Шрифт
Source Sans Pro
Размер шрифта
18
Цвет фона
3. Для чудовища стал домом
Из-за жутких пробок Кит с Джулианом добирались из Малибу до Старой Пасадены целый час. Когда они нашли, где припарковаться, у Джулиана уже голова раскалывалась от боли. И то, что Кит не сказал ему почти ни слова с тех пор, как они выехали из Института, радости не добавляло.
Солнце давно село за горизонт, но небо на западе все еще было исчерчено алыми и черными штрихами. Ветер дул с востока, а значит, даже среди ночи можно было вдохнуть аромат пустыни: пыль и песок, кактусы и койоты, жгучий запах шалфея.
Джулиан заглушил мотор, и Кит тут же выскочил из машины, словно каждая лишняя минута рядом с ним была для него невыносима. Когда они проезжали мимо поворота с шоссе, который вел к старому дому Грачей, Кит спросил, можно ли заскочить туда взять кое-что из его прежней одежды. Джулиан ответил, что это небезопасно, особенно ночью. Кит поглядел на него так, словно Джулиан воткнул нож ему в спину.
Джулиану было не привыкать к тому, что кто-то клянчит, дуется или клянется, что ненавидит его. У него было четверо младших сестер и братьев. Но Кит бросал испепеляющие взгляды с особым искусством и был при этом совершенно искренен.
Джулиан закрыл машину, и Кит фыркнул.
– Выглядишь как Сумеречный охотник.
Джулиан оглядел себя. Джинсы, ботинки, винтажный блейзер – подарок Эммы. Поскольку на базаре от рун гламора было мало толку, ему пришлось положиться на опущенные рукава, скрывшие руну войянс, и поднятый воротник, чтобы спрятать края меток, которые иначе выглядывали бы из-под рубашки.
– Что? – бросил он. – Никаких меток не видно.
– Этого и не требуется, – скучающе заметил Кит. – Ты похож на копа. Все вы всегда похожи на копов.
Головная боль Джулиана усилилась.
– И что ты предлагаешь?
– Разреши мне пойти одному, – сказал Кит. – Они меня знают и доверяют мне. Ответят на любой вопрос и продадут все, что я захочу. – Он протянул раскрытую ладонь. – Само собой, мне понадобятся деньги.
Джулиан уставился на него, не веря своим глазам.
– Только не говори, что всерьез рассчитывал, что это прокатит.
Кит пожал плечами и убрал руку.
– Могло и прокатить.
Джулиан двинулся по переулку к входу на Сумеречный базар. Он был там только один раз, много лет назад, но хорошо это запомнил. После Холодного мира Сумеречные базары стали расти как грибы – жители Нижнего мира получили возможность вести дела вдали от ока новых Законов.
– Так, дай-ка я угадаю. Ты собирался взять у меня денег, притвориться, что идешь на Сумеречный базар, сесть на первый же автобус и уехать из города?
– Вообще-то я собирался взять у тебя денег, притвориться, что иду на Сумеречный базар, и сесть на Метролинк, – уточнил Кит. – У них сейчас не только городские поезда. Да-да, огромный прогресс, я в курсе. Тебе бы послеживать за такими вещами.
Джулиан прикинул, что сделает Джейс, если он придушит Кита. Он задумался, не сказать ли об этом вслух, но тут они дошли до конца переулка, туда где воздух слегка мерцал. Джулиан сгреб Кита под локоть и протолкнул их в мерцание одновременно.
Они очутились по ту сторону – в самом сердце базара. Кругом сияли огни, затмевая звезды над головой. Даже луна казалась не более чем бледной оболочкой.
Джулиан все еще крепко держал Кита за руку, но тот и не пытался бежать. Он глядел по сторонам с тоской, заставлявшей его казаться совсем юным – порой Джулиан забывал, что Кит ровесник Тая. Его синие глаза – ясные и цвета неба, без прозелени, отличавшей глаза Блэкторнов – оглядывали базар, жадно впитывая то, что видели.
