Бабай

Глава 2. Новоселье

На самом деле Назар оправился от шока куда быстрее, чем можно было бы ожидать от взрослого. У взрослого случившееся не желало бы умещаться в голове и сводило бы с ума, вступая в конфликт с устоявшимся мировоззрением. Но Назару было только восемь, а в этом возрасте многое кажется возможным. За весь остаток вечера мысль о собственном безумии даже не промелькнула у него – потому что логика детей проста (и кое в чем превосходит взрослую): если что-то происходит, значит, это возможно.

Совсем другое дело – страх. Ложась спать, Назар минуты три колебался, прежде чем все же решился не включать настольную лампу. Он подумал, что родители начнут догадываться… Он и раньше слышал о всевозможных чудищах (правда, никогда от Михаила или Валерии – иногда они выдумывали кого-то вроде Козявочника, но это было смешно, а не страшно), обитающих в комнатах детей под кроватью или в шкафу. Но то был абстрактный страх, навеваемый жуткими историями и темнотой. Теперь же это превратилось в страх знания. И это кое-что круто меняло кое-что важное.

Потому что теперь Назар убедился в существовании монстров. Пускай даже то, что он увидел, было только намеком.

Если он захочет кому-нибудь рассказать, бабаю это может сильно не понравиться (ему ведь все должно быть хорошо слышно из-под кровати, о чем говорится в квартире и, может быть, даже за ее пределами). И монстр вылезет однажды ночью, когда Назар будет спать, чтобы наказать его, например пооткусывать пальцы или сделать с ним что-нибудь еще более ужасное. Приходилось ли ему когда-либо слышать, чтобы какого-нибудь ребенка нашли утром зверски изуродованным, убитым ночью в постели? – напряг память Назар. И никто бы при этом не знал виновников. Но не мог вспомнить. Хотя это, конечно, еще ничего не доказывало. Такие случаи все равно могли происходить и не разглашаться. Взрослыми. Намеренно. Ведь буки, бабаи и прочие должны приходить только к плохим детям. Был ли он плохим? Или они сами решают, кого выбрать – по каким-то своим особенным признакам?

А вдруг, сверкнула в голове Назара ошеломляющая мысль, существует тайный сговор между взрослыми и этими монстрами: чудовище нападает на ребенка—и так взрослые узнают… Ведь недаром же его родители хотели, очень хотели, чтобы у него появилась своя комната, и даже торопились с переездом!

Однако, подумав, Назар с отвращением и стыдом отбросил эту мысль – хорошо еще, что Валерия с Михаилом не могли слышать его мысли. Ему все-таки было уже восемь, а не пять, и он скорее допускал, что во всей этой иерархии дети-взрослые-монстры плохими являются именно последние. Разве он сам не имел возможности убедиться в этом, когда видел одного из них на стене? К тому же отец с матерью его любят и… разве они считают его плохим?

Несмотря на то что рисунок был сделан Назаром самостоятельно – хотя внутренне он не стал бы отрицать присутствия некоего наваждения, водившего его рукой, – он нисколько не сомневался, что видел – в точности или приблизительно – того, кто ответил ему по трубам отопления. Бабая. Того, Кто Стучит По Трубам. Сталкиваясь с неизведанным, дети больше полагаются на интуицию, чем на разум.

Но вот зачем тот дал знать о себе? И что теперь может последовать дальше? Было ли это игрой случая и на том все закончится? Может, Назар просто сделал что-то не то – например, не следовало пытаться представлять стучавшего? Недаром же возникло то неприятное чувство… Просто не нужно было этого делать и все. Но теперь он знает и даже близко не подойдет к радиатору батареи.

Рассуждения в таком русле принесли некоторое облегчение – Назар понемногу начал успокаиваться, его маленькое тело, сжавшееся под одеялом, стало расслабляться.

…И еще Назар тихо радовался тому, что никто не заметил, как он «подпустил лимонаду», выражаясь словами отца Валерии – дедушки Николая. И для справедливости стоит добавить: последний раз это случалось уже очень-очень давно, ведь так? А сейчас – кто бы не испугался? И штаны намокли совсем немного, чуть-чуть. Да?

Думая об этом, Назар наконец перестал прислушиваться к шорохам в темной комнате и совершенно спокойно уснул.

