Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
Глава 3
Надежда вышла из троллейбуса где-то на Садовом кольце. Косой дождь и ветер били в спину, толкали вдоль мокрой улицы. Она прошла немного, свернула за угол и очутилась перед входом в танцевальный клуб. Швейцар в ливрее распахнул дверь и старомодно поклонился, гардеробщик принял плащ, метрдотель провел ее в просторный, освещенный посередине и полупустой зал, усадил за столик возле стены.
– Вы прекрасно выглядите!
– Спасибо.
– А вы сегодня танцуете?
– Нет, я сегодня отдыхаю.
– Приятного вечера!
Ее здесь знали…
Подбежал официант, музыканты вышли на подиум, взяли инструменты.
Испанский ритм, тот самый, под который они танцевали с Андреем, всколыхнул воздух, а дробный стук каблуков и кастаньет рассыпался по залу.
На круге оказалась профессиональная пара, которая провоцировала, зазывала немногочисленную публику. И скоро из глубины зала вышли еще двое – парень лет семнадцати и совсем юная девушка.
Он был очень серьезен, лицо застыло в маску от напряжения, а она, уже по-женски манящая, пыталась вдохновить его на радость танца.
Надежда сидела в тени, молитвенным жестом сложив ладони и прикрыв глаза…
Она вышла из электрички на платформе «Соколово» с большой сумкой и Графом на поводке. Пес закрутился, заметался по сторонам от иных, свежих запахов, прыгал в высокую траву, путался в ней и весело лаял.
На траве Надежда сняла босоножки и спустила собаку с поводка.
– Только не удирать!
Пес помчался по деревне, нюхая следы. Отыскал нужный дом, остановился и залаял.
Надежда тем временем скинула кофточку, надела темные очки и превратилась в дачницу. Она босиком вышагивала по траве с видом независимым и вдохновенным.
Во дворе дома уже поджидал Игорь Александрович. В шортах и майке, на голове бандана – заправский пират, ни дать ни взять. Но взгляд, величаво-отстраненный, делал его похожим на всемудрого отшельника.
Он открыл калитку, впустил пса, и тот запрыгал возле ног с радостным визгом.
– Но-но, ушастый! – строго сказал хозяин. – Соскучился, что ли?
– Привет, пап! – Надежда чмокнула его в щеку. – Ты нас не ждал?
Он перевел взгляд на сумку.
– Неужели в отпуск?
– Нет, пап. – Она поставила сумку и села на крылечко. – Слушай внимательно… Тут сухой корм для Графа. Но много не давай, он меры не знает. Опять колики замучают. И смотри, чтоб была вода…
– Есть! – по-солдатски отозвался отец.
– И еще, посади его на цепь, пап.
– На цепь?
– Боюсь, опять убежит – не найдешь.
– Нет, на цепь сажать не буду, – упрямо заявил Игорь Александрович. – Ничего себе, привезли собаку на природу!
– Тогда следи за ним. На ночь домой запускай.
– Книги привезла?
– Только два сборника, пап. Сальваторе Квазимодо Франц Верфель. Жана Фоллена не нашла…
– Опять из библиотеки?
– Пап, у нас же поэзию лет пятнадцать уже не издают. Тем более западную… Договорилась на три месяца.
– Да… – Он усмехнулся. – Значит, теперь будем жить вдвоем с лопоухим…
Отец сел рядом, и пес тут же полез к нему на колени.
– Тебе веселее будет. Но гулять обязательно на поводке! И недалеко!
– А тебе как будет?
– У меня работы много. Поздно приезжаю, он, бедный, скулит. Опять не вытерпел, на лестнице наделал.
Он взирал на дочь со спокойствием старца.
– На что мне собака?
– Ты же весной сам просил Графа?
– Если бы ты мне своего жениха привезла и показала. А лучше сразу внука. Я бы тогда успокоился.
– Пап, ну прекрати. – Надежда поморщилась. – Не надоело? Одно и то же каждый раз… – Но тут же засмеялась: – Я тебе одного жениха привозила, так ты его прогнал.
– Какой это жених? Чужой муж! Привозила она…
Надежда по-детски приласкалась.
– Не сердись, пап. Что делать, если нет уже свободных, смелых и решительных мужчин? Как ты, например? Сколько тебе было, когда ты на маме женился? Вот! А мама была в два раза моложе.
– Не заговаривай мне зубы. – Он оставался непреклонным. – Как вы наловчились увиливать! И в телевизоре вы точно такие же, ничего прямо не скажут… Любить вы не умеете, вот что.
– Ты опять обобщаешь…
Он не услышал.
– Образование получили высшее, а чувства у вас остались на уровне начальной школы. И хватает их только на собак да кошечек… Останешься вон с ушастым век доживать! И меня оставишь, с Жаном Фолленом…
– Не оставлю, – вдруг серьезно возразила она. – Кажется, я встретила того единственного. И неповторимого. Его зовут Андрей.
Отец поверил, но со старческой иронией махнул рукой:
– Потом опять что-нибудь найдется. Три жены, алименты…
– Он не женат, папа. И никогда не был…
– Молодой, что ли?
– Ему тридцать пять лет.
– И холостой? Не поверю. При нынешних-то соблазнах. Кто такой? Чем занимается?
– Не знаю, пап, – обреченно вздохнула дочь. – Говорит, ассенизатор.
– Ну! Понятно… Ничего про себя не рассказывает?
– Ничего. Ездит на джипе с мигалкой. Куда-то улетает, потом прилетает… Но как он танцует, папа! Мы с ним даже какой-то приз завоевали…
– На джипе с мигалкой и танцует? Прохиндей.
– Мне так не кажется… Он невероятно сильный человек, но при этом очень спокойный. А когда танцует – взрывной, ярый какой-то… И глаза все время печальные. Прохиндеи ведь не умеют печалиться, правда?
