Через поражения – к победе. Законы Дарвина в жизни и бизнесе

7. Неспособность адаптироваться

Бригадир обходчиков по имени Финеас Гейдж, к своему несчастью, оказался самой знаменитой в истории человечества жертвой черепно-мозговой травмы. В 1848 г. он готовился к взрыву, когда неожиданно заряд сдетонировал, и металлический прут около 30 см длиной и 3,2 см в диаметре проткнул его голову насквозь снизу вверх, войдя в нее под левым глазом, после чего пролетел еще 25 метров и упал на землю. Ко всеобщему удивлению, Гейдж выжил, но его характер и поведение заметно изменились. До этого он был рассудительным и надежным человеком, а после травмы превратился в беспомощного упрямца, не способного планировать свои действия и контролировать себя. Вместе с частью мозга он потерял и часть своего «я». Его друзья говорили, что «от прежнего Гейджа ничего не осталось».

Советский Союз для экономистов представлял собой такой же объект изучения, как Гейдж для нейробиологов. Последние изучают пациентов с повреждением определенных участков мозга, поскольку это проливает свет на то, как мозг работает в норме. А экономисты изучают экономические дисфункции, чтобы понять секреты успешных экономик. В том, что экономика Советского Союза рухнула, нет ничего удивительного, однако многие причины, по которым это произошло, до сих пор неизвестны, хотя именно они могут подсказать нам, как овладеть методом проб и ошибок, чтобы успешно решать проблемы.

Эта история началась в Донбассе – угольном бассейне к северу от Черного моря, в 1901 г., задолго до возникновения Советского Союза. Петр Пальчинский, 26-летний инженер, был направлен туда царским правительством, чтобы изучить имеющиеся там шахты. Пальчинский собрал множество данных, обращая внимание на каждую мелочь, и на их основе составил отчет об условиях труда шахтеров. Оказалось, что они жили по 40 и даже 60 человек в одном бараке, деля между собой деревянные нары, словно это были не живые люди, а дешевые товары на складе. Занять свое место на нарах можно было, только заползая на них со стороны ног – иначе мешали спящие соседи. Какие бы то ни было удобства почти отсутствовали.

Когда Пальчинский направил свой отчет начальству, и наверху поняли, что это настоящая политическая бомба, его сослали в Сибирь выполнять менее ответственные задания. Но таков уж был характер Пальчинского! Он всегда с гордостью говорил, что стал студентом не по протекции, а по результатам вступительных экзаменов. Другими словами, Пальчинский был незауряден, энергичен и до абсурда честен.

Первое столкновение Пальчинского с властями пошло ему на пользу. Он бежал в Европу и стал работать там, пополняя свои знания в Париже, Амстердаме, Лондоне, Гамбурге, изучая новые отрасли промышленности, которые развивались в этих городах, и обращая особое внимание на новые методы управления в машиностроении. Он стремился воспринять все новое, что касалось организации рабочей силы, а также все передовое в науке и технологии. Неуемная жажда знаний сделала его успешным консультантом в промышленной сфере, в равной мере готовым постигать новое и делиться уже изученным.

Неожиданно даже для себя Пальчинский стал писать статьи, в которых предлагал провести реформы, необходимые российской экономике, и давал советы тому самому царскому правительству, которое сослало его в Сибирь. Таким он был человеком – не мог скрывать от других ни своих знаний, ни чего-либо еще. Так, в письмах к жене Нине он признавался, что во время путешествия по Европе у него случались амурные приключения. (К счастью, она относилась к подобным сообщениям стоически.)

В Россию Пальчинский вернулся в 1913 г. после амнистии и уже вскоре стал влиятельным экономическим консультантом сначала царского, а затем и советского правительства. Но при этом оставался кристально честен: отказывался вступать в научные или технические организации, подконтрольные Коммунистической партии, на том основании, что знания должны быть свободны от политики. Он часто критиковал авантюрные инженерные решения и даже подготовил письмо советскому руководству, в котором утверждал, что наука и техника более важны, чем коммунизм, но друзья с трудом уговорили его это письмо не отправлять.

Тем не менее если в политической сфере Пальчинский был слеп, то в области технических и гуманитарных наук интуиция его не подводила. Он предупреждал о вреде престижных проектов: зачем бурить нефтяные скважины ради «первого фонтана», если имеется дешевое топливо в виде угля и газа? Он отстаивал небольшие проекты, которые, как показывали его расчеты, могли бы быть более эффективными, чем гигантские стройки. И всегда защищал рабочий класс.