* * *

Следующие пять дней прошли спокойно.

Семья заканчивала обустраиваться на новом месте, привыкая к изменениям в домашней обстановке, месторасположению магазинов, расписанию транспорта и сотне других мелочей, из которых складывается повседневный быт. Жизнь возвращалась в привычную колею. Михаил Левшиц после четырехнедельного отпуска приступил к своим обязанностям в фирме, занимавшейся оптовой продажей медикаментов, где последние полгода он руководил отделом маркетинга, поднявшись за неполные пять лет по карьерной лестнице от рядового сотрудника. Валерия работала в той же фирме менеджером по закупкам, наводя мосты с производителями. «Ты покупаешь, я продаю. Так на кой черт нам еще кто-то нужен?» – с явным подтекстом шутил Левшиц дома.

Назар за эти дни успел познакомиться с несколькими ребятами из его двора, но пока что ни с кем близко не сошелся; подготовка к занятиям в школе, которые начинались через десять дней, отбирала львиную долю свободного времени – разумеется, по инициативе родителей, а не самого Назара. К тому же он сильно скучал по своим старым друзьям, хотя с некоторыми мог созваниваться почти ежедневно.

Назар сделал одно неожиданное и не очень радостное открытие: похоже, все его приятели отнеслись к его внезапному переезду гораздо менее болезненно, чем он сам. В конце концов Назар пришел к выводу, что так происходит, наверное, потому, что, кроме его исчезновения, в их жизни не поменялось ничего, для него же – изменилось все.

В субботу 21 августа, как и планировалось, Михаил с Валерией устраивали небольшое застольное торжество по поводу новоселья. Были приглашены только двое коллег с женами, супружеская пара, с которой семья поддерживала отношения уже много лет, и, конечно, родители с обеих сторон. Еще трое или четверо приглашенных не смогли прийти, сославшись на уважительные причины; это никого не обидело, тем более они обещались прийти в другие выходные. Валерия целый день убирала в квартире, готовясь к приему гостей.

Гости начали сходиться после семи часов вечера; все с недорогими, но соответствующими случаю подарками, которые, откровенно говоря, не слишком-то отличались оригинальностью и даже повторялись с заметной курьезной тенденцией: пластмассовый набор мыльниц и крючки для полотенец, «ежик» для унитаза в комплекте с полочкой для туалетной бумаги, плетеный коврик для туалета в паре с «ежиком», снова набор мыльниц и… разумеется, еще один «еж».

«Это на тот случай, – тихонько подмигнул Валерии Михаил, – если мы решим открыть частный общественный сортир. Или у нас в семье вдруг начнется поголовная срачка», – на что та сперва прыснула, а потом несколько минут осторожно приглядывалась к гостям, пытаясь определить, не услышал ли кто замечание Левшица.

И наконец, настенные кварцевые часы в виде двух сердец – их подарили родители Валерии, и, пожалуй, это был единственный настоящий подарок. Хотя, конечно, застолье устраивалось не ради презентов, и все это понимали.

* * *

Когда гости начали рассаживаться за накрытым столом, оказалось – несмотря на то, что некоторые не смогли сегодня прийти, – одного места не хватает, точнее, одного стула.

– Ты не мог бы принести стул из своей комнаты? – посмотрела Валерия на Назара. – А то кому-то придется сидеть на коленях.

– Ну мама… – Он кисло скривился, демонстрируя, сколько неоправданных усилий требует исполнение ее просьбы.

Он уже залез за стол со стороны, приставленной к дивану, в дальний конец, где обычно любил занимать место, если его сажали со взрослыми. Как правило, эта диспозиция позволяла без помех смотреть телевизор. А с единственно удобной для прохода стороны уже сидели четверо человек: одна приглашенная пара и – ближе к нему – бабушка с дедушкой, родители Михаила.

– Под столом, – напомнила Валерия, раскладывая салфетки напротив каждого прибора. – Когда нужно самому, у тебя это отлично получается.

– Ничего, я схожу, – сказал Михаил, внося из кухни большое блюдо с салатом из свежих овощей. Валерия с укором зыркнула на него.

Назар тут же поспешил повернуться к телевизору. В этот момент какой-то сонный тип терпеливо объяснял герою Стивена Сигала, как именно он собирается оторвать тому яйца.

