Предисловие
«Сказка это – душа ребенка и народа».
Мы знаем много народных русских сказок, мы их читали и перечитывали; но несравненно больше народных русских сказок мы не знаем, а если когда-нибудь и читали или слышали, то давно забыли.
Кто любит сказку своего народа, кто чувствует в ней всем сердцем что-то родное, дорогое ему, хорошее, – тот любит свою родину и свой народ, частицу которого он составляет и сам.
Богатство сказок, ширь мифологических воззрений только выше ставит народ, творчество которого могло оставить своему потомству такое богатство. В самом деле, в опоэтизировании явлений природы небесных тел, времен года; в опоэтизировании человека в разных стадиях его развития, – разве всё это не доказывает вдумчивость «сказителя» сказок, его наблюдательность, его критику действий и поступков сказочных героев. В чисто-народной сказке фантастический элемент прочно спаивается с обыденной жизнью, частью проникая за её пределы, еще чаще втягивая бытовую картинку в свою фантастическую область. Нигде, как в сказке, молодая, мало развитая, младенческая отвлеченная мысль человека не приобретает такой мощности первого своего полета выше земли и её мелочности!..
И эти полеты фантазии заставляют человека волей-неволей жертвовать всей жизнью на земле. В нем вырабатываются совершенно новые взгляды на все окружающее его, и этот взгляд дает новый толчок самосознание человека.
Помимо пробуждения мысли человека сказкой, в ней вы можете видеть первые проблески морального развития нравственности человека. Сказка уже умеет ярко отделить дурное от хорошего; она впервые проводит грань между положительным и отрицательными понятиями, при полной своей симпатии к проявлению первых и к осуждению вторых. Следовательно, за сказками можно признать еще и существенную воспитательную задачу… Практический век наш, стремящийся к улучшению внешнего образа жизни, бессилен от воздействия на духовную жизнь человека. Практический век не задушил сказку, так как для этого надо сначала извести живого человека, – но он всё же отстранил сказку от детского возраста, находя ее даже «вредной». Большей узости и недальновидности нельзя и проявить, заподазривая сказку в злоупотреблении оказанным ей доверием. Может ли быть вред от того, что сказка путем увлекательного повествования лишний раз фактически подтвердит ту истину, что только добро и может жить, а зло даже и при первом внешнем успехе, в конце концов, терпит полное поражение!?
Сказку упрекают в излишне частом увлечении ребенка в область фантастических мечтаний, как упрекают за ложное внушение ребенку фактов очеловечения животного миpa. Но это уже придирка, к которой только и может прибегать узость взгляда и черствость сердца.
В самом деле, встречали ли вы нормальных детей, которые, наслушавшись сказок о говорящих котах, зайцах и птицах, уверились в обладании этими животными даром слова? Поверьте, нет. И если ребенок стряпает обед кукле и спрашивает ее обо всем, что ни придет в голову, – неужели можно предположить, что ребенок ждет, когда кукла сама начнет есть или отвечать на эти слова? Один ужас при ожившей внезапно кукле мог бы до полусмерти напугать ребенка. Отнимая сказку от ребенка и низводя его в область практического резонёрства, мы неминуемо должны умертвить в нем все живое, что не поддается рамкам условности; мы должны насильно ампутировать у него тот самый дар Божий, который именуется духовной жизнью, совестью, любовью, истиной. Другими словами, из живого своеобразного, самобытного характера мы искусственным способом хотим сделать из человека манекен, автоматически счетчик, тупицу, способного интересоваться только узким эгоистическим кругом, создавшимся перед его глазами. Интересно знать, на что бы мог быть пригоден такого рода эгоистичный тупица, – этот бич общественной жизни и творческой деятельности человеческого гения!..
Нет, сказочный мир чарующей прелестью своей первый формирует психическую жизнь молодого организма: в наивных образах, крупными штрихами, в широком масштабе времени и места (за тридевять земель, в старопрежние годы и т. п.), обрисовывает первые понятия о добром и злом началах и преимуществах первого перед вторым; сказка вырисовывает общий крупный тип своих героев, которые развивают перед слушателями её дуалистическую несложную теорию. Она смело открывает перед глазами ребенка чудные картины родной природы и помощью своего поэтического творчества сближает природу с человеком, которого научает любить ее всем сердцем. Заставляя животных говорить и действовать разумно в пользу героя или во вред, сказка незаметно внушает ребенку симпатию или антипатию к тому или иному животному, тем самым научая его опасаться хищника и щадить слабого и беззащитного зверка.
