Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 12. Законная дерзость
Занавес поднялся. Голос Верти торжественно начал:
* * *
Заретта сидела неподвижно, все еще поглядывая на часы. Задержавшись в вертикальном положении, как акробат в воздухе, минутная стрелка наконец начала двигаться дальше. Заретте вдруг показалось, что запахло цветами. Она огляделась – и тут только заметила упавшие кисти. Заретта принялась собирать их, чья-то бледная рука подала ей одну. Девушка подняла глаза. «Какая красота…» – она забыла, как дышать, и только смотрела, не отрываясь. Среди тех странных снов, что она видела последнее время, был один, который нравился ей больше остальных. События в нем не происходили и картинки не двигались, одно огромное неземное чувство заполняло бессознательное пространство, чувство ее любви к кому-то. Заретта не могла понять этого: чувства, казалось ей, сниться не могут, если их на самом деле не испытывать в реальной жизни, а она не испытывала подобного ни к кому. Часто по вечерам, уже засыпая, она смутно ловила себя на мысли, что молит кого-то вновь показать ей тот сон, дать возможность снова пережить то счастье. Именно теперь Заретте показалось, что она заснула, и наконец ей снится желаемое.
– Эль, – представился незнакомец. Это был молодой человек, примерно ее возраста, в белом костюме, безукоризненные заломы дорогой ткани которого модельно сочетались с его фигурой, прослеживая все изгибы тела. На голове его была стильная шляпа, на руке висел белый плащ. В его изящных пальцах подобранная кисть чувствовала себя несколько смущенной.
– Спасибо, – пробормотала Заретта, протянув руку.
* * *
(Верти набрал в грудь воздуха).
Мирт:
– Утром ранним, когда природа столь чутка и благозвучна,
(Квентин шел по сцене уверенными шагами).
…в старинном храме,
Что у подножия вершин, казавшихся вратами Рая,
Впервые я увидел этот образ…
Боже! Как будто небом в сиянье этом
Была ниспослана сама судьба моя.
Кельвин:
– Чему ты радуешься, друг мой?
(На лице Гордаса лежала скорбь).
Мирт:
– Отдал бы за мечту я тысячу своих желаний
И жизнь в придачу, если мало!
Кельвин:
– Ну, ну, остынь. Да кто ж она?
Мирт:
– Хозяйка снов моих!
Кельвин:
– Беда…
Мирт:
– Беда? Не в том беду ты углядел, мой милый Кельвин.
Ее красы художник не опишет.
И все поэты мира пали б перед ней,
Глубокому безмолвию покорны,
Когда бы видели улыбку алых губ!
(Восторженно продолжал Квентин).
Но почему ты бледен и молчишь?
Ты мне сулишь судьбу иную?
Я ведь нашел свою судьбу,
И в ту минуту…
Кельвин:
– О, минуту злую!
(Перебил Гордас. Он играл превосходно, отважно лавируя на сарказме, как на маленьком суденышке в ночной шторм).
Мирт:
– Минуту роковую не отличаешь ты от счастия святого!
Кельвин:
– Позволь напомнить.
Тебе подарена златая нить, поэт,
Меж небом и тобой.
Как смеешь, ты, певец благой,
Петь не о благе, но о смертном счастье?
Сотки же чудо, волшебство,
А не убор стыдливой страсти.
* * *
Заретта на мгновение провалилась в глубокие глаза незнакомца. В них были зеркала, и в тех зеркалах она повсюду видела свое отражение.
– Спасибо, – еще раз поблагодарила она, и, хотя некоторые кисти по-прежнему продолжали валяться на земле, кисть, что он так изящно подал ей, Заретта крепко зажала в ладони.
Эль присел на лавочку рядом с девушкой. Робкое солнце заглянуло в аллею и загляделось на них.
– Тепло… – он приложил руку к глазам.
– Да… – Заретта путалась в мыслях. – Однако довольно холодно.
Молодой человек странно посмотрел на нее.
– Я хотела сказать, что солнце не греет. Правда, странно? – Она взглянула на незнакомца. Его лицо не поддавалось ни одному эпитету красоты.
Эль не ответил. В руках его вдруг появилась книга.
