Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 11
Я ответил не сразу. Соображал, что говорить, а чего говорить не стоит. Любому другому офицеру я рассказал бы полуправду и тем отделался, но Утер, скорее всего, станет допрашивать меня с пристрастием. Для человека, который присутствовал на тайном и незаконном сборище, Утер был не просто офицер – он был опасен. У меня, конечно, не было причин выгораживать Белазия, но я не считал себя обязанным что-то рассказывать или объяснять кому-либо, кроме Амброзия. В любом случае в первую очередь надо отвести от себя гнев Утера.
Поэтому я посмотрел ему в глаза – с достаточно невинным выражением, как я надеялся.
– Мой пони охромел, господин, и я оставил с ним слугу, а сам взял лошадь слуги и поехал домой один.
Не успел он открыть рот, чтобы что-то сказать, я заслонился незримым щитом, который вложил мне в руки Белазий:
– Твой брат обычно посылает за мной после ужина, и мне не хотелось бы заставлять его ждать.
Он нахмурился, когда я упомянул об Амброзии, но сказал только:
– А почему ты едешь здесь в этот час? Почему не по дороге?
– Астер повредил ногу, когда мы были в лесу. Мы свернули на восток на перекрестке, там, где в лес уходит дорога, по которой возят бревна, и, когда возвращались, нам попалась тропа, ведущая на юг, и мы решили, что так будет короче, и пошли по ней. При луне дорога была хорошо видна…
– Что это за тропа?
– Я не знаю леса, сударь. Она ведет на холм и потом к броду – примерно в миле вниз по течению.
Он хмуро размышлял.
– Где ты оставил слугу?
– В начале этой тропы. Мы хотели удостовериться, что она ведет в нужную сторону, прежде чем я поеду дальше один. Он, наверно, сейчас поднимается на холм.
Говоря это, я молился всем богам, сбивчиво, но искренне, чтобы в этот момент со стороны города не появился разыскивающий меня Кадаль.
Утер смотрел на меня. Конь гарцевал под ним, но всадник сидел на нем так, словно коня не существовало. Я впервые заметил, как он похож на брата. И еще я осознал, что в нем тоже есть некая сила, и, несмотря на свою юность, понял, что имел в виду Амброзий, когда говорил, что Утер – блестящий полководец. Он умел оценивать людей с ювелирной точностью. Я чувствовал, что он видит меня насквозь, видит, что я лгу, не понимает, в чем дело, но хочет понять. И сделает все, чтобы узнать это.
Но пока что он заговорил со мной вполне доброжелательно, даже любезно:
– Ты ведь лжешь, не правда ли? Почему?
– Это правда, господин! Посмотри на моего пони, когда его приведут…
– Да нет, это-то как раз правда! Я не сомневаюсь, что твой пони действительно охромел. И если я пошлю туда людей, они найдут Кадаля, который ведет его домой. Но мне хотелось бы знать…
– Не Кадаля, господин! – поспешно сказал я. – Кадаль сегодня был занят, и Белазий послал со мной Ульфина.
– Два сапога пара! – презрительно бросил Утер.
– Господин?
– Нечего играть со мной словами, ты, подстилка! – внезапно разъярился он. – Ты что-то скрываешь, и я хочу знать, что именно. Вранье я за милю чую!
Тут он взглянул мне за спину, и голос его переменился.
– Что у тебя в сумке?
Он кивнул одному из солдат, стоявших рядом со мной. Из сумки торчал уголок Белазиева балахона. Солдат сунул руку в сумку и вытащил одеяние. На помятой белой ткани четко выделялись кровавые пятна. Не понять, что это за пятна, было невозможно. Даже сквозь смолистый дым факелов я чувствовал запах крови.
За спиной Утера встревоженно захрапели кони, и люди принялись переглядываться. Факельщики смотрели на меня косо, а стоявший у меня за спиной солдат что-то пробормотал себе под нос.
– Так вот в чем дело, клянусь всеми подземными богами! – выдохнул Утер. – Он один из них! Клянусь Митрой! И как я сразу не понял? От тебя же несет этим священным дымом! Ничего, ублюдок; ты прикрываешься именем моего брата и, видать, в большой у него силе? Посмотрим, что он скажет на это! Чем ты будешь оправдываться теперь? Отпираться бесполезно, не правда ли?
