Рехилинг

Она была лучше

Ершов наливал коньяк, мы с Машей делали вид, что нам весело и легко общаться.

Вообще-то мы были в ссоре, я и Маша, уже год. На первых двух курсах были «неразлейвода», и шкафчик в нашей мастерской носил имя «Маш-Глаш», а потом поссорились на производственной почве, когда я снимала свой первый фильм.

Один студент-оператор как-то с гордостью признавался: «Я вас с Машей даже со спины различаю!» Очевидно, мы были похожи. Первого сентября, в первый день во ВГИКе, на просьбу ректора встать-показаться первому курсу режиссёрского факультета, встали только мы с Машей, две семнадцатилетние блондинки в гольфах и косичках, остальные одногруппники то ли курили, то ли ещё куда-то вышли, и весь огромный актовый зал слёг от хохота.

Мы были жутко бедовые девки. В день знакомства мы выпили и доехали до моего дома автостопом, по Москве. И ближайшие два года продолжали в том же духе. Ездили автостопом, пили, знакомились с мужчинами, посылая им записки в кафе, искали себе приключений и, разумеется, «снимали кино». Учёба нас привлекала в том смысле, чтобы похохотать на некоторых лекциях – мы их посещали исправно. Правда, лекторы нас, шумных, недолюбливали и путали друг с другом на экзаменах.

Однажды зимой мы ехали на день рождения нашего мастера, где должны были изображать ангелов в белом. Чтобы не потерять свои наряды на нетрезвую голову, мы решили не устраивать переодеваний, а поехать прямо в костюмах. И вперёд по льду в белых туфлях и кружевах. На дороге все приняли нас за сбежавших невест и довезли до центра бесплатно, хотя мы пели песни и требовали остановки, чтобы купить выпить. Это в целом был наш образ.

Правда, взгляды на искусство у нас разнились. Я считала, что искусство – это святое и мы что-то типа жрецов в этом храме. Маша считала, что лучше накормить голодных детей, чем нарисовать картину, и проку от украшателей жизни мало. В кино её интересовала карьера.

Но с некоторых пор дружбу девичью нашу как отрезало. Маша – человек активный и в нашей паре (а в любой паре, как известно, всегда так) была ведущей. Мне было интересно подчиняться, в ту пору мой мир расширялся, но ровно до тех пор, пока Маша на меня не наорала по телефону, самым некрасивым образом, с ругательствами. Я взяла директором картины ту же девушку, что работала на картине у Маши, и Маше эта история почему-то не понравилась. Логики в этой ссоре изначально было мало, но для меня это был переход дальней черты. Я поменяла директора без лишних слов и старалась держаться подальше от Маши.

А от Ершова ушла девушка. Девушку – первую красавицу операторского факультета, ему сосватала Маша, поэтому она была призвана на реабилитацию. Я, в свою очередь, была призвана как боевой товарищ – Ершов моего того самого первого фильма был оператор. Ершов, похоже, не подозревал, что у нас, бывших подруг, напряжённые отношения. Или, что свойственно мужчинам, не вникал. Теперь вот мы пили втроём коньяк у Ершова на кухне. Шутили. Под конец бутылки Ершов объявил: «Я срочно должен заняться сексом с другой женщиной, чтобы понять, что Она была лучше!»

Разумеется, ни об одной из нас речи идти не могло, и мы ясно дали это понять. Зашла речь о проститутке. Маша оживилась. Затевалось приключение, и Маша собиралась всё организовать – она хорошо знала здешнюю дорогу, часто ездила по ней автостопом. Это была известная на весь город «точка».

Мы вышли в ночь, весёлые и пьяные. Я даже не подозревала, что ребята говорят серьёзно, и, конечно, думала, что всё это шутка, мы подурачимся и пойдём в магазин за добавкой.

Всех хорошеньких ночных бабочек разобрали, Ершов выбирал среди жалких остатков – мы шли и шли, проходили километры – он оказался привередлив. Наконец-то его устроила некая потрёпанная блондинка крепкого телосложения. Денег было только на оральные ласки. Оказалось, такую услугу оказывают только в машине, неподалёку от сутенёра. Но Ершов упёрся – хочу дома. С точки зрения проститутского бизнеса это небезопасная ситуация, так что идти навстречу никто не хотел. Маша решила взять ситуацию в свои руки и со словами «я умею договариваться с людьми» ушла с сутенёром в кусты. В этот момент я вдруг поняла, что всё это не шутка, страшно испугалась и начала отговаривать Ершова от этой затеи. Но меня уже никто не слушал.

