Похвала бессоннице

Третья. (рождение)

Вот так начинается новый росток, сочетая в себе зерно и восток,
зрачки зарифмованы с западом, к югу прекрасная рифма: любовь,
плёнка билета разорвана: возвещается ангелом срок.
Мы все при рожденье своём приходим на север: луга хлопчатого новь,
людность жилищных углов, людность близких гробов.

Дитя не хочет жить, дитя любое —
когда б не обрученье творчества и тела
заветной жизни райской;
вот загадка любви зверей и ангелов:
то сфинкс, то человек.

Ангелы ходят и смотрят, касаясь изредка струями ветра
сна в электричке (подъехали, город Дрогобыч, продрогла),
школы, потного платья из полушерсти, мокрых (теперь уже вечно)
                                                                                             волос,
старчески мягких, невинно текущих (я никогда не смотрела всерьёз
в зеркало), в парикмахерских залах висит нечто грустное.

Ангелы смотрят, поддерживая сильным дыханьем
дыханье моё, и тело моё, так стремительно тающее вместе
с каким-то временем (я была старой, мне было двадцать два года —
потом я помолодела) ведь возраст волнуется, будто бы море
житейское жизни одной. Тишина прокопчённого дома,
духота тесностенной квартиры (так теперь не бывает),
шторины синие с серебряной розой ветров —
вещи из ангельских рук сохраняют ароматы невинности,
они сродни розе и винограду,
а ещё землянике и мёду,
и яблокам; всему, что я есть не могу.

И вот я в хлопчатых полях бытия.
Не насекомое, малое, очень цветное, как бабочка,
кокон вспоров шелковистый,
не змееносец из врат известковых яичных,
не из икринки янтарной малёк-вертолет золотистой скалярии —
нет!

Так падают с большой высоты, не чувствуя боли,
так прыгают через пропасть, чтобы спастись от погони,
так разрывают все тонкие связи, уничтожают все тонкие вещи,
чтоб только вкусить эту молочную тяжесть,
которая пахнет немного мочой (у старух и младенцев),
истлевает и вянет, и светится фосфором – чтобы

сердце упало, услышав родное дыханье,
прикосновенье, когда-то чужое,
такую же кожу, но чуть погрубей,
будто холст,
на котором напишут —
икону.

А ты (я, она ли – не важно)
в недрах вожделенного безвременья
заходишься в серебристом плаче и смехе,
всё та же, и только лишь ждёшь,
чтобы дверь отворилась, чтоб дверь отворилась.
……………………………………………………..
И закончилась смерть.