Я вскинул голову. Сидя на высокой кобыле, я смотрел Утеру прямо в глаза.
– Отпираться? Я не нарушал закона и не сделал ничего, что может не одобрить граф. А только это и имеет значение, господин мой Утер! Я все объясню графу.
– Тебе придется объяснить, клянусь Богом! Так это Ульфин водил тебя туда?
– Ульфин не имеет к этому никакого отношения! – резко ответил я. – В любом случае Ульфин – раб и делает то, что прикажу ему я.
Утер внезапно пришпорил коня и надвинулся на мою кобылу. Он наклонился, схватил меня за грудки и подтянул к себе, едва не вытащив из седла. Его лицо приблизилось ко мне вплотную, его латный наколенник ободрал мне ногу, когда лошади сошлись вплотную.
– А ты будешь делать то, что велю я, понял? – процедил он сквозь зубы. – Кем бы ты ни был для моего брата, ты будешь повиноваться не только ему, но и мне! – Он еще сильнее стиснул руки и встряхнул меня. – Понял, Мерлин Эмрис?
Я кивнул. Он оцарапался о мою фибулу, выругался и отпустил меня. По его руке поползла струйка крови. Его взгляд упал на фибулу. Утер махнул рукой факельщику, и тот приблизился и поднял факел повыше.
– Он дал тебе это? Красного дракона?.. – И осекся; уставился на мое лицо и долго всматривался.
Глаза его изумленно расширились и, казалось, вспыхнули голубым огнем. Серый жеребец дернулся в сторону, и Утер резко натянул повод, так что полетели брызги пены.
– Мерлин Эмрис, – повторил он, на этот раз для себя, так тихо, что я едва расслышал его. И внезапно расхохотался, весело, звонко и заливисто, – я еще никогда не слышал, чтобы он так смеялся. – Ну что ж, Мерлин Эмрис! Тебе все равно придется объяснить ему, где ты был сегодня ночью!
Он развернул коня и бросил через плечо своим людям:
– Поехали! Да приглядывайте за ним, чтобы он не упал! Похоже, мой братец им дорожит!
Пришпоренный серый конь рванулся вперед, и весь отряд помчался следом. Охранявшие меня солдаты скакали вместе со всеми, держа под уздцы мою кобылу, и я ехал между ними.
Одеяние друида осталось лежать в грязи, затоптанное копытами. Увидит ли его Белазий и поймет ли предостережение? Потом я забыл о нем. Мне еще предстояло объясняться с Амброзием.
Кадаль был в моей комнате. Я вздохнул с облегчением.
– Хвала богам, что ты не вернулся за мной! Меня подобрали люди Утера, и он весь кипит, оттого что узнал, где я был.
– Знаю, – мрачно сказал Кадаль. – Видел.
– В смысле?
– Я возвращался за тобой. Мне надо было убедиться, что у тебя хватило ума уехать домой, когда ты услышал этот… шум. На дороге тебя не было. Я еще подумал: быстро же ты едешь, я ведь и сам скакал так, что земля чуть не дымилась! А потом…
– А потом ты догадался, в чем дело? И где Белазий?
– Ага. – Кадаль повернулся было, чтобы сплюнуть через плечо, но потом опомнился и сделал знак от дурного глаза. – Ну вот, приезжаю я сюда, а тебя нету. Олух ты! Они ж тебя убить могли, с ними только спутайся!
– Тебя тоже. Но ты все же вернулся.
– А что мне оставалось делать? Жалко, что ты не слышал, как я тебя обзывал. «Придурок малолетний» – это было еще самое мягкое. Ну вот, я проехал где-то с полмили от города и увидел отряд, отъехал в сторону и подождал, пока они проедут. Знаешь ту старую, разрушенную почтовую станцию? Вот в ней-то я и спрятался. Видел, как ты ехал в хвосте, под стражей. Я догадался, что он все знает. В город я попал вслед за ними, но так, чтобы меня не заметили, пробрался домой короткой дорогой, переулками, только что вошел. Стало быть, он все узнал?