Отец не ответил, сдержанно приласкал собаку, пряча скупую одобрительную улыбку, и вдруг встрепенулся.
– А что мы сидим тут? Пойдем, угощу тебя свежими грибами.
– Мне уже пора. – Надежда встала. – Сейчас будет электричка… Давай книги, которые не нужны, и я поеду…
– Ладно, проводим, – согласился Игорь Александрович. – Ну что, лопоухий? Остаешься со мной? Вот уж мы с тобой побродяжим!
Они сидели в роскошном, английского стиля, кабинете Ильи, в одинаковой позе, облокотясь на приставной стол. За спиной Ивана топился камин. Перед каждым стоял стакан с коньяком и две открытых коробки с сигарами. Оба курили и гасили окурки о каталог. И окурков было порядочно – разговор шел давно, долгий и невеселый.
– Ну, давай, Илюх! – Иван поднял стакан. – Студенческий тост – за любовь.
Мрачный и уже пьяненький Илья молча чокнулся и выпил до дна не поморщившись, после чего выудил новую сигару и стал неумело прикуривать.
– Из семьи я не мог уйти сразу, – продолжал рассказывать Иван. – Из-за дочки… Маргарита слишком рано повзрослела. Все видела, все понимала… В смысле, наши отношения с женой… Не зря говорят, дочери тянутся к отцам. Тот самый случай, все время на моей стороне… И я однажды заметил, она начала дерзить Варваре…
– Варвара – это кто? – уточнил Илья.
– Моя жена.
– А-а… Ты мог уйти. И не ушел, потому что не любил Надю.
– Любил. И сейчас люблю. Не в этом дело…
– В этом, в этом, Ваня! – Илья резко пристукнул кулаком. – Тебе нравилось развлекаться с ней, ездить на дачу, на природу… А потом ты шел в семью как ни в чем не бывало… Ты никогда не думал о ней! О ней! Потому что думал о себе. И вот сейчас все это кончилось.
– Давно кончилось…
– Тем более…
Иван повесил голову.
– Наверное, ты прав, господин издатель…
– Не наверное – а прав! – Илья перевернул бутылку над своим стаканом, но в ней оказалось пусто, и удивленно пожал плечами: – Как можно любить одну женщину и спать с другой? И не год, не два, а целых пять?
– Илюха, ты мастодонт.
– Да, меня так воспитали! Вернее, я сам себя воспитал. В старых и добрых английских нравах.
– Тебя просто никогда не любили женщины.
– Как это – не любили? – возмутился Илья. – Сколько угодно! Особенно в последнее время!
– Они не тебя, Илюх, они твои бабки любили.
– Другое дело, я всю жизнь люблю одну Надежду!
– С пятого класса?
– С пятого! – Он схватил Ивана за рукав. – Пошли!
– Куда?
– Пошли-пошли!
Иван подчинился. Илья ногой распахнул внутреннюю дверь, пропустил Ивана вперед.
– Вот, смотри! Теперь это кабинет пиар-директора Надежды Петровой.
– Круто. Футбол гонять можно.
– Кабинет дождался свою хозяйку.
– Дождался?! – с насмешливым изумлением переспросил Иван.
– А теперь иди вот сюда! – Он ткнул рукой в окно. – Видишь салон? Я совсем скоро отведу ее туда!
Иван придирчиво осмотрел его с ног до головы, неожиданно ловко сдернул очки и так же ловко опять нацепил Илье на нос.
– Не исключено, – резюмировал он. – Но запомни: наша с тобой надежда на лучшую жизнь может сбежать от тебя в свадебном платье. Из магазина.
Илья поправил очки и рассмеялся:
– Это не простой магазин, Ваня! Из него обычно не сбегают!
– Почему?
– В этом салоне, в укромном месте, есть небольшой зальчик, – снисходительно поведал Илья. – И сидит там приятная тетка из местного ЗАГСа. За хорошие бабки обвенчает в три минуты. Под марш Мендельсона. А на втором этаже ра-аскошный ресторан. Для соответствующих торжеств. Сервис!
Иван молча подался обратно, в кабинет Ильи.
А тот с чувством превосходства последовал за ним, еще раз вознамерился налить коньяка, со стуком уронил бутылку на стол и нетвердым шагом двинулся к бару.
Иван педантично поставил бутылку на пол.
– Никогда не ставь пустую посуду на стол! – сказал вслед Илье. – А то будет тебе… сервис!
– У меня пусто не будет! – Тот уже открыл бар. – Гляди, нам все не выпить!
У Ивана был свой ключ, и потому он застал Надежду врасплох: она только что вернулась с работы и переодевалась в спальне. Прямые лучи летнего заходящего солнца били в окно, высвечивая комнату и ее полуобнаженную, загорелую фигуру.
Иван тихо снял ботинки, прислушался и в предвкушении радостной встречи на цыпочках прокрался к открытой двери спальни.
Заглянул, полюбовался…
– Разрешите ворваться. – И добавил громко и насмешливо: – С корабля на бал?
Надежда резко обернулась, испуганно схватила халат.
– О боже! Как напугал… – Торопливо оделась. – Между прочим, нужно стучаться.
Он постучал в дверь.
– Тук-тук! Здравствуйте! Вы меня ждали?
– Привет, ты откуда?
– Оттуда. – Иван обнял ее, хотел поцеловать в губы. Надежда увернулась, подставила щеку.
– И сразу же ко мне? – спросила легко и, отстранившись, ушла из его рук.
– Да, не смывши пыль дорог… – Ее поведение насторожило Ивана. – Мы разминулись с тобой на полминуты. Я из аэропорта в Останкино, а там говорят – только что ушла…
– Лучше бы ты заехал домой, Ваня, – посоветовала она, направляясь на кухню. – Смыл бы пыль, увиделся с женой и дочкой…
– И не увиделся бы с тобой. – Он шел следом. – Я тебе звонил из аэропорта – ты вне зоны.
