Лед

2

Откалывание айсбергов от ледника Мидгард было лишь отдельным эпизодом большого представления. В то время как в Тромсё патологоанатомы вскрывали труп мужчины, извергнутый морской пучиной, по всему Полярному кругу ученые отмечали отёлы ледников беспрецедентных масштабов. Такое, очевидно, единообразное, непривычно активное поведение ледников отмечалось в течение примерно семидесяти часов вдоль всей Гренландии, канадского арктического Нунавута, Аляски и России, и все прекратилось так же резко, как и началось.

На двадцать семь градусов южнее, в Лондоне, улеглась песчаная буря, налетевшая с Сахары, она бушевала над Европой в течение трех дней, оставив после себя мелкий красный песок на ободранных машинах, оконных рамах дворцов, высотных зданий, и добавив в переполненные отделения «Скорой помощи» и частных хирургических центров пациентов с респираторными заболеваниями. Предприимчивые лондонцы продавали белые матерчатые маски на станциях метро, и только самые беспечные, невзирая ни на что, занимались бегом.

В их числе был и Шон Каусон, которому перевалило за пятьдесят (хотя он выглядел моложе), физическая нагрузка помогала ему сохранять душевное спокойствие. И хотя колени ныли и первые три-четыре километра его одолевали тяжелые мысли, потом ему полегчало, что случалось с ним нечасто. Мартина спала или притворялась, что спит, когда он выскользнул из квартиры. Он понимал, что вчерашний разговор будет продолжен. Ему нужно быть к нему готовым, причем в ближайшее время.

Он пробежал мимо соседской двери, улавливая аромат кофе и слыша крики новорожденного. Его собственная дочь была уже почти взрослой и ненавидела его. Вначале Мартина сказала, что ей неинтересна семейная жизнь, и он испытал облегчение – одной неудачи ему было достаточно. Теперь же она передумала, и он ощутил, что его в какой-то степени предали.

Он закрыл за собой тяжелую черную дверь и немного постоял на пустой улице, выбирая музыку для пробежки. Несмотря на ранний час, воздух был влажным и душным, а небо серым, и птицы не летали. Белые колонны по фасадам домов были припорошены охряной пылью Сахары, покрывавшей также черные и белые плитки под ногами и деревья во дворе, что придавало им осенний колорит. Он выбрал случайный порядок мелодий и побежал к парку по лондонским улицам, казавшимся не похожими на себя и внушавшим беспокойство.

Музыка соответствовала – жесткий напыщенный рэп на французском с африканским акцентом удачно накладывался на ощущение дисгармонии, царившей в городе. Войдя в суровый ударный ритм бега, минуя ворота Кенсингтонского парка, он ощущал в себе животную силу. Траву покрывала коричневая пыль, как будто по ней прошлись огромным грилем, и за ним оставалась зеленая дорожка. Если бы имелся хороший спортзал, он бы бегал там, но залы, которые он представлял, где воздух был заряжен энергией и потрескивал от напряжения, остались в далеком прошлом.

В озере Серпентайн отражалось тускло-серое июньское небо. Мышцы Шона, как и легкие, уже горели, но его воля преодолевала их сопротивление. Словно в награду впереди открылся прекрасный вид – одно из преимуществ, которые дают ранние утренние пробежки в определенных районах Лондона, – велись занятия с армейскими лошадьми. Иногда он останавливался, чтобы посмотреть, как они скачут легким галопом по песчаной дорожке вдоль Парк-лейн – река лоснящихся мышц гнедой масти. Тяжелая ритмичная дробь их копыт расходилась по земле и передавалась его ногам и телу, вызывая смутное чувство, которое он никогда не мог выразить словами, но сегодня узнал его. Это было чувство утраченной связи с дикой природой, словно он был волком на охоте.