Михаил взял в детской стул, на котором Назар делал уроки или возился с чем-нибудь за письменным столом, и задержался на пороге. Комната ему нравилась. Когда-то в доме родителей у него тоже была своя комната, правда поменьше и до седьмого класса ее приходилось делить со старшим братом, пока тот не вырос и не уехал в другой город. В который раз он подумал, что им действительно повезло с этой квартирой.

Собираясь выйти, он бросил еще один взгляд на комнату, оценивая ее как бы в общем, – на днях Левшицу пришла мысль, что со временем здесь можно было бы установить в свободном углу шведскую стенку и турник для Назара. В его возрасте этого пока хватит, а там будет видно. Парень сложением (дай не только) удался в него—так пусть растет сильным.

Затем, поворачиваясь к двери, он задержал взгляд на кровати сына с немного примятым клетчатым покрывалом. И вдруг его пронзило чувство какого-то безысходного парализующего страха, даже ужаса, словно он превратился в подростка, запертого в темной комнате (и почему-то именно в этой), а где-то совсем рядом – только протянуть руку – двигалось что-то неумолимое и косматое, издающее тяжелый острый запах, похожий на многократно усиленный душок мыши. И это не спеша, но уверенно приближалось…

Ощущение было настолько сильным, что Михаил едва не выронил стул, который продолжал держать на весу за спинку. За миг до падения он успел машинально подхватить стул другой рукой.

«Здесь что-то есть», – пронеслось у него в голове; взгляд Левшица вновь остановился на кровати Назара. В какой-то момент Михаилу захотелось под нее заглянуть. Но он удержался, уже понимая, что это глупо.

«На самом деле, – решил Левшиц, вытирая выступившую на лбу испарину, – на самом деле, это только результат первой послеотпускной недели плюс недавний переезд, я просто выбился из прежнего темпа жизни – вот единственная настоящая причина. Я взрослый стокилограммовый мужик, – напомнил он себе зачем-то, – а здесь ничего нет и не может быть!»

И вновь повернулся, намереваясь наконец выйти.

«А как же тот случай с Назаром, когда он вылетел отсюда, как из чулана, кишащего ядовитыми змеями, и едва не сшиб с ног всю твою сотню килограммов? А потом, очень вероятно, еще и врал…»

– Миша, ты скоро? Мы уже садимся! – долетел из гостиной призыв Валерии, далекой сирены из более светлого и спокойного мира.

– Иду!.. – Собственный голос показался ему непривычно глухим, как из погреба.

«Все это послеотпускной… как там… синдром».

Он вернулся к гостям.

* * *

Через час компания за столом слегка захмелела. Назару нравилось наблюдать за взрослыми, когда те не сильно пьянели, потому что тогда они становились смешными. Это был постепенный и вначале захватывающий процесс.

Когда фильм с Сигалом закончился и внимание Назара целиком переключилось к происходящему за столом, речь шла о богатых людях. Одна из самых излюбленных тем, которые обсуждаются другими – еще не достигшими настоящего благосостояния, но очень к тому стремящимися – людьми – чаще всего претенциозно-философским и несколько небрежным тоном.

– Кстати, вы знаете, сколько денег у самого богатого парня в мире? – сказал мужчина, сидевший на одном диване с Назаром. Из-за родителей Михаила Назар не мог его видеть, но, казалось, тот говорил с такой миной, будто это известно лишь ему одному и лично от того самого зажравшегося сукина сына. Или как минимум от его жены.

– Ну, сколько? – произнесли заинтересованные голоса.

– А кто это? – встрепенулась очень полная дама, сидевшая напротив дивана. Так, словно речь шла об их общих знакомых или соседях по улице. У дамы была очень короткая стрижка, совершенно не придающая ей шарма некоторых полных женщин, зато делающая похожей на свинью, внезапно открывшую, что в ее корыто попало меньше, чем остальным. – Кто?

Назар тихо хихикнул, но, поймав упреждающий взгляд Валерии, тут же угомонился.

– Билл Гейтс, основатель «Майкрософт», – сказал Михаил.

– Э-э… Не знаю сколько. – Толстуха, похоже, решила, что вопрос был адресован исключительно ей. – Ну не знаю!

– Тогда просто предположите. – Мужчина невольно сконцентрировал все свое внимание на даме. – Назовите цифру, хотя бы примерно.