– На метро ехала… А домой ты позвонил? – Она поставила чайник на плиту, включила газ.
Иван сел на табурет, расстегнул рубашку – жарко…
– Нет, разумеется…
– Готовишь сюрприз? Правильно. Когда неожиданно, всегда больше радости.
Раньше у них были совершенно иные встречи – жаркие, когда вцеплялись друг в друга еще у порога.
Иван открыл окно на кухне и закурил, наблюдая за Надеждой, хлопавшей дверцами шкафов: она была смущена, чувствовала себя неловко и от этого много двигалась, пытаясь скрыть бурю в душе.
Но он все это видел.
– Надя, не опережай события. – Это была их давняя, неисчерпаемая тема. – Все развивается по законам жанра. Варваре я уже сказал, еще до командировки…
– Есть будешь? – обыденно спросила она, гремя сковородками.
– Нет. И знаешь, она встретила это спокойно!
– А я так проголодалась. – Надежда высыпала из пакета в сковородку мороженый гуляш. – Целый день съемки…
– Я даже растерялся… Говорит: «Я давно об этом знаю и устала смотреть, как ты разрываешься».
– Не разрывайся, Ваня.
Он сделал паузу, вышвырнул окурок за окно.
– Хочешь, я останусь сегодня и навсегда? А завтра мы едем на речку купаться.
Мороженые овощи тоже полетели в сковороду.
– Ты уже однажды оставался… И обещал поехать на речку. А утром ушел.
– Потому, что позвонила Рита.
– И еще позвонит…
– Нет, она уже совсем взрослая… – Он скинул рубашку. – Итак, я остаюсь! Ну-ка, корми меня, жена! У меня появился аппетит!
– Твоя жена дома, Ваня.
– Я говорю серьезно!
– Я тоже.
– Не понял! – Он еще не терял азарта. – Муж прилетел с войны, голодный, пыльный, пропахший порохом. А она отсылает его бог весть куда! Ничего себе встреча!
– Отсылаю тебя туда, где взяла, – не глядя, проговорила она. – Там тебе будет лучше, Ваня.
Он увял, закурил еще одну сигарету.
– К тебе приходила Варвара?
– С какой же стати? Или ты сообщил ей мой адрес?
– Нет… Если только в Останкино.
Надежда чего-то испугалась и опустилась на табурет.
– Я сейчас представила… А вдруг она правда когда-нибудь придет? Кошмар… Что я скажу ей? Какими глазами смотреть стану?
– Успокойся. – Он попытался приласкаться. – Не придет. Она гордая женщина.
– Нет, я просто представила… Ваня, иди домой. Пожалуйста.
– Да что случилось?
Она на мгновение заколебалась – хотела сказать, что именно, но в последний миг передумала. Вместо этого задумчиво спросила:
– Знаешь, меня уже давно мучает одна мысль. Зачем Крикаль свел нас?
– Крикаль? – изумился он. – Ты считаешь, он свел?
– А кто отправил нас в ту памятную командировку? В Североморск? Прикрепил меня к тебе в качестве стажера?
– Это же естественно, – неуверенно ответил Иван. – Тогда ты была молодым специалистом…
– А мне кажется – неестественно… Ты просил его об этом?
– Я? Да боже упаси… Думал, это судьба свела.
– Сначала я тоже так думала… А потом начала вспоминать… И вот что странно: после Североморска Стас очень сильно изменился. По отношению ко мне. Стал приглашать в свою опочивальню, угощать чашечкой кофе, потом выдвинул на премию… Странно, да? И никогда не пытался ухаживать. Бескорыстный, как отец родной.
– Мне это никогда и в голову не приходило!
– Мне приходило… Но я подумала, коль вы с ним старые друзья, то каким-то образом это относится и ко мне. Ну, отраженным светом, особое покровительство, что ли…
– У нас со Стасом непростые отношения…
– Я это вижу. Тогда тем более странно. И мне кажется, ты знаешь, в чем тут дело. Но говорить не хочешь.
Он и в самом деле не хотел, поэтому спросил уже с раздражением:
– Надь, ты можешь объяснить, что произошло, пока меня не было?
– То, что и следовало ожидать. Когда-нибудь…
– Значит, что-то пошлое. Например, ты встретила другого.
– Что же в этом пошлого? – с вызовом спросила она.
– Надо было сразу и сказать… Кто такой?
– Не знаю. Очень хорошо танцует…
– Ах танцует! Тогда понятно… И что, выходишь замуж за этого танцора?
– Нет…
– И все равно мы с тобой расстаемся?
– Друзьями, Ваня, – деловито уточнила она. – Ты же сам чувствуешь: наше взаимное увлечение давно переросло в дружбу… Ну или во что-то подобное.
– Вот это сюрприз, – после паузы обреченно проговорил Иван. – Дружба – это, конечно, здорово…
Надежда подала ему рубашку.
– Тебя ждут дома, Ваня. Я же представляю, как там волнуются, особенно дочь…
– У тебя хорошее воображение. – Он взял рубашку и держал, будто не знал, что с ней делать. – А раньше ты этого не представляла?
– Все пять лет, начиная с Североморска. И знаешь, устала воображать…
– Варвара – жена чужая, – произнес он, глядя в окно. – Моей так и не стала…
– Вот как? – обидчиво изумилась она. – Прожили столько лет, родили ребенка. И чужая? Ты потом и обо мне вот так же скажешь…
– Нас с тобой связала судьба. На берегах холодного моря…
– А кто тебя связал с женой? Случай? Или тебя насильно женили?
– Я выкрал Варвару, – вдруг признался Иван. – Еще в студенчестве. Увел, можно сказать, из-под венца… О, какие страсти были! Ну и в результате она так и осталась чужой женой. Потому что между нами как будто все время присутствовал этот… ее бывший муж! Он, как призрак, до сих пор живет в нашем доме!..