Это было безумное чувство, и он понимал, что лошади легко обгонят его, но ему хотелось пробежаться рядом с ними. Он поднажал, его мышцы работали в такт рубленому слогу французского рэпа. Он чувствовал запах животных, срезая путь по траве, силы его были на пределе, но он представлял себя волком, отрезавшим им путь, пока они галопировали по песчаной дорожке, – он бежал за ними из последних сил, пока совсем не отстал.

Зазвонил телефон в кармане на рукаве. Было только два человека, которые могли дозвониться ему, минуя установку «Не беспокоить»: его отбившаяся от рук дочь Рози, которая никогда ему не звонила, и еще один человек, имя которого высветилось на экране, – Джо Кингсмит, его патрон.

– Джо, – сказал Шон, тяжело дыша. – Я тебе перезвоню, я занят кое-чем безумным…

На лошадей садились всадники, и те перебирали копытами, зная, что их ждет.

– Нет, Шон, постой. Это срочно.

Шон резко остановился.

– Джо, я слушаю. Что случилось? Тебе плохо?

– Мне? Нет. Шон, ты дома?

– Я в парке. В чем дело?

– Шон, мальчик, я бы позвонил тебе на домашний, но городские линии, похоже, ушли в прошлое. Я хочу, чтобы кто-то был рядом с тобой.

Шон застыл.

– Говори.

Повисла тишина, и Шону показалось, что Джо сейчас в самолете. Он пытался успокоить дыхание.

– Шон, мне очень, очень жаль. Я только что говорил с Дэнни с виллы. Тело Тома вынесло течением из мидгардского ледника два дня назад…

– Что? – Шон ясно слышал слова, но разум отказывался принимать их.

– Опознание провели этим утром. Это точно он. Мне так жаль, Шон. Я хотел первым сказать тебе об этом.

Парк исчез. Мир Шона сжался до голоса Кингсмита в трубке.

– Из ледника? – Он чувствовал себя тупым и заторможенным.

– Черт. Я знал, что не нужно говорить тебе по телефону, но как еще?

Шон смотрел прямо перед собой как слепой.

– Нет, порядок. Расскажи мне все.

– Я не так уж много знаю. Произошел огромный отёл ледника почти перед самым срубом «Мидгард» – тогда и вынесло его тело. Какой-то круизный лайнер там проходил, и пассажиры все видели. Когда Дэнни вышел посмотреть, его отослала береговая охрана, там все оцепили как на месте преступления…

– Преступления? – Шон овладел собой. – Не было никакого преступления. Это всем известно! – Он кричал, но ничего не мог с собой поделать.

– Шон, мальчик, я пытаюсь все рассказать тебе, послушай меня, пожалуйста. Так это называют для протокола, когда хотят все выяснить. Конечно, преступления не было. Теперь: я знаю, что ты не появлялся там с некоторых пор, но «Мидгард» – это по-прежнему бизнес, могут поползти слухи, так что нужно представить все в нужном свете.

– Можем мы быть уверены, что это Том?

– На сто процентов. Там сразу это предположили, а потом, очевидно, сопоставили ДНК с кем-то из членов семьи.

– Мне никто не сказал. Не позвонил. Говоришь, об этом известно уже два дня?

– Полагаю, тебя было непросто найти в последнее время. Мы знали, что он мертв, но… это все же большой шок. – Кингсмит немного помолчал. – Шон?

Он устремился подальше от людей, приближавшихся к нему, в сторону большой поляны, забыв о лошадях.

– Да, мы знали.

Он опустился на колени в красноватую от пыли траву.

– Шон, – сказал Кингсмит мягче и тише, – пока тело не оплакано, души остаются в лимбе. Они не могут уйти дальше.

Шон почувствовал, что пальцы его правой руки горят точно на морозе, и зажал их левой подмышкой. Он дрожал, но не от холода.

– Дэнни должен был мне позвонить.

– Я сам хотел сказать тебе. Я все узнал только потому, что позвонил ему по одному делу.