Очень легко забыть, какой эффективной была плановая советская экономика в первое время. Мы склонны считать, что она развалилась потому, что в ней отсутствовал мотив получения прибыли и частная предпринимательская инициатива. Однако это далеко не так: в Советском Союзе в то время было очень много творческих людей, похожих на Пальчинского. Пока непонятно, почему они утратили свой творческий потенциал, работая на государственных предприятиях. Нельзя сказать, что в Советском Союзе отсутствовали методы стимулирования: на самом деле их было множество, и мотивация была как положительной, так и отрицательной. И в этом он ничем не отличался от других стран. Во всяком случае, поначалу результаты Советского Союза впечатляли. И в 1950-е гг. многие западные эксперты пришли к выводу, что коммунизм, будучи антидемократическим и жестоким, в том, что касалось экономики, оказался эффективнее, чем капитализм.

Несостоятельность Советского Союза проявилась далеко не сразу: выяснилось, что он патологически не способен на эксперимент. Основные элементы любого эволюционного процесса – это, как мы помним, постоянно повторяющиеся вариации и отбор. В Советском Союзе не смогли освоить ни то ни другое. В нем царила нетерпимость к многообразию подходов при решении задач, и властям трудно было решать, что работает, а что нет. Чем дальше развивалась советская экономика, тем менее плановой она становилась. Система оказалась не способна к адаптации.

Петр Пальчинский с его богатым международным опытом и знанием местных условий был как раз тем человеком, который мог все изменить. Его назначили консультантом по двум самым важным проектам первой сталинской пятилетки: Днепрогэсу и Магнитке. Днепрогэс, который находится на территории современной Украины, был построен в конце 1920-х гг. и был на тот момент крупнейшей гидроэлектростанцией в мире. На Пальчинского масштабы строительства никакого впечатления не произвели, несмотря на то что Днепрогэс был любимым детищем Сталина. Пальчинский считал, что течение реки слишком медленно, что плотина находится на заливной равнине и потребует очень большого водохранилища, которое затопит много тысяч домов и огромные площади прекрасных сельскохозяйственных земель. При этом никто не знал, сколько земли окажется под водой, потому что серьезных гидрологических исследований не проводилось. В результате оказалось, что водохранилище настолько велико, что даже если бы на его площади просто выращивали сено и сжигали его в топке ТЭЦ, то можно было бы получить столько же энергии, сколько давала эта ГЭС. Пальчинский предупреждал, что будут снижения уровня воды, поэтому на сухие сезоны необходимо строить электростанцию, работающую на угле в течение как минимум трех месяцев в году. Он был сторонником постепенного развития энергетики по мере роста экономики. Сначала необходимо строить небольшие тепловые станции, работающие на угле, и ГЭС средних масштабов. Его опасения со временем полностью подтвердились. Но Сталина это не интересовало: ему нужна была крупнейшая в мире ГЭС, и он приказал построить ее. Проект оказался в несколько раз дороже сметы и стал экономическим и техническим провалом, даже если не брать во внимание его экологические последствия, принудительное переселение десятков тысяч крестьян и ужасающие условия труда.

Строительство металлургического комбината в Магнитогорске выглядело еще более амбициозно. Город собрались возвести в самом сердце страны, далеко на востоке от Москвы, но вблизи залежей железной руды. Этот комбинат один должен был производить больше стали, чем вся Великобритания. И в этом случае Пальчинский высказал опасения – он настаивал на более глубокой проработке проекта и поэтапной его реализации. Прежние работы по изучению положения рабочих в Донбассе заставляли его тревожиться за судьбы строителей Магнитогорска. Но были у него и чисто технические возражения, во многом повторявшие его выводы по Днепрогэсу: не хватало тщательной геологической проработки местности и поблизости не были найдены залежи угля, необходимого для работы доменных печей.

Опасения Пальчинского вновь проигнорировали, и вновь они полностью подтвердились. Один свидетель рассказывал о теплушках, в которых рабочих перевозили на место стройки: «Полтора дня двери никто не открывал… Дети умирали на руках матерей… Только из вагона, в котором мы ехали, вынесли три маленьких трупа. Из других вагонов вынесли еще больше». В первую же зиму строительства умерло более 3000 человек. Людей, которым пообещали, что здесь будет «город-сад», поселили в голой степи…