– Значит, теперь я должна отвечать за твое прошлое? – после паузы жестко спросила Надежда.
Он удивленно поднял глаза – никогда не слышал от нее такого тона.
– Надя?..
– Извини, Ваня, я устала от неопределенности. Ступай домой.
Иван молча надел рубашку, затем в передней – ботинки, помедлил у двери.
– Надя, я ухожу!
– Оставь ключи в прихожей, – донеслось из кухни.
Брякнули о столик ключи, потом захлопнулась дверь, и от этого звука, как от выстрела, Надежда упала на стул и уронила голову в ладони.
В солидном баре выстроилось десятка четыре разнокалиберных бутылок.
– Это смотря сколько сидеть! – не сдавался Иван. – Но ты запасливый мужик! Во! Супер!
Илья вернулся с коньяком – держал бутылку как гранату и был настроен решительно.
– Я его закажу, – глухо объявил он.
– Кого?
– Этого… Который у Надежды… Третьего!
Иван отнял у него коньяк, раскупорил и разлил в стаканы.
– А закусить нечем? – спросил деловито. – Без закуски надеремся.
– Я закажу его! Только между нами…
– Кого, Илюша? Как закажешь, если ты его не знаешь?
– А ты мне скажешь кого.
– Не скажу. – Иван выпил.
– Почему?
– Я его тоже не знаю.
– Но ты же говорил, что шпионил, выслеживал и видел их вместе?!
– Выслеживал, видел. И не раз…
– В лицо видел?
– Издалека…
– Узнаешь?
Иван сел и откинулся на спинку дивана.
– Илюха, ты что? Мне хочешь его заказать?
– Нет, ты не потянешь на киллера… Ты должен будешь его опознать. А профессионалы сделают свое дело.
– Да, господин издатель, – насмешливо протянул Иван. – Похоже, ты начитался романов, которые издаешь… Или тебе вовсе нельзя пить. И на хрен тогда тебе столько коньяку?
Илья наперекор выпил полстакана, крякнул и опять взялся за сигару.
– У тебя нет мотива скрывать его.
– Я и не скрываю.
– Где они обычно появляются вместе?
– В ночном клубе на Садовом. Дважды видел там.
– Что они делали?
– Что делают в клубе? Выпивали, разговаривали. А потом долго танцевали.
– Танцевали?! Классические танцы?
– А что особенного? Между прочим, здорово. Как артисты.
– Значит, он профессиональный танцор, – голосом следователя заключил Илья. – С любителями Надя танцевать не станет.
– Я вообще впервые увидел, что она танцует!
– Потому что не любил ее! За пять лет ваших свиданий тебе ни разу не удалось разжечь в ней желания танцевать!
– Да тебе, Илюш, пора стихи писать!
Илья на издевку не обратил никакого внимания.
– Установить, где работает, – раз плюнуть. Дам поручение службе безопасности. В лицо запомнил?
– Ну, относительно…
– Составим фоторобот.
– Илюх, ты что, идиот? Или прикидываешься? Он ездит на джипе с крякалкой и мигалкой. В основном по встречной полосе.
– Крутых мы видали…
– В том-то и дело, он не крутой. – Иван подпер голову кулаками. – Вежливый, с манерами… Танцует!.. Ну и пусть танцует. А мы с тобой споем, Илюха. Что-нибудь раздольное… Или нет, давай Хазбулата… Хазбулат удало-ой, бедна сакля твоя…
Надежда ехала уже на маршрутке, одна в салоне. За окном проплыло электронное табло «01 час 55 мин. Понедельник, 21 окт.». Она сверила часы и попросила остановить за перекрестком.
Вышла возле нового многоэтажного дома, пересекла гулкий пустынный двор, уверенно набрала код домофона на одном из подъездов и стала ждать.
– Это я, Марина, – сказала в оживший микрофон. – Пусти переночевать?
Вошла в подъезд, поднялась на лифте – на пороге квартиры уже ждала заспанная подруга в халате. Говорили громким шепотом:
– Ты откуда среди ночи, чудо?
– Гуляла, привет.
– Есть хочешь? – Марина закрыла дверь.
– Еще выпить и поспать.
– Может, тебе и мужчину?
– Спасибо, воздержусь. – Надя скинула мокрый кожаный плащ, перебралась в шлепанцы. – Что-то ты сегодня распущенная…
Они устроились на кухне.
– Потому что одна дома! – засмеялась подруга. – Все мои мужчины на даче остались.
– А что мы шепчемся? – засмеялись обе.
– Воспитанные потому что!
– И мой женишок на даче? – спросила Надя.
– Он за отцом как хвостик!
– Да ведь уже холодно и сыро…
– Что ты! Они там водой обливаются! – Марина зябко передернула плечами. – У них очередное увлечение. Каждое утро и вечер по ведру ледяной воды… А отец у тебя тоже на даче?
– Давно не была, надо бы съездить к нему… Все время ощущение – что-то случится…
Марина, видя ее напряженное, беспокойное состояние, попыталась перевести разговор на другое.
– Слушай, Надь, все хочу спросить… Сколько ему лет? Он, кажется, даже воевал?
– Не поверишь… Восемьдесят.
– Ого! Значит, отец сотворил тебя после пятидесяти?
– Примерно да, как вышел на пенсию…
– Вот это были мужчины! Я тут Димку пыталась склонить… Он, знаешь, что сказал? Мне, говорит, уже тридцать четыре. В таком возрасте человек разумный уже не размножается.
Отвлечь другой темой не удалось.
– Мне кажется, у папы появились навязчивые идеи, – задумчиво проговорила Надежда. – В прошлом году он на десять дней исчезал. До сих пор не знаю, где был. Соседу по даче сказал, в Москву поехал… А сам куда-то ездил. Не нравятся мне эти походы…
– Это старческое, – определила Марина. – А как у него с памятью?
