Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 8. Капитан Астахов
Капитана Астахова «дернули» около трех ночи. Ему снилось, что он едет на велосипеде через зеленый луг, залитый солнцем; какой-то маленький зверек перебегает дорогу, и он дергает язычок звонка; тот дребезжит как-то странно, звук складывается в знакомую мелодию, пышная зелень лета вдруг начинает кукожиться, пропадает, вместо луговой тропинки перед Колей – крутой спуск в черный каменный карьер; велосипед трясется, Коля летит в тартарары; Колина голова грозит оторваться, велосипед все скачет по камням, лает собака, и кто-то зовет его отвратительным тонким визгливым голосом. И тут он проснулся.
Ирочка, гражданская жена Коли, стоя на коленях в кровати, трясла Колю и кричала:
– Коля! Подъем! Это Кузнецов! Говорит, срочно! Вставай!
Разбуженная любимая собака Коли, буль со сложным характером по кличке Клара, громко лаяла, выражая свое возмущение. Коля застонал…
До приезда машины он хоронился в подъезде. Черный джип с мигалкой не задержался и с визгом, от которого у Коли зазвенело в ушах, тормознул у подъезда. Он выскочил в сырую промозглую действительность, как в прорубь. Ночь была какая-то неубедительная, серая, сверху сеял ледяной дождь, а ветер… Коля задохнулся от бешеного порыва, и ему показалось, он раздет, наг и бос. Чертыхаясь, он нырнул в уютное нутро, где его уже ожидали товарищи по оружию. Дверь не успела захлопнуться, как джип взревел и рванул на всех парах со двора, вылетел на пустую дорогу и полетел на северо-запад в район Еловицы.
– Погодка… – в сердцах выдохнул Коля. – Всем привет.
– Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, – сказал с юмором судмедэксперт Лисица, маленький, седенький, пребывавший неизменно в прекрасном расположении духа. От него пахло дорогим лосьоном и хорошим кофе.
– Ну? – спросил Коля.
– Похоже, наш Стрелок снова засветился. Кузнецов уже на точке, – доложил старлей Гена Колесниченко. – Он захватил Ашотика по дороге.
Ашотик Аверян был их бессменным фотографом.
– Откуда информация?
– Вроде сосед позвонил дежурному, у них дом на две семьи.
Машина свернула в проселок и тут же забуксовала. Шофер Михалыч забубнил себе под нос, поминая нечистую силу, и газанул. Джип с ревом выскочил из колдобины и понесся по темной улице, в конце которой болтался на ветру единственный фонарь.
– Здесь вроде. Приехали, – сказал Михалыч, тормозя так, что капитан Астахов приложился лбом о спинку переднего сиденья, что не добавило оптимизма в его мироощущения. – Дальше пехом, габариты не впишутся.
Уворачиваясь от пляшущих на ветру веток, они прошли по кирпичной дорожке в глубину сада, ориентируясь на светящиеся окна одноэтажного дома. Перед крыльцом угадывался призрачно-серый «Форд» начальника Коли, полковника Кузнецова. То, что полковник Кузнецов не стал ждать служебной машины, а приехал на собственной, говорило о серьезности происходящего.
Они прошли через освещенную веранду, коридор и вошли в «залу». Коля, с чувством дежавю и мурашками вдоль хребта, увидел работающий телевизор и немолодого мужчину, полулежащего в старом раздолбанном кресле. Аккуратное черное отверстие на виске, немного запекшейся крови… и все. Да, еще узловатые пальцы, вцепившиеся в подлокотники. Горели переносные лампы, заливая сцену мертвенным белым светом; серьезный и нахмуренный фотограф Ашотик щелкал блицем. Он молча кивнул прибывшим. Коля повернулся к Кузнецову:
– Звонил сосед, говорит, курил на крыльце и увидел человека, который вышел от Ивана Ильича. Что-то показалось ему подозрительным, и он пошел проверить. Дверь была открыта, он вошел и увидел… – Кузнецов махнул рукой.
– Твою дивизию! – с чувством отреагировал Коля. – Он что, по ночам курит?
– Спроси сам, – Кузнецов кивнул на мужчину средних лет, жавшегося у двери. – Михаил Евменович, с вами сейчас поговорит капитан Астахов. Расскажите ему все, что вы говорили мне.
– Пойдемте, Михаил Евменович! – Коля увлек человека на веранду, где стояли стол и стулья и было холодно, как на псарне, – любимое выражение капитана. – Присаживайтесь. Как вы обнаружили убийство?
– Ну, я… это… не могу спать, – начал Михаил Евменович. – И отец не мог, тоже мучился. И курю я, все никак не брошу. Жена гоняет, так я хожу на крыльцо. Летом нормально, а сейчас стремно, хоть бы снег выпал, а то никаких сил нету, такая нудьга. Так за ночь раза два-три да и выйдешь. В первый раз выходил без десяти двенадцать, посмотрел на часы еще, у нас электронные, зеленые, светятся; стою на крыльце в тапочках, холод пробирает, и вижу – у соседа в комнате свет горит, а шторы задернуты. Ну, вроде так и надо, ничего особенного, но что-то зацепило. А потом, уже когда вернулся в дом, подумал: а чего это Иван Ильич вдруг задернул шторы? И свет горит? Он чуть не до утра смотрит телевизор, всякие передачи по науке ночью, а он учитель физики, всегда интересовался; он только летом на пенсию вышел, вдовец, жена умерла, уже четыре года будет; когда смотрит, света никогда не включает и шторы никогда не задергивает – тут у нас тихо, заглядывать некому. Вышел я опять минут через сорок и тут-то и заметил мужчину – идет со стороны Ивана Ильича через сад. Я окликнул, он не оглянулся, пошел быстрее и скрылся. Я еще постоял, а на сердце неспокойно, дай, думаю, зайду к соседу, проверю. Тем более свет горит и шторы задернуты. Дверь была незаперта, я подергал, она и открылась. Я покричал ему, он не ответил… и такой меня вдруг страх охватил, стою, к полу прирос и снова кричу, а тишина такая… только телевизор работает. И вдруг завыла собака… тут у соседей кобелек, Босик называется, и вдруг стал он выть. Я аж… не знаю! Перекрестился и вхожу… как в омут нырнул! И вижу, что Иван Ильич лежит в кресле и вроде как спит, я подошел и смотрю, а у него вот здесь кровь… – Михаил Евменович дотронулся до собственного виска. – И не дышит! Тут я сразу бросился вам звонить.
