж поверьте!..

– Ну то-то! – молвил Игнат и успокоился, весело улыбаясь. – Мне бы вот на фабрику, там, говорят, ребята довольно умные…

Мать поднялась из-за стола и, задумчиво глядя в окна, проговорила:

– Эх, жизнь! Пять раз в день насмеешься, пять наплачешься! Ну, кончил, Игнатий? Иди спать…

– Да я не хочу…

– Иди, иди…

– Строго у вас! Ну, иду… Спасибо за чай-сахар, за ласку…

Ложась на постель матери, он бормотал, почесывая голову:

– Теперь ото всего дегтем будет вонять у вас… эх! Напрасно все это… Спать мне не хочется… Как он насчет середины-то хватил… Черти…

И, вдруг громко всхрапнув, он заснул, высоко подняв брови и полуоткрыв рот.