– Позавидовать можно. Стихи наизусть читает.
– Странно…
– И к нему опять кто-то приходил.
– Кто? – со знобливым страхом прошептала Марина.
– Не знаю… Уже не первый раз к нему являются какие-то люди. Они с ним пьют чай и рисуют какие-то карты. Сама видела одну такую…
– Неужели он впадает в детство?
– По поведению не скажешь, совершенно здраво рассуждает… Мало того, эти тайные гости недавно принесли ему дерево.
– Дерево?
– Ну, палку такую, сучковатую. И папа сделал из нее посох.
Марина расширила глаза от холодящего ужаса таинственности.
– А зачем ему… посох?
– Сказал, третья точка опоры. Полагается ему по возрасту, поскольку нет внука. Но самое интересное не в этом. – Надя открыла сумочку и стала копаться в ней. – Сейчас, погоди… Вот!
Вынула что-то завернутое в салфетку.
– Что это?
– Посмотри и скажи что.
Марина развернула – на салфетке лежал отпиленный от дерева сучок, размером с тюбик помады. Она повертела его в руках, взвесила, зачем-то понюхала, ковырнула ногтем.
– Железо какое-то…
– Нет, это дерево, но очень похожее на медь.
– Чудеса… А где он взял?
– Говорю же, принесли гости. Один по фамилии Харламов, как хоккеист. И папа всю ночь пилил и строгал это дерево. Я утром с полу подобрала…
– Ты бы спросила откуда.
– Я и спросила… А он говорит, из Тридевятого царства.
– Сказки читает?
– Стихи… Знаешь, мне это очень не нравится, – с тревогой продолжала Надежда. – Когда я была совсем маленькая, мы с ним однажды искали это царство. По полю ходили, сразу после дождя. Такая у нас была игра… Будто, если оказаться на том месте, откуда начинается радуга, то можно найти вход… И вот в последнее время, я заметила, он снова стал искать. Еще дождь не кончится, он в поле… Я так боюсь за него!
Марина помолчала, потом протянула с бабьим вздохом:
– Ох, господи, голова кругом! И за что такие напасти?
– Мне нужно увидеть Андрея, – вдруг выдала Надежда. – И все сразу станет хорошо.
– Не обманывай ты себя! – отмахнулась Марина. – Не забивай голову.
– Я такая слабая оказалась… Совсем не держу удара. И опускаюсь, Марин. Я опускаюсь, даже за собой уже не слежу…
– Ну это брось!
Подруга спохватилась, метнула на стол несколько тарелок, включила микроволновку.
– Курицу подогрею… Сейчас мы с тобой вина выпьем!
– Не надо, Мариша!
– Да, кстати! Ваня Беспалый прилетел. Звонил тут… Про тебя спрашивал.
– Да-да…
Надежда взяла яблоко, надкусила и вдруг заплакала громко, навзрыд. Закрыла лицо руками, спина затряслась, а яблоко выпало и покатилось через всю кухню.
Марина обняла ее и тоже заплакала.
– Надь, ну ладно, Надь. Ну что теперь делать? Забудь ты его, гада! Сколько можно реветь по нему?
Надежда что-то силилась сказать – не получалось, только стон и сдавленные всхлипы. Марина налила воды, чего-то накапала.
– Выпей, Надь. И пойдем, я тебя уложу.
– Он меня отверг! – кое-как выговорила та. – Он… он оскорбил меня!.. Он… он… А я все равно… люблю его.
У нее вмиг опухли и покраснели глаза и нос. Некрасивая, дрожащая, сквозь стиснутые зубы и рыдания она кое-как выпила и уткнулась Марине в грудь.
– Знаешь… – заикаясь от спазмов в горле, заговорила Надя. – Как мы танцевали! Как его забыть? Мы так танцевали… У меня до сих пор… кружится голова…
– Ну, убить его мало!
– Не говори… Я дома спать не могу! Эти стены, эта кровать… Все кружится… Меня тошнит.
– Тошнит?..
– Нет, просто вестибулярный аппарат уже ни к черту…
– Знаешь, клин клином вышибают! Плюнь на все и выходи замуж! Где этот твой поклонник?
– Какой?
– У тебя что, навалом их? Школьный! С которым к Крикалю приходили. Ты бы взглянула со стороны, как он на тебя смотрит! И все, между прочим, тебе прощает.
Надежда притихла на мгновение, потом спросила прерывающимся шепотом:
– Тебе показалось… он любит меня?
– Это очень заметно! Очень!.. Ты что, сомневаешься?
– Знаешь, сегодня Сердюк хотел сделать мне предложение… Третье по счету.
– И не сделал?!
– Я не позволила… Вдруг испугалась…
– Чего, недотепа?
Она попыталась перевести дух, но слезы не давали сделать это – еще давили горло. Глядя блестящими глазами в одну точку перед собой, она слово за словом, как шаг за шагом, до конца высказала то, что мучило.
– Однажды он сказал… Давно, еще на выпускном вечере… «Все равно ты будешь моей…»
– Так замечательно! Настойчивый, последовательный мужчина.
– И он сделает все, чтобы покорить меня. Не посмотрит ни на какие… условия, обстоятельства… Даже если я опущусь, стану падшей… Все равно возьмет.
– Ну, это вообще!..
– Не торопись… Сейчас он все прощает. А что будет, когда покорит? Когда завоюет?.. Я боюсь, Мариша.
Она кое-как подняла с пола яблоко и стала обтирать его ладошкой, глотая слезы.
– Пойдем, умоешься. – Марина повела ее в ванную. – А я тебе постелю…
Надежда шла как пьяная, голова у нее кружилась…
Она лежала в постели, а перед глазами продолжалось это кружение, медленно перетекавшее в сон, который снился Надежде каждую ночь.