Ряды палаток были освещены факелами, пылавшими золотым, синим и ядовито-зеленым пламенем. Цветы, которые пахли сильнее белого олеандра и слаще жараканды, сплошь увивали прилавки по бокам. Прекрасные фэйри, девушки и юноши, плясали под звуки флейт и волынок. Отовсюду неслись голоса, взывавшие: Подходи, покупай! Подходи, покупай. На прилавках было разложено оружие, драгоценности, расставлены склянки с зельями и порошками.
– Сюда, – сказал Кит, высвобождаясь из хватки Джулиана.
Джулиан зашагал следом. Он чувствовал, что на них смотрят, и пытался понять, не оттого ли это, что Кит прав: он похож на копа, ну или как минимум на сверхъестественного копа. Он Сумеречный охотник и всегда им был. Нельзя так просто взять и стряхнуть с себя собственную природу.
Они дошли до окраины базара, где свет был тусклее, и можно было разглядеть начерченные под ногами на асфальте белые линии, выдававшие, что днем это место служило парковкой.
Кит двинулся к ближайшей палатке, где перед вывеской, рекламировавшей предсказание будущего и приворотные зелья, сидела женщина-фэйри. При его приближении она подняла глаза – и так и просияла.
– Кит! – воскликнула она. Лоскутное белое платье подчеркивало ее бледно-синюю кожу, а кончики заостренных ушей торчали из лавандовых волос. Тонкие золотые и серебряные цепочки блестели у нее на шее и свисали с запястий. Джулиана она наградила испепеляющим взглядом. – Что он тут делает?
– Гиацинт, нефилим нормальный, – сказал Кит. – Я за него ручаюсь. Он просто хочет кое-что купить.
– Как и все мы, – промурлыкала фэйри и хитро покосилась на Джулиана. – Ты хорошенький, – заявила она, – у тебя глаза почти такого же цвета, как мои.
Джулиан подошел поближе к палатке. Именно в такие моменты он жалел, что не обладает ни малейшими навыками кокетства; флиртовать он не умел совершенно. Ни мгновения в жизни он не желал никого, кроме Эммы, и потому никогда не учился общаться с девушками.
– Мне нужно зелье, способное исцелить Сумеречного охотника от безумия, – произнес он. – Или хотя бы на время купировать симптомы.
– От какого рода безумия?
– Его пытали при Дворах, – прямо сказал Джулиан. – Его рассудок повредился от наведенных галлюцинаций и зелий, которые его заставляли пить.
– Сумеречный охотник, которого свели с ума фэйри? Божечки, – скептически отозвалась Гиацинт. Джулиан принялся объяснять про дядюшку Артура, не называя того по имени: описывать сложившуюся ситуацию и его состояние. Что время от времени случались периоды просветления. Что порой приступы болезни делали его бесчувственным и жестоким. Что собственную семью он узнавал не всегда. Джулиан описал снадобье, которое готовил для Артура Малкольм – в ту пору, когда они еще верили Малкольму и считали его другом.
Не то чтобы он назвал Малкольма по имени.
Когда он закончил, фэйри покачала головой.
– Тебе бы обратиться к колдуну, – сказала она. – Эти возьмутся за Сумеречных охотников. А я не возьмусь. Не горю желанием переходить дорогу ни Дворам, ни Конклаву.
– Не нужно никому об этом рассказывать, – взмолился Джулиан. – Я хорошо вам заплачу.
– Дитя мое, – с ноткой жалости произнесла Гиацинт, – ты думаешь, что возможно сохранить что-то в тайне от всего Нижнего мира? Думаешь, по всему базару не разнеслись вести о падении Хранителя и гибели Джонни Грача? Что никто не знает, что у нас больше нет верховного колдуна? Исчезновение Ансельма Найтшейда – хоть он и был ужасным человеком… – она покачала головой. – Не следовало вам сюда приходить, – заключила она. – Это для вас обоих небезопасно.