Маша победила путём деловых переговоров, и мы пошли домой с проституткой Катей, сопровождаемой своей коллегой по работе. Коллега осталась на лестничной клетке, сторожить Катю – как бы с ней чего не случилось. Наверное, в квартире могла быть рота солдат-садистов, но там были всего лишь мы – трое беспечных детей восемнадцати лет.

С этого момента я с большим трудом воспринимала происходящее, в моей голове оно не укладывалось. Метро закрыто, денег на такси нет, бежать некуда.

Ершов потребовал, чтобы мы с Машей присутствовали при великом событии, он капризничал и говорил: «Без вас я боюсь». Поскольку игра была в разгаре, время проститутки пошло, переключаться на серьёзный режим уже было сложно. Маше, похоже, тоже уже стало не смешно.

Мы стояли на балконе с сигаретами и расспрашивали Катю о её житье-бытье, стараясь растянуть время. Катя, привыкшая болтать с клиентами, ведь наши русские люди любят напиться и снять даму полусвета для разговора по душам, рассказала трагическую историю о своём молодом человеке, который «не знает». Для него Катя – работница ночного ларька. Однажды они с Катей ехали на его машине «девятке» по той самой трассе, где она работает. И молодой человек решил остановиться – купить сигарет. Катя умоляла его – не надо, только не здесь! Но он всё равно остановил автомобиль. Тут же из кустов высыпали Катины подружки и давай с ней здороваться – типа привет, Катя, а чего не в свою смену?

Некурящий Ершов пришёл на балкон и начал возмущаться, что время уходит, и он нас запарился ждать. Мы с Машей нервничали. Давайте, вы идите в комнату, а мы сейчас придём. Остались вдвоём. Ну как дела? Решили мы узнать друг у друга. Как она, жизнь? А на самом деле?

Тут снова Ершов – ну что там, мы без вас не начинаем! Ладно, куда деваться. Назвался груздем, полезай в кузов. Я пошла первая.

Сидим мы в углу в кресле, прямо вдвоём, друг к другу прижались. В другом конце комнаты большая кровать, верхний свет погашен, светит ночник в углу. Проститутка села на Ершова верхом и сняла майку и лифчик. «Профессионал!» – подумала я. Грудь показывает. Мы с Машей в ужасе отвернулись лицом друг к другу.

Маша вдруг говорит: «Я так по тебе соскучилась!» Я тоже сразу – прости меня, Маша, туда-сюда. Давай друг другу рассказывать, как мы друг друга любим, как нам тяжело было врозь. Что у кого за это время случилось. И обе в слёзы! Натурально – катарсис. Сидим, обнимаемся, друг друга в щёки целуем.

Ершов там: «Девчонки, вы чего там? Присоединяйтесь к нам!» Мы в ответ: «Сейчас-сейчас». Тогда он придумал: «Маша, говорит, иди сделай потише музыку!» Заставил Машу профланировать мимо кровати, где происходил весь блуд, туда и обратно.

Наконец, всё закончилось. Катя надела майку и побежала в туалет. К нам, зарёванным, подошёл полуголый Ершов. «Ну как вы, – спрашивает, – понравилось?» «Ты мне душу отравил», – ответила я и вышла из комнаты.

Я заперлась в другой комнате и впустила только Машу. Мы спали на одной кровати. Вообще молча. Я только сказала, что у меня с Ершовым должны быть досъёмки и что теперь делать. Всю ночь я бегала в туалет, потому что меня рвало.

Досъёмки прошли нормально, правда, на другом этапе Ершов меня подвёл, отказался делать пробу печати при изготовлении кинокопии – кажется, ему было не до того или он на что-то обиделся. Другие операторы и рады были бы помочь, да это должен был делать тот, кто снимал, этика им не позволяла. Так и ходила я месяц ни с чем. Помогла бывшая девушка Ершова, та самая, которая была лучше. На её просьбу он почему-то среагировал.

С Машей же мы так и не общались.