Я кивнул и стал расстегивать плащ.
– Ну, тогда держись! – вздохнул Кадаль. – И как он догадался?
– Белазий сунул свой балахон в мою сумку, а они его нашли и решили, что это мой, – усмехнулся я. – Если бы его на меня примерили, им бы пришлось поломать голову! Но они не догадались, просто бросили его в грязь и там оставили. Ну и ладно.
Кадаль опустился на колени, чтобы снять с меня сандалии, расстегнул один – да так и застыл с сандалией в руке.
– Ты что, хочешь сказать, что Белазий тебя видел? Он говорил с тобой?
– Да. Я его дождался, и мы вместе дошли до лошадей. Кстати, Астера ведет Ульфин.
Кадаль не обратил на это внимания. Он уставился на меня. Лицо его заметно побелело.
– Утер Белазия не видел, – сказал я. – Тот вовремя улизнул. Он знал, что солдаты слышали только одну лошадь, и потому послал меня вперед, им навстречу; иначе бы они, наверно, пустились в погоню и поймали нас обоих. То ли он забыл, что это одеяние у меня, то ли понадеялся, что его не найдут. Любой другой на месте Утера ничего бы не заметил.
– Не стоило тебе связываться с Белазием. Да, дело хуже, чем я думал. Пусти, дай я расстегну. У тебя руки замерзли. – Он расстегнул фибулу с драконом и снял с меня плащ. – Но тебе ж надо было поглядеть своими глазами! Он человек опасный, да и все такие, если уж на то пошло, но он хуже всех.
– А ты что, знал, кто он такой?
– Ну, не то чтобы знал. Но догадывался. Это на него похоже. Неприятный они народ, не стоило тебе с ними связываться.
– По-моему, он главный друид или, по крайней мере, глава здешней секты. Фигура весомая. Да не беспокойся ты, Кадаль. Я думаю, он не причинит мне вреда и никому другому не позволит.
– Он тебе угрожал?
Я рассмеялся:
– Угрожал-угрожал! Проклятием!
– Это штука серьезная. Говорят, друиды могут послать вслед нож, и он будет преследовать тебя много дней подряд, а ты и знать не будешь. А потом он просвистит у тебя над ухом – и конец.
– Говорят много чего. Кадаль, нет ли другой туники, поприличнее? Мою лучшую тунику еще не принесли от прачки? Кроме того, надо помыться, прежде чем идти к графу.
Он покосился на меня, роясь в сундуке в поисках чистой туники.
– Утер, похоже, пошел прямиком к нему. Ты об этом знал?
Я рассмеялся:
– Ну конечно! Предупреждаю, Амброзию я расскажу все как было.
– Что, вообще все?
– Все как было.
– Ну, пожалуй, оно и к лучшему, – сказал Кадаль. – Может, кто-то сможет защитить тебя от них…
– Да нет, не в этом дело. Ему просто стоит об этом знать. Он имеет право. А потом, почему я должен что-то скрывать от него?
– Да, конечно, – неуверенно сказал Кадаль. – Но проклятие… Боюсь, от него тебя даже Амброзий не спасет.
– Да ну его, это проклятие!.. – сказал я и сделал жест, какой нечасто увидишь в благородных домах. – Забудь. Мы с тобой не сделали ничего дурного, а Амброзию я врать не собираюсь.
– Когда-нибудь тебе все же станет страшно, Мерлин!
– Быть может.
– Неужели ты совсем не боялся Белазия?
– А что, надо было? – поинтересовался я. – Он же мне ничего не сделает!
Я расстегнул пояс туники и бросил его на кровать. Потом снова взглянул на Кадаля:
– Кадаль! А тебе было бы страшно, если бы ты увидел свою собственную смерть?
– Конечно, клянусь собакой! А ты ее видел?
– Временами. Отрывками. И это видение наполняет меня страхом.
Он застыл на месте, глядя на меня. На лице его отражался ужас.
– И что же ты видишь?