Кит словно не верил ушам своим.
– Ты имеешь в виду, для него? – уточнил он, указав на Джулиана едва заметным кивком. – Для него небезопасно?
– И для тебя тоже, малыш, – скрипуче произнес кто-то у них за спиной.
Оба обернулись. Перед ними стоял бледный коротышка с кожей мертвенного, болезненного оттенка. На нем был серый шерстяной костюм-тройка, в котором в такую погоду наверняка можно было свариться заживо. Темные волосы и борода были аккуратно подстрижены.
– Барнабас, – заморгав, сказал Кит. Джулиан заметил, что Гиацинт в палатке передернуло. За спиной у Барнабаса уже собралась небольшая толпа.
Коротышка шагнул вперед.
– Барнабас Хейл, – представился он и протянул руку. Стоило его пальцам сомкнуться вокруг пальцев Джулиана, как тот непроизвольно напрягся. Только слабость Тая к ящерицам и змеям да то обстоятельство, что Джулиану неоднократно приходилось выносить их из Института и выпускать на траву, помогло ему не отдернуть ладонь.
Кожа Барнабаса оказалась вовсе не бледной, а покрытой белесыми чешуйками. Глаза у него были желтые и смотрели на Джулиана с веселым удивлением, словно ожидая, что тот отдернет руку. Чешуйки на ощупь были как гладкие, холодные камушки; не склизкие, но такие, как будто должны были быть склизкими. Джулиан продлил рукопожатие на несколько долгих секунд.
– Вы колдун, – сказал он.
– Никогда не утверждал обратного, – заявил Барнабас. – А ты – Сумеречный охотник.
Джулиан вздохнул и поправил рукав.
– Полагаю, в попытках скрыть это особого смысла не было.
– Ни малейшего, – сказал Барнабас. – Большинство из нас узнает нефилима с первого взгляда, к тому же, все только и говорят, что о юном мистере Граче. – Он перевел глаза со зрачками-щелочками на Кита. – Печально было услышать, какая судьба постигла твоего отца.
Кит поблагодарил за соболезнование легким кивком.
– Сумеречный базар принадлежит Барнабасу. По крайней мере, земля, на которой базар стоит. И он собирает арендную плату за палатки.
– Это правда, – подтвердил Барнабас. – Так что не сомневайтесь: я знаю, что говорю, когда прошу вас уйти.
– Мы не устраиваем неприятностей, – сказал Джулиан. – Мы пришли сюда по делу.
– У нефилимов на Сумеречном базаре не может быть никаких дел, – отрезал Барнабас.
– Вы увидите, что есть, – сказал Джулиан. – Один мой друг недавно купил тут стрелы. Они оказались отравленными. Есть что сказать по этому поводу?
Барнабас ткнул в него скрюченным пальцем.
– Вот об этом и речь, – произнес он. – Вы не можете избавиться от этого, даже если сами хотите – от убежденности, что это вы задаете здесь вопросы и устанавливаете правила.
– Но они и правда устанавливают правила, – вставил Кит.
– Кит, – процедил Джулиан, – ты только хуже делаешь.
– Один мой друг недавно пропал, – проговорил Барнабас. – Некто Малкольм Фейд. Есть что сказать по этому поводу?
По толпе у колдуна за спиной пронесся тихий ропот. Джулиан сжал и разжал кулаки. Будь он здесь в одиночку, он бы не беспокоился – он мог без особого труда выбраться из толпы и добежать до машины. Но с необходимостью прикрывать Кита это было бы уже сложнее.
– Видите? – грозно спросил Барнабас. – Нам известно немало ваших тайн. Я знаю, что случилось с Малкольмом.
– А вы знаете, что он сделал? – спросил Джулиан. Малкольм был серийным убийцей. Он убивал не только простецов, но и обитателей Нижнего мира. И уж конечно, в его смерти следовало винить не Блэкторнов. – Знаете, почему это с ним случилось?