– По какому?

– Слушай, я тебя полностью понимаю, почему ты там не появлялся. Но тебе нужно многое доделать, а сейчас неподходящее время. Я рад, что тебе снова это интересно, но у тебя есть великолепная команда, которая заботится об этом, так что пока даже не волнуйся.

– Я должен был помочь вытащить его. Я должен был находиться там.

– Ты ничего не можешь поделать – все уже идет своим чередом. Ты не был ближайшим родственником, но я думаю, с тобой свяжутся, чтобы, наконец, провести похороны. И дознание, но это отдельная тема.

– Дознание? – Слово казалось жутким. – Но мы знаем, что произошло, я уже все рассказал, мы это уже прошли.

– Знаю, но так положено при возвращении тела домой. Что в Штатах, что в Великобритании – простая формальность. Я буду рядом с тобой, обещаю… Шон, ты слышишь меня?

– Да.

Над ним пульсировало серое небо.

– Ты сейчас иди домой, к Мартине. У нее голова хорошо варит, она знает, что делать. Шон, скажи что-нибудь.

– О чем ты говорил с Дэнни?

Он услышал, как Кингсмит хохотнул.

– Мальчик, ну ты и настырный. Но мне это нравится. Хорошо, mea culpa, я устроил ретрит, совсем маленький и в последнюю минуту, одолжение для друга. Я увидел брешь в графике, и он платит по высшей ставке. Но сейчас вряд ли время…

– Я пока еще гендиректор. Все проходит через меня.

– Ну, если ты можешь думать об этом в такой момент, тогда ты правильный человек для этой работы. Я все понял. Шон, ты сейчас потрясен, но я надеюсь, ты меня слышишь: тебе нужно поговорить с твоим другом в Осло, чтобы не позволять кораблям подходить к вилле «Мидгард» – это важно…

Разговор оборвался – именно так Кингсмит обычно прощался, – и французский рэп снова затопил мозг Шона. Он сорвал наушники и понял, что сидит один на поляне Гайд-парка в красной пыли. Он дрожал, его лихорадило.

Мартина была в душевой, когда вошел он, насквозь мокрый, словно из-под дождя. Он зашел под душ прямо в одежде и обнял ее. Она улыбнулась, закрыв глаза, а потом увидела его искаженное лицо.

– О боже, что случилось? Что-нибудь с Рози?

Он уперся головой в стену, по которой стекала вода.

– Нашли Тома.

– Всё! Иди сюда.

Она обняла его, стоя с ним под горячим душем, и стала раздевать его. Выпихнув одежду из душевой, она обняла его и не отпускала, пока он не перестал дрожать, а потом выключила воду и помогла ему выйти и накинуть халат. Когда она надевала платье, он пошел на кухню. Она направилась за ним, смотрела, как он вынимает из холодильника водку и наливает щедрую порцию в стакан.

– Не надо, – сказала она. – Давай лучше без этого.

Он выпил, убрал бутылку. И рассказал ей во всех подробностях о звонке Кингсмита и о том, что знал, в том числе и о дознании. Мартина медленно кивнула.

– Мне так жаль, милый. Но Джо абсолютно прав: теперь наконец все разрешилось, и если будет дознание, мы через это пройдем. Мне нужно продумать это. Прежде всего я составлю заявление от твоего имени, а потом у нас еще останется время.

Шон слушал, глядя, как она расхаживает по гардеробной, собираясь на работу, и размышляет вслух. Джо был прав, голова у нее варила что надо, на нее можно было положиться, она знала, каким журналистам следует доверять, какие приглашения отменить, чтобы они могли побыть вдвоем и переварить все это…

Ему бы хотелось, чтобы она разревелась. Чтобы больше переживала о Томе, а не о том, как взять ситуацию под контроль. Он слушал ее голос, тупо глядя на свою одежду в шкафу. Мартина отлично организовала свое пространство – всему хватало места, все было безупречно чистым и очаровательно подсвеченным, как в дорогом бутике. Она даже обустроила библиотечную секцию в холле для всех его книг о Северном полюсе. Она резко закрыла отделение со своими шарфами.