– Пещеру. Хрустальный грот. Временами мне кажется, что это смерть, а иногда, наоборот, рождение и врата видений или темные области сна… не могу сказать. Но когда-нибудь я это узнаю. А до тех пор я, мне кажется, не боюсь почти ничего. Я знаю, что в конце меня ждет пещера, так же как тебя…
Я остановился.
– Ну? – быстро спросил Кадаль. – Что ждет меня?
Я улыбнулся:
– Я хотел сказать: «Как тебя ждет тихая старость».
– Не ври, Мерлин, – резко сказал он. – Я заметил, какие у тебя были глаза. Когда ты видишь что-то такое, у тебя глаза делаются странные. Я это и раньше замечал. Зрачки расширяются, и взгляд становится каким-то рассеянным, сонным – но не мягким, наоборот: все лицо у тебя делается холодным как сталь, такое чувство, что ты ничего вокруг себя не видишь и тебе все равно. И говоришь так, как будто не человек, а просто голос… Или словно сам куда-то исчезаешь, а через тебя говорит что-то другое. Как рог, в который дуют, чтобы извлечь звук. Я это и видел-то всего пару раз, и то на миг, но это так необычно, что мне всякий раз становилось не по себе.
– Мне тоже не по себе, Кадаль.
Я сбросил с себя зеленую тунику. Кадаль протянул мне серый шерстяной балахон, который я носил вместо ночной рубашки. Я рассеянно взял его и опустился на край кровати, уронив балахон на колени. Я говорил не столько с Кадалем, сколько с самим собой.
– Меня это тоже пугает. Ты прав, я действительно чувствую себя пустой раковиной, в которую дует кто-то другой. Я говорю, вижу и делаю такое, о чем прежде и понятия не имел. Но ты не прав, если думаешь, что мне все равно. Мне больно. Наверное, это оттого, что я не могу управлять тем, что говорит через меня… Когда-нибудь я научусь управлять этой своей способностью видеть и знать, этим богом во мне, и тогда это будет настоящая сила. Я буду знать, когда мои предсказания – просто обычные предчувствия, а когда это тень бога.
– Ты говорил о моей смерти. Что это было?
Я поднял голову. Как ни странно, лгать Кадалю было легче, чем Утеру.
– Я не видел твоей смерти, Кадаль. Я вообще не видел ничьей, кроме своей. Это было бестактно с моей стороны. Я собирался сказать, что тебя похоронят где-нибудь в чужой земле. – Я улыбнулся. – Я знаю, что для бретонца это хуже ада. Но я боюсь, что так оно и будет… если ты решишь остаться у меня на службе.
Лицо Кадаля прояснилось. Он улыбнулся. «Это настоящая сила, – подумал я, – если одно мое слово способно так устрашить человека».
– Останусь, конечно, – сказал Кадаль. – Даже если бы он меня об этом не просил. С тобой легко. Служить тебе – одно удовольствие.
– Да? А помнится, ты говорил, что я малолетний придурок, еще и олух в придачу?
– Ну вот, я и говорю. Я никогда не посмел бы сказать это кому-то такому знатному, как ты, будь это кто-то другой, – это притом, что ты дважды королевского рода…
– Ну почему же дважды? Мой дед вряд ли может считаться…
Я осекся. Меня остановило выражение лица Кадаля. Он сказал это, не подумав, ахнул и поспешно зажал себе рот, словно пытался загнать свои слова обратно.
Он ничего не говорил, просто стоял передо мной с испачканной туникой в руках. Я медленно встал. Забытый балахон сполз на пол. Дальше говорить было незачем. Удивительно, как я не догадался об этом раньше, в тот миг, когда Амброзий появился передо мной в свете факелов и взглянул на меня сверху вниз. Он знал. И многие другие, видимо, тоже знали. Теперь я вспомнил, как люди оборачивались мне вслед, как перешептывались командиры, с каким почтением относились ко мне слуги… Я думал, что обязан этим приказу Амброзия, но теперь я понял, что это было почтение к Амброзиеву сыну.