– Я вижу только очередного жителя Нижнего мира, убитого нефилимами. А еще Ансельма Найтшейда, который попал за решетку за то, что лишь попытался прибегнуть к обыкновенной магии. А дальше что? – Он плюнул себе под ноги. – Возможно, когда-то я и терпел на базаре Сумеречных охотников и охотно принимал их деньги. Но это время прошло.
Маг перевел взгляд на Кита.
– Уходи, – велел он. – И забирай с собой своего приятеля-нефилима.
– Он мне не приятель, – заявил Кит. – И я не такой, как они! Я такой же, как вы…
Барнабас покачал головой. Гиацинт, сомкнув синие пальцы под подбородком, следила за ними во все глаза.
– Темные времена грядут для Сумеречных охотников, – произнес Барнабас. – Ужасные. Сила их будет сокрушена, мощь – втоптана в грязь, и кровь их, как вода, наполнит все реки мира.
– С меня довольно, – прервал его Джулиан. – Хватит его пугать.
– Вы заплатите за Холодный мир, – проговорил колдун. – Тьма грядет, и с твоей стороны, Кристофер Эрондейл, мудро было бы послушаться совета и держаться подальше от Институтов и Сумеречных охотников. Скрывайся, как скрывался твой отец, а до него – отец твоего отца. Только так ты избежишь опасности.
– Откуда ты знаешь, кто я? – возмутился Кит. – Откуда тебе известно мое настоящее имя?
Джулиан впервые слышал, чтобы Кит признал имя Эрондейлов своим настоящим именем.
– Все знают, – сказал Барнабас. – Дни напролет на базаре только об этом и говорят. Ты что, не заметил, когда пришел, что все только на тебя и таращатся?
Выходит, глазели они не на Джулиана. Ну, или не только на Джулиана. Не то чтобы это сильно утешало, подумал Джулиан. Только не тогда, когда у Кита такое лицо.
– Я думал, что смогу сюда вернуться, – проговорил Кит. – Занять прилавок отца. Работать на базаре.
Между губами Барнабаса мелькнул и тут же втянулся обратно раздвоенный язык.
– Рожден Сумеречным охотником – навсегда Сумеречный охотник, – сказал маг. – Скверна из крови никуда не денется. В последний раз повторяю, мальчик, уходи с базара. И не возвращайся.
Кит попятился, оглядываясь по сторонам – видя, словно впервые, обращенные к нему лица, по большей части бесстрастные и недружелюбные, а некоторые – полные нескрываемого любопытства.
– Кит… – произнес Джулиан, протягивая руку.
Но Кит уже сорвался с места.
Джулиану потребовалось не больше нескольких секунд, чтобы догнать его; он просто вслепую проталкивался сквозь толпу. Они оказались у большого разгромленного прилавка.
Теперь от него остались только деревянные решетки. Казалось, что кто-то рушил его голыми руками. Вокруг валялись щепки и сломанные доски, над прилавком болталась перекошенная вывеска с напечатанным на ней воззванием:
ВЫ НЕ СОВСЕМ ЧЕЛОВЕК?
ВЫ НЕ ОДИНОКИ!
СЛУГИ ХРАНИТЕЛЯ ПРИГЛАШАЮТ ВАС
НА ЛОТЕРЕЮ СУДЬБЫ!
ВПУСТИ УДАЧУ В СВОЮ ЖИЗНЬ!
– Хранитель, – сказал Кит. – Это был Малкольм Фейд?
Джулиан кивнул.
– Он втянул отца во все эти дела со Слугами и Полночным театром, – задумчиво произнес Кит. – Это Малкольм виноват в его смерти.
Джулиан промолчал. Джонни Грач был не подарочек, но он приходился Киту отцом. А отец может быть только один. И Кит был прав.