Тот, первый, вечер в танцевальном клубе поразил ее воображение. Или, скорее, отравил…
Она танцевала во сне с Андреем. Скорее всего – классический вальс под музыку Шуберта, причем их кружение, казалось, ничто не ограничивало: ни зал, ни игра оркестра, ни время. Точнее, их танец был единственным, самым первым вальсом, по образу и подобию которого создали все остальные вальсы на земле. Но и сказкой это не выглядело, напротив, все было реально и осязаемо, потому что там, где они танцевали, все время присутствовала собака Надежды – фокстерьер, который недовольно их облаивал.
В какой-то миг Андрей подхватывал ее на руки, и Надя ощущала чувство полета, но опять-таки не оторванное от реальности, потому что все равно слышался этот лай, а они с Андреем завершали танец в постели.
Музыка незаметно смикшировалась, и остался лишь возмущенный лай пса за дверью…
Сон и явь путались, прорастали друг в друга. Андрей пытался разбудить Надежду: тихо смеялся, легонько трепал за нос и уши.
– Еще чуть-чуть, – попросила она.
– Вставай, на работу опаздываем!
Все плыло перед глазами, вместо Андрея перед ней почему-то оказалась Марина…
Потом они ехали в метро, и обе дремали. У Надежды из сумочки торчала кривая ручка мужского зонта, за которую цеплялись ноги пассажиров: вагон был набит до отказа.
На станции вывалились из дверей, встряхнулись, будто оттоптанные курицы, оправили перышки, высоко подняли головы и пошли, красивые, гордые и независимые.
Потом ехали в маршрутке по улице Королева – две важные и неприступные особы.
И когда подходили к телецентру, Марина подытожила:
– Знаешь что, подруга… Выходи ты замуж за этого издателя. И наплюй на все. Иначе психушки не миновать.
– Я подумаю… – бесцветно отозвалась Надя.
Иван спал на английском диване, укрывшись плащом, а Илья – в кресле, неудобно откинув голову на спинку. Рот у него был открыт, и могучий храп разносился по холлу. Три пустых бутылки валялись под столом, гору окурков на каталоге венчали очки.
Иван проснулся, осмотрелся и сел, глянул на часы.
– Эй, подъем! Время восемь! – попинал Илью по ноге. – Сейчас твои служащие придут! А посмотри, в каком ты виде! Стыд и срам.
Все вокруг завертелось колесом.
Илья разлепил веки – не проспался.
– Я еще посплю…
– Рабочий день начался, хрен ты моржовый!
– Да?.. – Тот встряхнулся, стал искать очки.
Иван сунул очки ему в руки. Тот подул на них, надел, огляделся.
– Какой ужас… Я сейчас все уберу!
Он попытался встать, но его заштормило – упал руками на стол и отвалился в кресло.
– У тебя уборщица есть?
– Есть…
– Придет и уберет.
Он замахал вялой рукой:
– Нет… Увидит… Это несолидно… Я никогда не позволял себе опускаться… Я сэр Дюк, понимаешь?
– Ну, сейчас ты не похож ни на сэра, ни на пэра…
– В том-то и суть…
– Ладно, сам уберу! – Иван сгреб каталог с окурками и бутылки, унес в туалет. Оттуда приволок ком туалетной бумаги. – Вытирай стол!
Илья принялся размазывать пепел и коньячную лужу, Иван надел плащ.
– Ты уходишь? – заморгал Илья испуганно и беспомощно. – И оставляешь меня… в таком состоянии?
– Привыкай, не маленький. – И тут Иван плюхнулся обратно на диван. – Ё-моё… Надо же заявление писать.
– Какое заявление?
– По собственному желанию… Слово было сказано.
Илья помотал головой:
– Погоди… Ты что такое говоришь, Вань?
– Вчера на меня Крикаль наехал…
– Кто такой?
– К кому вы с Надей приходили. – Иван пошел к двери, но вернулся с новой идеей. – Илюха, а ты на работу возьмешь?
– Тебя? – наставил тот палец.
– Меня.
Илья засмеялся и погрозил ему:
– Не возьму!.. Я Надю беру! А если взять и тебя, то вы тут опять начнете! Не потерплю!
– А роман напишу – напечатаешь?
– Роман напечатаю.
– Поклянись!
– Чтоб я сдох! А про что роман?
Иван открыл дверь.
– Про Надежду!
Надежда со съемочной группой снимала сюжет в детском театре. Совсем маленькие, пяти-шести лет, дети танцевали взрослый танец. Получалось очень мило и притягивало взгляд. Оператор косился на Надежду, ждал сигнала остановить камеру, но его не было.
Дети закончили танец и встали в исходное положение, устремив взоры на своего балетмейстера. И лишь тогда Надежда подала сигнал.
Потом она брала интервью у женщины-балетмейстера.
– …К нам приводят даже трех-четырехлетних детей, и я считаю, это оптимальный возраст для начала танцевального образования. Чувство ритма и ритмические движения, как и колыбельные песни, закладывают мироощущение. Разумеется, если эти ритмы имеют понятный, узнаваемый смысл и принадлежат к определенной этнокультуре. Языком танца можно объясняться иногда лучше, чем словом. Например, в любви, правда?.. Танцующий человек мыслит иначе, поскольку владеет не только словом, но и более выразительным инструментом, передающим чувства, – движением…
Съемочная группа ехала по Москве в микроавтобусе, шел дождь. Надя сидела возле окна, прижавшись виском к стеклу, и вспоминала еще одну встречу с Андреем.
Одетая уже по-зимнему, она обычным путем прошла мимо охранников и, оказавшись на улице, натолкнулась на знакомый синий джип, запорошенный снегом. Дверца открылась.
– Садитесь, девушка!