В комнате было тихо, как в пещере. Жаровня вспыхнула, пламя взметнулось и отразилось в бронзовом зеркале на стене. Я посмотрел в ту сторону. В бронзовом зеркале, озаренном пламенем, мое обнаженное тело выглядело хрупким и туманным, каким-то нереальным, игрой пламени и тени. Но лицо мое было освещено; пламя подчеркивало черты, и я увидел его лицо таким, каким оно было в тот вечер, когда он сидел у огня в своей комнате, ожидая, когда меня приведут к нему, чтобы расспросить о Ниниане.
И снова дар ясновидения не помог мне. С тех пор я узнал, что люди, наделенные божественным зрением, часто бывают слепы к простым вещам.
– И что, все знают? – спросил я у Кадаля.
Он кивнул. Не спрашивая, что я имею в виду.
– Слухи ходят. Ты временами бываешь очень похож на него.
– Наверно, Утер тоже догадался. А раньше он не знал?
– Нет. Он уехал раньше, чем пошли разговоры, и взъелся на тебя не поэтому.
– Рад это слышать, – сказал я. – А из-за чего же? Неужели только потому, что я встал ему поперек дороги тогда, у стоячего камня?
– Ну и из-за этого тоже.
– А еще из-за чего?
– Он думал, что ты наложник графа, – напрямик сказал Кадаль. – Амброзий ведь по бабам не бегает. Он и в мальчиках не нуждается, если уж на то пошло, но Утер начисто не способен понять человека, который не проводит с бабой семь ночей в неделю. И когда он увидел, что его брат так заботится о тебе, взял в свой дом, приставил к тебе меня и все такое, то решил, что все дело в этом. И ему это очень не понравилось.
– Понятно. Он сегодня сказал что-то в этом духе, но я подумал, что он просто так ругался.
– Если бы он взглянул на тебя повнимательнее или послушал, что говорят люди, то понял бы, что к чему.
– Он уже и так понял, – сказал я с внезапной уверенностью. – Догадался тогда, на дороге, когда увидел фибулу, подаренную мне графом. Я об этом не думал, но Утер должен был сразу понять, что граф вряд ли станет дарить королевский знак своему наложнику. Он велел поднести ближе факел и долго меня разглядывал. Наверно, тогда он и понял.
Меня внезапно осенило.
– Наверно, Белазий тоже знает!
– Конечно, – сказал Кадаль. – А что?
– Он так говорил со мной… Словно знал, что не смеет мне ничего сделать. Поэтому он и пытался запугать меня проклятием. Он ведь ни перед чем не остановится. Наверно, по дороге к роще он все время думал, что делать. Тихо убрать меня за святотатство он не мог, но ему надо было как-то заставить меня замолчать. Отсюда и проклятие. И…
Я остановился.
– Что еще?
– Да не дергайся ты. Это было просто дополнительное ручательство, что я буду держать язык за зубами.
– Ради богов, что же это?
Я пожал плечами, обнаружил, что до сих пор голый, и наклонился за рубашкой.
– Он сказал, что возьмет меня с собой в святилище. Думаю, он хочет сделать из меня друида.
– Он так сказал?
Я уже начал привыкать к Кадалеву знаку от дурного глаза.
– И что же ты будешь делать?
– Ну, схожу с ним… по крайней мере один раз. Да не смотри ты на меня так! Руку даю на отсечение, что больше одного раза мне туда идти не захочется. – Я посмотрел ему в глаза. – Но в этом мире нет ничего, что я отказался бы узнать и увидеть, и я готов встретиться с любым богом так, как ему это угодно. Я говорил тебе, что истина – это тень Бога. Если я собираюсь воспользоваться ею, я должен знать, кто Он. Понимаешь?
– Где уж мне! О каком боге ты говоришь?
– Я думаю, что Бог один. Нет, конечно, боги живут повсюду: в полых холмах, в ветрах, в море, в самой траве, по которой мы ходим, и в воздухе, которым мы дышим, и в кровавом сумраке, где ищет их Белазий и ему подобные. Но мне кажется, что должен быть один бог – Единый Бог, подобный великому морю, а мы все – и малые боги, и люди, и вообще все на свете – стекаемся к Нему, как реки, и в конце концов все мы придем к Нему. А ванна готова?
Через двадцать минут в темно-синей тунике, застегнутой на плече фибулой с драконом, я пошел к своему отцу.