– Что я делаю? – спросила она. – Одеваюсь на работу? Я остаюсь с тобой.

– Нет, – возразил он, вставая. – Ты поезжай. Я буду в порядке.

Он открыл глубокую секцию и вынул свою одежду для арктических путешествий, словно чужую, так давно он ее надевал.

– Я собираюсь в «Мидгард». Заказал место на вечерний рейс.

Мартина взяла его за руку.

– Это безумие. У тебя шок. Взгляни на себя.

Он взглянул. В зеркале стояла прекрасная молодая женщина, полуодетая, с темными влажными волосами, а рядом с ней пожилой человек, смотревший на него воспаленными опасными глазами. Шон отвернулся.

– Джо устроил ретрит. Не сказав мне.

Мартина нахмурилась:

– Правда? Не следовало ему.

– Просто меня там не было. Я все переложил на команду.

– Нет. Ты передал им полномочия. Ты не можешь лично вести каждый из своих клубов, ты все устраиваешь, а потом доверяешь людям.

Шон бросил, не глядя, одежду в сумку и застегнул ее.

– Я всех подвожу.

Мартина снова попыталась успокоить его, обняв сзади и прижавшись всем телом.

– Ничего подобного! Забудь вчерашний разговор, выкинь все это из головы. Просто ложись в постель и позволь мне позаботиться о тебе. – Она провела рукой вниз по его груди и крепко обхватила его. – Дай волю чувствам. Сегодня я вся твоя.

– Нет, поезжай. Не волнуйся за меня.

Он поцеловал ее, как бы извиняясь. Она напряженно смотрела в зеркало, глядя, как он идет в спальню и берет ключи от своей машины. Она пошла за ним.

– Тебе нельзя за руль, ты изрядно выпил. И если билет на вечерний рейс, у тебя еще уйма времени. Куда ты собираешься?

Шон выглянул во двор.

– Тяжело такое слышать по телефону.

– А, понятно, – сказала она, отступая.

– Мартина, прошу тебя, ты ведь знаешь, какая она ранимая.

– Она ранимая? Вот бы не подумала.

– Она тоже любила Тома.

– Отлично. Но по-моему, она пыталась удержать тебя всеми правдами и неправдами. Я считаю ее злой, она ловко всеми манипулирует, даже настроила дочь против тебя и против меня, и это совершенно неправильно – сентиментально относиться к браку, который развалился задолго до меня. – Она вздохнула. – Прости, это прозвучало жестко. Но я хочу уберечь тебя от лишних переживаний в такое время.

– Ты права.

– Да, права. Но если ты не хочешь, чтобы я была с тобой сегодня или полетела с тобой на виллу «Мидгард», если ты хочешь просто остаться один в своем негативе…

Он приложил ее руку к своей груди.

– Что-то гложет меня.

– Может, стакан водки в полвосьмого утра?

– Да! Вся моя жизнь – сплошной бардак, я тебя предупреждал. Убыточный проект…

– Я не веду убыточных проектов, – сказала она, отстраняясь и глядя ему в глаза. – Но я понимаю, что если ты хочешь разумных границ, это твое право, и если хочешь побыть грушей для битья, ты ей побудешь. – Она поцеловала его в губы. – В общем, я переживаю за тебя, ведь ты в таком состоянии… Но если отказываешься от моей помощи, я поеду на работу. Дай знать, когда вернешься. Я буду здесь.

Он ловил звук ее легких шагов по ступенькам в холле, а затем услышал щелканье замка входной двери. Он направился было к холодильнику, но остановился. Мартина, конечно, права. Он в жутком состоянии, и, если собирается сесть за руль, пить больше не надо.