Пахнуло теплом, выплеснулась песня Талькова «Россия»…
Выходящие из здания люди вынуждены были огибать машину, на Надежду поглядывали с неудовольствием, но никто не роптал. Появление Андрея было столь радостным и одновременно столь внезапным событием, что все ее чувства и эмоции словно замерли, и Надя просто стояла перед раскрытой дверцей, будто забыв, что делать дальше.
В это время на служебной стоянке Иван прогревал двигатель машины и ждал Надежду. Он курил, поглядывал то на часы, то на редкую цепочку людей, появлявшихся из дверей. Заметил похожую женскую фигуру, шагнул было вперед и отступил – обознался…
Андрей смотрел на нее, улыбался, как всегда, и не торопил, угадывая ее состояние.
Надя наконец села, с трудом захлопнула широкую дверцу.
– Ты мог бы позвонить, – проговорила совсем не к месту.
– Я опоздал? – с усмешкой спросил он.
– Нет…
– Ну тогда здравствуй!
– Здравствуй, – несколько отчужденно отозвалась Надя.
– Устала?
– Есть предложение?
– Да, съездить в одно место.
– Если танцы, то мне нужно переодеться.
Он запустил двигатель.
– Нет, сегодня у нас другая программа.
– Тогда вперед.
– Почему ты не спрашиваешь, куда поедем?
Надежда устроилась поудобнее, пристегнулась ремнем.
– Это для твоей же безопасности.
Милиционер у дверей почему-то отдал честь…
Камера стояла в пустом зрительном зале, а на сцене шла рядовая, не костюмированная, репетиция мюзикла.
Надежда и режиссер сидели рядом в зале.
Оператор отснял эпизод, развернул камеру на режиссера и корреспондента. Подал знак.
Надежда говорила в микрофон:
– Мы с детства знаем прекрасную повесть Вениамина Каверина «Два капитана». Мюзикл по мотивам этого произведения – дань моде или вы угадываете зрительский интерес? Ведь речь опять идет о войне.
Режиссер выглядел несколько напряженным.
– Наш спектакль не только о войне. Прежде всего это повесть о мужестве, о долге, чести и достоинстве. Наконец, это поэма о любви. Мы хотим поговорить со зрителем о великом и вечном, о том, что не подвержено вкусам или влиянию моды. Наши актеры поют и говорят стихами, потому что только так можно выразить эти чувства и найти прямую дорогу к сердцу зрителя. Война и любовь – вещи, казалось бы, несовместимые, взаимоисключающие друг друга, но именно в их противоборстве проявляются все главные качества человеческого духа…
На последних словах режиссера камера скользнула по пустому залу к сцене, где шел кульминационный эпизод спектакля…
Надежда монтировала сюжеты для новостей и видела этот отрывок уже на мониторе. Ей что-то не нравилось в размышлениях режиссера, в словах о войне и любви; хмурясь, она снова и снова прокручивала этот отрезок.
И потом, когда она ехала в полупустой электричке и опять вспоминала ту их встречу, эти слова рефреном звучали в сознании…
Зимнее ночное шоссе укачало Надежду, и она задремала, изредка открывая глаза. Машина то поднималась в гору, то спускалась с крутого подъема, проплывали слепящие фары встречных автомобилей, мелькнул указатель – Владимирская область. Андрей сидел за рулем, будто влитой, молчал и был отчего-то неулыбчивым, сосредоточенным.
Свернули с трассы на заснеженную и пустынную дорогу, которая окончательно убаюкала Надежду.
Но едва машина остановилась, она проснулась.
У редких фонарей за окном тревожно метались снежинки, какой-то поселок в сугробах, собачий лай.
– Где мы? – спросила Надя настороженно.
– Деревня Головино, – невесело обронил Андрей. – А река, знаешь, как называется? Вольга. Все богатыри отсюда родом.
– А мы что будем здесь делать?
– Сейчас пойдем в гости.
– К кому?
– У меня друг погиб. Ликвидировали ЧП, разбирали завалы… В общем, Володьку накрыло… Здесь живут его родители.
– Какие завалы, Андрей? – испуганно спросила Надежда.
– Взрыв бытового газа, подъезд обрушился.
– А почему ты там оказался?
– Потому что работаю в МЧС.
– Теперь понятно… А это удобно – среди ночи?
– Другого времени не будет. Мне надо кое-что передать.
Андрей взял сумку, и они вышли на улицу.
В деревянном доме света не было, ветер гнал с крыши снег, заметало калитку и крыльцо, со скрипом качался фонарь – казалось, это давным-давно брошенное жилье…
– Здесь же никого нет, – бессильно проговорила Надя.
– Есть, – возразил он. – Видишь, дым из трубы?
– Значит, спят.
– Они не спят…
Увязая, с трудом пробрели по снегу и взошли на крыльцо. Андрей постучал. В тот же миг в окнах загорелся свет.
– Кто? – спросили из-за двери.
– Это я, дядя Паша, – отозвался Андрей.
– Сережа! – Дверь открылась. – Сережа приехал!
Надежда старалась скрыть недоумение.
Рослый, крепкий старик с седой щетиной и острым взглядом провел их в дом и только здесь обнял Андрея, после чего взглянул на Надежду, вежливо поздоровался.
– Раздевайтесь, проходите.
Навстречу из комнаты вышла пожилая женщина в выцветшем цветастом халате, в платке на плечах, кинулась к Андрею и уж было заголосила:
– Ой, Сереженька…
Но дядя Паша оборвал причет, произнеся негромко и властно всего одно слово:
– Валентина. – Затем добавил тем же тоном, но с тончайшей и какой-то трепетной лаской: – Собери-ка на стол, гости у нас.
И тем самым как бы оторвал ее от чего-то тщательно скрываемого горького, переключил на обычные хлопоты.
– Это Надежда, – коротко представил Андрей и усадил ее на старый венский стул.