– Что это? – Заретте очень хотелось, чтобы Эль не заметил ее растерянности.
– Это подарок. Возьмите. – Юноша протянул ей книгу. Он не улыбался, на его красивом лице вообще не отображалось эмоций. – Подарок?
– Да, – кивнул Эль. – Только вы можете прочесть ее, прочесть правильно, Заретта.
И что это был за голос! Когда он говорил, казалось, с его языка ссыпались драгоценные камни, сверкающий их поток завораживал. Как прекрасны были его слова, как глубоко они селились в сердце, пуская цепкие корни воспоминаний.
– Только вы, – повторил он вполголоса.
– Вот как, – проговорила Заретта поспешно и взяла книгу. – Спасибо. – Ей вдруг стало жаль этих щедрых россыпей богатства, особенно теперь, когда Эль говорил тихо и словно бы нехотя. – А имя вы мое откуда знаете?
* * *
Иллюзи:
– Так вы поэт? Однако страстный!
(Сола глядела поверх Квентина, величаво обмахиваясь веером. Смена декораций переносила зрителя в старинный замок, в одном из залов которого на троне сидела королева. Корона утопала в копне шоколадных волос).
Поэты при дворе нам так нужны…
Кельвин:
– Ей не хватает прямоты: одни иносказанья!
(Шепнул Гордас в сторону зала. Он протянул вперед руку, словно ища своей догадке подтверждения).
Мирт, ты не согласен?
Мирт:
– О Кельвин!
Ты ядовит и безобразен.
Что ж, пускай.
Я путь к мечте найду ведь все равно…
Кельвин:
– Ведь все равно…
Мирт: (обращаясь к Иллюзи)
– О нет, поэтом быть прошу не вашим!
Иллюзи:
– В чем же дело? Такого рода сан вам не к лицу?
Мирт:
– На все я подвиги отважен, но этот вызов не приму!
Иллюзи:
– Но почему?
Моя казна щедрот монархов не считает,
Ведь скупость не живет в деньгах.
Кельвин: (опять в сторону)
– Впервые слышу. Перифраза, на самом деле все не так.
Мирт:
– Как это глупо, Кельвин.
Кельвин:
– Глупо, брат.
Мирт: (обращаясь к Иллюзи)
– Нет.
Иллюзи:
– Вы объяснитесь?
Мирт:
– Во мне живет неведомая боль.
Иллюзи:
– Какая же?
Мирт:
– Вы – королева.
Иллюзи:
– А вы кто, сударь мой?
Мирт:
– Я? Не король.
Иллюзи:
– Как вы дерзки!
Мирт:
– Да, королева.
Но дерзость не порок, когда влюблен!
Иллюзи:
– Побойтесь бога!
Подчас портреты пишет не художник, а молва.
Поверьте, портреты те убоги.
Она враз переложит ваши дерзости на глупые стихи,
Чтоб только зубоскальством быть довольной!
Мирт:
– Но глупые стихи – лишь там,
Где глупые слова и правды нет.
Иллюзи:
– Мне эта правда не нужна.
Я этой правдой не горжусь.
Вы поднялись в моих глазах так высоко,
Не страшно ль падать?
Мирт:
– С чего вы взяли, госпожа, что упаду?
Но даже если так, пускай, скорей найдет приют моя душа.
Кельвин: (в сторону)
– Приют сей – в смерти.
Иллюзи:
– Довольно!
Вам оправдание лишь то, что вы поэт,
Прощайте.
На память я оставлю радость, подаренную вами мне!
* * *
– Так я многое знаю… – уклончиво ответил Эль.
Заретта не заметила, как они поднялись и стали прогуливаться по аллее с лавочками. Эту загадку она решила разгадать, просто задав вопрос:
– Я и не заметила, как мы… – она не договорила.
– Странно, ведь это вы захотели прогуляться. Да и потом, переживаньями в театре не окажешься, а спектакль уже давно идет.
Заретте на мгновение показалось, что она выпала из реальности, и сейчас ей все-таки снится сон. «Я же могла задремать на лавочке, пока ждала Илвиса и Найта. И…» – ее слабое предположение резко оборвалось.
– Что вы, ваши сны намного ярче. – Эль внимательно посмотрел на девушку.