– Понятно. То есть вы увидели чужого человека… Во сколько?
– Ну, примерно в полпервого, когда выходил во второй раз. Я не заметил, сколько было…
– А шторы у соседа были задернуты около двенадцати… точнее, без десяти двенадцать. Так?
– Ну да, когда я выходил в первый раз, то увидел, что шторы задернуты, дождь как раз приутих… и я подошел к перилам и заметил.
– А какие-нибудь звуки?..
– Нет! Ничего такого… никаких звуков. У нас ничего не слышно, даже когда у соседа ночью работал телевизор, ничего не слышно. Стены толстые, старая постройка.
– Что за человек ваш сосед? – Коля намеренно не сказал «был».
– Иван Ильич… – мужчина вздохнул. – Хороший человек, всю жизнь проработал учителем физики, на пенсию вот вышел… самостоятельный, все сам – и постирать, и сготовить, и дрова поколоть. Мы зимой печь топим, газ, правда, есть, но дорого, а дров – деревьев старых полно, бери – не хочу. Не каждый день, а только в холода. Когда минус двадцать – двадцать пять, так и затопишь, похоже, вроде как камин. Вытопишь, и всю ночь тепло, лучше всяких батарей. Мы дружно жили, на праздники всегда его звали…
– Скажите, Михаил Евменович, может, было у него что-нибудь ценное? Ну, там коллекция марок, монет, может, украшения жены… или еще что-нибудь?
– Ну что вы! Они скромно жили, все книги да книги, а летом много ездили по стране, даже за границу. А как жена умерла, он не ездит, а с рюкзаком за реку на день, на два, да и ночует в поле или в лесу в спальном мешке, а осенью за грибами на машине – у него старенький «Москвич-402», уже никто и не помнит про такую модель. Он говорил, что купил лет тридцать назад, уже неновую, а ведь до сих пор бегает! Во качество когда-то давали! Стоит в сарае. Он говорил, «музейная реликвия», и еще… говорил, что пора старую реликвию поменять на новую.
– У него были деньги на новую машину?
– Нет вроде. Я еще подумал, шутит. Он всегда шутил, иногда и не поймешь, когда шутит, а когда нет.
– Вы часто бывали у него?
– Ну, как… заходил поговорить по-соседски… про политику и вообще.
– Когда вы вошли, вам ничего не бросилось в глаза? Беспорядок, вещь не на своем месте, может, недостает чего-нибудь?
– Нет, все как всегда. Иван Ильич был аккуратист, каждая вещь на своем месте, а в сарае вообще… любо-дорого посмотреть.
– Родные у него есть?
– Есть сын от первого брака, сейчас за границей, в Америке, лет десять уже не приезжал. Иван Ильич говорил, они по Интернету общаются. А больше вроде никого.
– Кто бывал у него?
– Его друг, тоже физик – Трембач фамилия, приходил на праздники, и они выпивали. Трембач вроде как пьющий. Иногда меня звали.
– А Иван Ильич пил?
– Нет, что вы! Он мужик правильный был. Ну, там на праздник рюмку-другую, а так – ни-ни.
…Коля вернулся в «залу». Кресло было пусто, тело Ивана Ильича уже увезли. Он прошелся вдоль книжных полок: «ЖЗЛ», «Большая советская энциклопедия»; «Мои воспоминания», «Жизнь науки», «Парадоксы роста» Капицы; «Математические начала натуральной философии» Ньютона; «Новый органон» Бэкона, с десяток учебников по физики. Из писателей – Чехов, «Очерки бурсы» Помяловского, Макаренко, Сковорода, Достоевский.
Скромная обстановка. Громадный старинный диван, письменный стол с плоским монитором компьютера, исписанные листки бумаги, серебряный стакан с ручками и карандашами, фотография молодого человека в серебряной рамке – видимо, сына. Над столом – набросок цветными чернилами или тушью в простой деревянной рамке, по виду очень старый. На стене напротив – школьные выпускные фотографии; в первом ряду, среди детей, – Иван Ильич…
Горка с потускневшим стеклом, пара вазочек, по виду – хрустальных; чайный сервиз еще советского производства.
В кухне идеальный порядок, равно как и в спальне. В ящиках письменного стола стопки квитанций, письма, документы. В тумбе – наполовину опустошенная бутылка коньяка.
– Если верить соседу, убийца провел в квартире убитого не менее сорока минут, – сказал Кузнецов. – Возникает вопрос: что он здесь делал? Следов обыска нет, все, кажется, на месте. Это уже третий подобный случай, Коля. И везде отсутствует видимый мотив. Выйди на сына, сообщи о смерти отца, спроси, не было ли в доме ценных вещей…