– Я не… – Она обиженно обвела взглядом присутствующих. – Может… двадцать триллионов?

Гость, задававший вопрос, с досадой отмахнулся от нее – Назар увидел мелькнувшую руку.

– Нет? – растерянно пробормотала полная дама и неуверенно потянулась за салфеткой. – Так сколько же?

– Около ста миллиардов… – буркнул расстроенный гость.

– Сто миллиардов… – эхом отозвалась толстуха, но озвученная ее устами цифра казалась совершенно бессмысленной. – Вот как…

– Папа, а сто миллиардов – это много? – спросил Назар.

– Ну-у… вообще-то достаточно. Приблизительно… валовый оборот небольшого государства.

Назар понимающе кивнул:

– Значит, если бы у нас было столько, ты смог бы купить… ну, ту машину, что ты давно хочешь?

Взрослые за столом снисходительно рассмеялись, но Назара это не задело. Громче всех заухала полная дама.

– Да, сынок, и у нас бы еще немного осталось на бензин, – ответил Левшиц и тоже засмеялся, довольный собственной шуткой.

Затем разговор переключился на перемывание костей начальству по работе.

К половине десятого Назару стало до смерти скучно сидеть за столом и он решил отправиться к себе в комнату. К тому же полный комплект бабушек и дедушек начинал все более активные поползновения, чтобы вот-вот перейти к своему обычному соперничеству, пытаясь завладеть вниманием внука, – как это всегда происходило, когда они собирались вместе. Отчего Назару еще сильнее захотелось где-нибудь от них укрыться – вырваться из цепких объятий этого ожившего четырехглавого дракона.

К счастью, теперь он мог спрятаться в надежном убежище. Назар стал тихо соскальзывать с дивана вниз, чтобы пробраться под столом, и надеялся, что успеет оказаться достаточно далеко, прежде чем одна из «голов» спохватится.

– Ты куда? – удивился Виктор Левшиц, еще заметно крепкий моложавый мужчина пятидесяти трех лет; и сын, и внук унаследовали свою внешность главным образом от него.

– Я… – замер Назар на полпути под стол. – Я к себе, а что?

– Да? Так, может, покажешь свою комнату?

– Действительно, покажи нам ее, – дружно подхватили остальные головы «дракона», словно ими управлял один кукловод.

Назар был уверен, что все четверо уже давно до мельчайших подробностей успели осмотреть его комнату – поочередно, попарно и вместе. Дело сейчас заключалось совсем в другом: привлечь его внимание именно к себе. Назар, конечно, мог и ошибаться, но интуитивно ощущал, что прав, и это его раздражало.

Он умоляюще посмотрел на отца, и тот (демонстрируя чудеса проницательности, которая, скажем честно, не относилась к его сильным качествам в повседневной жизни) моментально разобрался в ситуации.

– Назар, тебе пора отправляться в постель, – это было произнесено суровым внушительным тоном – ничем, в сущности, не заслуженным, – но они отлично поняли друг друга.

– Иду, па. – Все четыре головы «дракона» невольно просияли, увидев самого совершенного ребенка в мире.

– А если всего на минутку… – начала было мать Валерии, но тут же осеклась, потому что Назар глянул на нее так, словно собирался сказать: «Я был бы просто счастлив, если бы вы нашли себе кого-нибудь другого, чтобы разорвать на части и сожрать с кетчупом!»

Озадаченно попятившись, «дракон» распался. Назар пожелал всем спокойной ночи и отправился в ванную чистить зубы.

* * *

Несколько раз ему удавалось задремать, но голоса уже не шибко трезвых гостей, проникавшие из соседней комнаты, вновь будили его.

В конце концов Назар стал просто лежать с открытыми глазами и смотреть в темноту, туда, где находился невидимый потолок. Он вдруг подумал, что зря сегодня разозлился на своих бабушек и дедушек, потому что на самом деле они очень хорошие, любят его и не считают плохим. Только иногда не могут разобраться между собой. И если бы у него стало б много денег – например, как у того «самого богатого парня в мире», – то он накзшил бы каждому из них много-много замечательных подарков…

Глаза Назара незаметно закрылись, как это происходит, если думать в темноте.

– Сто миллиардов… – промолвил он вслух и через шесть секунд отключился.