– Точно… – Заретта, ничуть не смутившись того, что Эль угадал ее мысли, просто отмела предположение о сне и опять не стала ни о чем размышлять. Над ними светило солнце, и запах цветов, лившийся отовсюду, кружил голову. – Что вы думаете о снах, Эль? – спросила она весело, но тут же осеклась, заметив человека в длинном пальто, бродившего по аллее, параллельной той, по которой шли теперь они.
– Думаю, эти сны вам снятся не случайно, – ответил Эль.
– Так вы все знаете… – выдохнула Заретта.
Руфус опустил глаза и сделал вид, что происходящее на параллельной аллее его не интересует. Он медленно пошел в противоположном направлении и скоро скрылся из вида.
* * *
(Шло последнее действие. Смена декораций на этот раз переносила зрителя в лес. Квентин исступленно хрипел)
– Вы не отдали мне прощенье.
(Сола была по-прежнему холодна. Она выговаривала роль с такой монархической интонацией, что многим зрителям в зале пришлось закусить губу).
– Прощение? Помилуй, бог!
Мирт:
– Но бог сказал прощать презренных…
Иллюзи:
– С каких же это пор
Являетесь вы на приемы к королевам
В леса, не в залы?
Мирт:
– Вы не ответили на мой вопрос!
Иллюзи:
– Чего хотите вы: богатства, славы?
Мирт:
– Я не продажен, моих стихов не подменить металлом!
Иллюзи:
– Коль золото глаза не опаляет, чего хотите вы тогда?
Мирт:
– Любви.
Иллюзи:
– Любви? Ну да!
Я вас женю на самой умной из красавиц светского двора. Нет?
Мирт:
– Да…
Иллюзи:
– Да?
* * *
– Вы не ответили, откуда вам известно мое имя? У нас что, есть общие знакомые? – Заретта улыбнулась. Переживания за опоздание, угрызения совести, мысли о спектакле брата, все куда-то исчезло и не возвращалось, затмеваясь этим необыкновенно притягательным настоящим.
– Возможно, – ответил Эль.
Он взял Заретту за руку, и ей показалось, что птицы поют сладко, что солнце ослепляет, а синее полотно неба никогда раньше не было таким ярким, и… цветы. Но откуда цветы в эту пору? Заретта заметила, что, куда бы они не шли, по всему парку цвели розы. Они выглядывали из клумб, лежали под ногами, даже спускались с ветвей деревьев, что было уж совсем невозможно, ибо розовых деревьев не бывает. Заретта все списывала на хорошее настроение, богатую фантазию и, в крайнем случае, на свои художественные корни по линии отца. Ей не хотелось думать, впервые за свою жизнь ей не хотелось ничего анализировать, подводить под черту, спорить. Она отдыхала, как отдыхают люди во сне, но не оттого, что спят и восстанавливают силы, а оттого, что видят сны, в которых все безусловно и не подлежит сомнению. И потому она больше не обращала внимания на то, что солнце, хотя и ослепляло, едва ли могло согреть, а розы были неестественного оранжевого цвета. Заостренные лепестки их совсем не тянулись к свету, извиваясь наподобие змей. Эль о чем-то говорил, Заретта не понимала и половины. Его фантастическая речь, казалось, была лишена во имя эстетики всякой логики, и Заретте это очень нравилось. Ей нравились его глаза и треугольная родинка под нижней губой. Сколько прошло времени? Она забыла о времени. Рваное дыхание выравнивалось и опять рвалось. Молчание, молчание, приступ голоса, приступ голоса, молчание. О чем? Не вспомнить. Уже была ночь? Или – только ее предсумрачное состояние? Заретта забыла о времени.
* * *
(Последняя сцена. Зрители нетерпеливо смотрели на актеров).
Мирт:
– …Моя душа не столь коварна и ловка,
Чтоб соблазнить пустую бесконечность.
(Квентин горько усмехнулся)
Не отвечайте, нет! Ответ ваш ясен.
Я знаю правду!
Так бейте же кинжалом со всего размаха!
О, это «если»…
Еще я сомневаюсь, еще надеюсь!
Вот глупец…
Да, я не стою вас! Но сжальтесь!