И хотя горе томило, угнетало и горбило стариков, Надежда чувствовала, что оба приметили ее, приласкали взглядами, из посторонней сделали своей.
– Ну как ты, тетя Валя? – спросил Андрей.
Та накрывала на стол и только махнула рукой:
– Да я-то ладно. Неделю полежала и снова на ногах…
– Позавчера из больницы выписали, – сообщил дядя Паша. – Опять уколов наширяли, ходит…
– Поедете в санаторий, – строго сказал Андрей. – На два месяца, оба. И не спорьте. Я распоряжение привез.
Старики переглянулись.
– Ой, Сереженька, да какой санаторий? – запричитала тетя Валя. – У нас же коза, кролики, пчелы…
– Поедем, – решил дядя Паша. – С пчелами до весны ничего не сделается, а козу и кроликов побоку.
– Как побоку? – испугалась тетя Валя, но сразу же замолчала.
– Нам надо обстановку сменить. – Дядя Паша разлил водку в рюмки. – А то мы тут вдвоем с тобой досидимся… Раз государство дает возможность, надо ехать. Ну что, чокаться не будем. Вечная память. – И выпил махом.
Андрей лишь пригубил и поставил рюмку.
– А ты что, Сергей?
– Я за рулем, дядя Паша. Мне бы чаю.
– Вы что же, сейчас и назад? – ахнула тетя Валя, снимая чайник с плиты. – И не переночуете?
– Я к вам в санаторий приеду, – пообещал Андрей и открыл сумку. – Простите, что все так неторжественно… Сами понимаете. – Он достал коробку и встал. – Вот, Павел Анисимович и Валентина Васильевна, передаю вам на хранение. Все документы… Мой совет: спрячьте подальше, пока неспокойно. Никому не показывайте.
Дядя Паша принял коробку, зачем-то пожал руку Андрею. А тот вынул бумажный пакет и положил на стол.
– Здесь деньги и банковские документы. Разберешься, дядь Паш.
– Разберусь. – Старик приоткрыл коробку и что-то там рассматривал, не смея прикоснуться. – Елки-моталки, да когда же он успел? И ведь ни слова…
– Он все успел, дядь Паш…
Тетя Валя прикрыла рот концом платка, готовая расплакаться, но наткнулась на строгий взгляд мужа и застыла.
Андрей подвинул к ней сумку:
– Тут личные вещи, теть Валь…
Старик бережно поставил коробку, налил водки.
– А что же твоя Надежда не выпила? – спохватился он. – Кто у вас за рулем? Ну-ка до дна!
Хотел еще что-то сказать, но покосился на жену и промолчал – может, чтоб не вызвать ее слез…
На пустой платформе «Соколово» сидел и скулил фокстерьер. Мелкий дождь собачьей тоске не мешал, а придавал содержания.
Но грохот электрички преобразил пса в одну секунду. Он заметался по сторонам, залаял в предчувствии громадного счастья.
Надежда вышла из вагона, раскрыла зонтик, и в тот же миг из мороси с заливистым лаем выскочил к ее ногам Граф.
Он присела, обняла собаку, заговорила радостно:
– Ты меня встречаешь, Граф! Почувствовал! Ах ты, мой родной пес! Соскучился по маме, да? Долго не приезжала?
Пес трясся от возбуждения, взвизгивал и мазал грязными лапами кожаный плащ.
Из темноты выступил отец в гремящем мокром дождевике и с длинной палкой.
– Ушастый все вечерние электрички встречает, – доложил он. – Каждый день сюда ходим… А ты сегодня даже с зонтиком!
Надежда поцеловала очень сдержанного на ласки отца, свернула свой зонтик и взяла пса на руки.
– Ты на лапы-то его посмотри!
– Ничего, отмоемся!
Потом, на даче, уже отмытый, Граф сидел на коленях Надежды, положив голову на стол, – ужинали втроем.
– Ты мне Швырева привезла? – вспомнил отец.
– В следующий раз обещали. Но зато нашла Маркеса.
– Уже хорошо… «Осень патриарха»?
– Нет, «Сто лет одиночества».
– Это я читал… Но еще раз не помешает.
– Пап, ты, может, переберешься домой? – безнадежно попросила она. – И сам будешь ходить в библиотеку…
– Перебраться? – вдруг спросил тот. – Надо подумать…
– Хотя бы на осень, пап. А то в деревне холодно, сыро.
– Что мне – холодно?
– В городе зимой лучше, печь не нужно топить!
– Печь топить – хорошо…
– А снег чистить? Когда заметет?
– Я ведь знаю, отчего ты меня уговариваешь, – не глядя на дочь, прямо сказал старик. – Тебе одной тоскливо в квартире сидеть.
– Тоскливо, пап…
– Поэтому дома не ночуешь?
Вопрос прозвучал довольно резко и неожиданно, Надежда насторожилась.
– Как ни позвоню ночью, так нет… – после паузы продолжал отец.
– А почему ты звонишь ночами? Не спится?
– Кому не спится, так это тебе. И где только носит? Или прячешься от кого-то? Телефон вечно выключен.
– Скорее от себя, пап…
– Все еще развязаться не можешь? С этим? – Он кивнул на телевизор. – С военным корреспондентом?
– Давно развязалась…
– Что же он звонит?
– Кому? Тебе?
– Мне, мне! Сегодня опять спрашивал… – Игорь Александрович постучал вилкой по столу. – Надежда! Не смей уводить чужого мужа из семьи! Я тебе не раз уже говорил: как ты поступишь с его женой, так поступят и с тобой.
Надежда обняла собаку, села рядом с отцом и положила голову ему на плечо – он даже не посмотрел в ее сторону, однако гнев угас.
– Папа… у меня две новости.
– Ну?
– Я увольняюсь из Останкино.
– Из-за него? – сурово свел он брови.
– Нет, по собственному желанию. Иван тут ни при чем.
