Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
XX
Патмосов с утра стал готовиться к предстоящему свиданию.
Он наклеил себе бороду и на нос нацепил пенсне с темными стеклами.
После этого он надел форменные военные брюки, белый китель е полковничьими погонами, повесил шашку, взял общегвардейскую фуражку и с удовлетворением оглядел себя в зеркало.
Он еще раз оглядел все мелочи, взял три письма Веры Андреевны, тщательно спрятал их и суеверно перекрестился.
На улице Патмосов взял извозчика и поехал на Тучкову набережную.
Василий тотчас отворил ему. Теперь он был одет в серый казакин со светлыми пуговицами.
– Барин дома? – спросил Патмосов.
– Дома-с! Пожалуйте! – и Василий указал ему на лестницу.
На площадке показался художник в серой блузе. Солнце освещало его львиную голову, он был красив, как Антиной.
Сердце Патмосова сжалось.
Он предпочел бы видеть на его месте типичного злодея.
– Сюда! Сюда! – говорил звучным голосом Санин. – Ко мне, в мастерскую! С кем имею честь? Дурак-слуга сказал, что ко мне собиралась барыня.
Патмосов поднялся наверх и не решился пожать протянутую ему руку.
Он взял в одну руку фуражку, а другой вынул носовой платок.
– Полковник Снегирев. Вчера правда моя жена к вам собиралась и денщика послала, но жара, мигрень… знаете? И вот я вместо нее. А что до барыни, так, может, к вам еще кто собирался?
– Нет, нет, – поспешно ответил Санин, – избави Бог! Сюда! – Он отпахнул тяжелую портьеру, и они вошли в громадную мастерскую в два света, со стеклянной крышей.
Санин размашисто двинул мягкое кресло, поставил подле него курительный прибор и сказал:
– Садитесь, курите и говорите, чем могу служить, а я помалюю!
Он сел на табурет перед мольбертом и взял из вазы кисть.
Патмосов опустился в кресло и заговорил непринужденным тоном:
– У вас тут целый музей! Даже внизу: и зверинец, и коллекция палок. Прекрасные палки!
– Да, есть! – небрежно ответил Санин.
– Одна, которая с топором, – продолжал болтать Патмосов, в то же время следя за лицом Санина. – Недорогая, но незаменимая. Если ей стукнуть! Я знаю случай, когда одним ударом такой палки разбили голову, как орех. Вам, вероятно, случается бродить по пустынным местам?
Патмосов увидел, как омрачилось лицо художника и как дрогнула кисть в его руке.
– Палка дрянь, – сказал он после минутного молчания, – я велел ее убрать, а этот дурак все ее ставит.
Патмосов взял из ящика папироску с толстым, длинным мундштуком и спросил:
– Вы всегда курите эти папиросы?
– Всегда, – уже с некоторым раздражением ответил Санин, – а что?
Патмосов закурил и, стараясь казаться равнодушным, сказал:
– Приметные очень. Если бы вы совершили преступление, по одним этим папиросам вас могли бы найти и обличить!
Рука у Санина задрожала, и он быстро откинулся от мольберта.
– Я бы унес с собой свои папиросы, – сказал он с деланным смехом.
– А окурки? – тихо произнес Патмосов и замолчал.
Санин резко двинулся на табурете и, отвернув лицо, будто роясь в красках, сказал:
– Будьте добры объяснить мне цель вашего визита. Признаюсь, наш разговор начинает меня утомлять.
Патмосову стало жаль этого человека.
– Я хотел просить вас написать мне картину.
– Я картин не пишу, – глухо ответил Санин. – Я портретист.
– Здесь главным образом лица. Если позволите, я расскажу ее содержание.
Патмосов видел, как сбежала краска с лица Санина, и слышал его прерывистое дыхание.
– Расскажите, – глухо произнес он.
– О, в двух словах! – сказал Патмосов. – Ночь; дорожка вдоль оврага; на ней двое. Один энергичный, сильный, молодой, другой – пожилых лет, дряхлый, с хитрым, развратным лицом. И этот сильный поражает его в голову палкой, на конце которой…
Санин вдруг вскочил, и лицо его исказилось бешенством.
– Ты не офицер, ты – агент! – закричал он и бросился на Патмосова.
Тот успел отскочить за кресло.
– Что же, вы хотите и меня убить? – сказал он спокойно.
Санин остановился, схватился за голову руками и со стоном повалился.
Патмосов с глубоким состраданием смотрел на совсем недавно еще гордого и сильного человека, у которого теперь вздрагивали, как у ребенка, плечи.
– Арестуйте меня, – наконец глухо сказал Санин, – да! Я убил этого мерзавца, той палкой.
– Я не буду вас арестовывать, – ответил Патмосов, – поезжайте завтра в Царское, явитесь к следователю сами с повинной.
Санин поднял голову и с удивлением взглянул на Патмосова.
Тот угадал его мысль.
– Если бы вы убежали, я нашел бы вашу корреспондентку…
При этих словах Санин опять вскочил как бешеный.
– Откуда вам это известно?
– Из этих писем, – Патмосов показал три письма.
– Ее письма! Но я их все взял! – наивно воскликнул Санин.
– Не все! Дергачев был хитрее и три письма держал у себя в бумажнике.
– О, мерзавец! – проговорил Санин. – Он бы снова нас мучил!
Он помолчал, потом встал, прошел по мастерской, вернулся и сказал:
– Я вам все расскажу! Все! Судите!…
Патмосов молча кивнул.
Санин начал свой рассказ, сперва волнуясь, потом спокойнее, и его прекрасное лицо оживилось воспоминаниями любви.