(По лицу Квентина ползла испарина, голос срывался. Вальсам испуганно смотрел на него из зала, перебирая в пальцах четки. На сцене появилась Сола. Квентин продолжал).
Какая боль слепит глаза…
Иллюзи:
– Что это?
Мирт:
– Подруга ночи, ее величество Луна!
Какое сходство с милым ликом…
Осмелюсь ли поднять глаза?
Иллюзи: (со вздохом)
– Мой приказ… вы выполнить должны.
Пусть пыл любви умрет под черною вуалью.
Мирт:
– Под черною?
Вы уж меня похоронили и поете память?
Не в том беда, что я умру,
Вам траур не к лицу.
Одно спросить хочу…
Иллюзи:
– Не задавайте мне вопросов,
Ответы будут не мои.
Мирт:
– Ах, да: ответы чести…
Но вы забыли: не Творец я
И не создал мира,
И судьбами людей я управлять не властен,
Тем более, сердцами, наполненными ядом чувств.
Иллюзи:
– Так властна – я.
Мирт:
– Законна ваша дерзость.
Да. Делами могут души править, но не заставить…
Иллюзи:
– О том я не прошу.
Мирт:
– Вы милосердны.
О милосердие, мне ли не знать его…
Когда земля расступится пред тем, кого любили вы,
Увидит он его в пылающем жестокой истиною храме.
Все люди – жертвы приношения любви!
Иллюзи:
– Вы плачете?
Мирт:
– Улыбаюсь.
(Голос Квентина надломился)
А слезы, как и ваши слова, не мои!
То небеса надо мной пролетали и уронили нечаянно их.
Иллюзи:
– Уйдите.
Оставьте.
Ответьте. Останьтесь.
Мирт:
– Не многовато ли приказов? Прощайте.
Иллюзи:
– Скажите мне…
Мирт:
– Да, королева?
Иллюзи:
– Не королева, знайте…
Мирт:
– Мне ваша милость в сердце остриями боли…
Молчите, как вы смели? Я слов вам не давала!
Я вас…
Мирт:
– Не продолжайте!
Вы слов мне не давали.
Я слов вам тоже не даю.
(Уходит со сцены).
* * *
По дороге загрохотал мотоцикл. Заретта вздрогнула.
«Сон? – подумала она весело. – Оборвана фраза, о чем мы говорили…»
Заретта посмотрела на лавочку. Она сидела там же, где оставили ее Илвис и Найт. Под ногами валялись кисти.
«Правда сон – нет никого! – легкое, светлое чувство раздалось в душе, какое бывает только после пробуждения. – Ничего не было, – решила Заретта, вдруг задев что-то рукой. Рядом с ней лежала книга. – А, вот и было, – девушка тяжело вздохнула. – Не сон…» – Она поспешно спрятала книгу и подобрала упавшие кисти.
К ней навстречу шли Найт и Илвис, Джексон плелся позади, с трудом передвигая лапы и недовольно ворча про себя поводок оказывал на него дурное влияние: он время от времени фыркал и издавал какие-то угрожающие звуки.
– Ты не поверишь! – Илвис задыхался от волнения.
– Да, – угрюмо процедил Найт.
Заретта улыбнулась. Найт и Илвис сели по обе стороны от нее. Джексон лег к Заретте в ноги, в косматой его шерсти запутались несколько пушинок, что теперь переливались на солнце, отдавая серебром.
– Ну прости меня… – тихо начал Илвис.
– Ты не виноват, – перебила Заретта. – Да я и не обижаюсь.
– Странно… – пробормотал Найт в сторону.
Илвис наклонился к Заретте и прошептал ей на ухо, кивая на Найта:
– Никак успокоиться не может, что Джексона на мотоцикле догнать не сумел. Я, признаться, этого и сам не понимаю, – вздохнул он.
* * *
Занавес. Аплодисменты.
– Смотри не рухни в обморок, как тогда Азраил, – Гордас взглянул на Квентина, который заметно побледнел от этой громкой благодарности.
Хэпи потер переносицу:
– Даже для меня громковато.
– Да ну вас, – обидевшись, произнес Гордас. – А моду кто завел?
Азраил едва улыбнулся. Но тут занавес поднялся, и актеров попросили на сцену.