Сказка одухотворена фантазией. А. что же помимо фантазии давало человеческой мысли толчки к пробуждению и развитию? Разве не фантазия помогла человеку создать культ божества? Разве не фантазия наталкивала человека на изобретения и открытия? Не фантазия разве, казавшаяся в то время безумием, дала возможность Галилею постигнуть истину вращения земли, а Колумбу – отправиться в неведомое плавание?
Помимо чисто общественного значения своего, сказка создает в молодом организме и основы гражданской жизни человека. Она воссоздает пред его глазами идеал семьи и ужас семьи раздробленной, из которой она уводит своего героя для воссоздания им новой своей семьи на основах истинного счастья.
Но главное, что дает нам наша родная самобытная сказка, это – сохранение в цельности родного языка, картину бытовой минувшей жизни, физиономию нашего народа, его обычаи, привычки, верования и, словом, русский дух, который один только хранит, в свою очередь, единство отдельных личностей, который один объединяет всех нас и дает нам силу любить и ценить всё своё родное. А без этого не может быть ни страны ни народа. Отнимать сказку у детей – это преступление, это нравственное убийство в человеке задатков того, что отличает его от животного. Такой взгляд на сказку прежде всего указывает на полное непонимание детского миросозерцания и детской души. Оно доказывает только, что и сами такие «реформаторы» не имели своего детства и, лишенные этого счастья жизни, ощупью бродяг вокруг да около, преследуя то, чего сами не знают и не могут понять, не испытав чего-либо подобного…
Сказка возникла вполне естественно, а истреблять естественное – это всё равно, что подпиливать сук, на котором сидишь. Как бы ни бились господа Молчалины, но живую жизнь они не увидят шествующей планомерно по их собственному узкоколейному пути, с шорами на глазах. Характеры разнообразны; образование их – в зависимости от сотни тысяч случайностей внешнего и внутреннего развития организма. Богатство этнографического материала, песен, былин, сказок, преданий, суеверий во всей широте показывает цельность, вдумчивость и глубокое чувство народа, обладающего этими сокровищами. В этом отражается вся духовная жизнь народа, который не удовлетворялся одной материальной жизнью, который не шарил только носом по земле в поисках за пищей и за удовлетворением своих физических потребностей, но нередко смотрел и на небо, которое отражалось и прочно запечатлевалось в его сердце. Как хорошо и цельно доказывает этнографическое богатство благодарное отношение человека к своей земле, которая воспитала его и дала ему средство к пропитанию!.. Человек умирает, но оставляет своему потомству святой завет хранить свою родину, которую создал он и закрепил за собой. Вся история русского народа отражается в этих пережитках прошлого для всякого вдумчивого наблюдателя.
Важнейшие периоды в жизни народа, влиявшие на его общественную жизнь, на его развитие, на склад ума и характера, – татарщина, царская власть, крепостное право – все это наложило глубокие, неизгладимые следы на духовную жизнь русского народа, отпечатлелось целиком на его взглядах на жизнь и на окружающую природу и на его характере.
Сначала – времена язычества и первых шагов христианства – вольная жизнь, – бодрость и смелость во взглядах; потом скорбь, заунывность напевов песен; затем унижение, холопство, трогающее до слез, как неисходное горе, как глубокое убеждение в неизбежности своей судьбы.
Все эти разнородные периоды русской жизни только показывают всю широту русской натуры, её живучесть и всю разносторонность русского духа. И, несмотря ни на какие намеренно созданные рамки, несмотря на упорные попытки то онемечивания, то ополячивания русского народа, могучая воля его, сила народного духа преодолела эти упорные попытки и сохранила вечно-юную и сильную Русь, народную Русь, Русь лапотника-землепашца… И эту силу, эту самобытность не сломит никогда вторжение иноземщины, которая должна будет только отдать лучшее Руси для того, чтобы она все переработала по-своему, все применила к своей самобытности, все повернула бы на свой салтык.
А. Ф.-Д.