Кит подскочил и изо всех сил врезал кулаком по вывеске. Та с грохотом обрушилась на землю. И на мгновение перед тем, как Кит, морщась от боли, схватился за руку, Джулиан увидел в нем проблеск Сумеречного охотника. И поверил, что если бы чародей не был уже мертв, Кит бы его убил.
От прилавка Гиацинт за ними последовала кучка обитателей базара, таращившихся на них во все глаза. Джулиан положил руку Киту на спину, и тот не дернулся, чтобы ее сбросить.
– Пошли отсюда, – сказал Джулиан.
Эмма вымылась очень тщательно. Если ты Сумеречный охотник, то длинные волосы имеют свои недостатки: никогда не знаешь, не застряло ли в них ихора. Однажды она неделю ходила с позеленевшей сзади шеей.
Когда Эмма вышла из ванной в спальню – в спортивных штанах и майке без рукавов, вытирая голову полотенцем, то обнаружила в ногах своей постели свернувшегося клубком Марка, который читал «Алису в Стране чудес».
Он был в пижамных штанах, которые Эмма купила когда-то за три доллара в PCH. Он питал к ним слабость – свободные, из тонкой ткани, они были похожи на штаны, которые он носил в стране фэйри. Если его и удивляло, что на штанах был вышитый узор из зеленых трилистников и надписей «УДАЧИ!», вида он не показывал. Когда Эмма вошла, он сел, провел руками по волосам и улыбнулся.
Улыбка Марка была способна разбить сердце. Казалось, она заполняет все его лицо и делает глаза ярче, словно внутри, за золотом и синевой, полыхает огонь.
– Воистину странный вечер, – произнес он.
– Вот только не надо мне тут «воистину»! – Эмма упала на кровать рядом с ним. Марк ни за что не соглашался спать на кровати, но вполне мог на ней валяться. Он отложил книгу и откинулся на спинку кровати в ногах. – Правила насчет «воистину» в моей комнате тебе известны. То же относится к выражениям типа «однако же», «увы мне» и «о горе».
– А как насчет «раны Господни»?
– Кара за «раны Господни!» сурова, – сообщила ему Эмма. – Придется тебе голым бежать в океан на глазах у Центурионов.
Марк, казалось, был озадачен.
– А потом?
Эмма вздохнула.
– Извини, совсем забыла. Мы как правило стесняемся расхаживать нагишом при незнакомцах. Поверь мне на слово.
– Что, правда? Ты никогда не плавала в океане без одежды?
– Это немного другой вопрос, но нет, никогда. – Эмма откинулась на спинку кровати рядом с ним.
– Надо нам как-нибудь это сделать, – сказал он. – Всем.
– Не представляю себе, чтобы Безупречный Диего сорвал с себя одежду и прыгнул в воду на глазах у всех. Разве что только на глазах у Кристины. И то не факт.
Марк выкарабкался из кровати на кипу одеял, которую Эмма постелила для него на пол.
– Сомневаюсь. Держу пари, он плавает полностью одетый. Иначе ему пришлось бы булавку Центуриона отколоть.
Она рассмеялась, и Марк улыбнулся ей, хотя выглядел усталым. Эмма ему сочувствовала. Сама она уставала не от обычных дел Сумеречной охоты, а от притворства. Может, потому они с Марком и могли расслабиться только по ночам, рядом друг с другом, и не перед кем было притворяться.
Только в эти минуты она и могла выдохнуть – с того дня, как Джем рассказал ей о проклятии парабатаев, о том, как влюбившиеся друг в друга сходят с ума и уничтожают и себя, и всех, кого любят.
Эмма сразу поняла: она не может этого допустить. Только не Джулиан, только не его семья, которую она тоже любила. Она не могла заставить себя разлюбить Джулиана, это было невозможно. Поэтому она должна была заставить Джулиана разлюбить ее.
Джулиан сам дал подсказку всего за несколько дней до того: слова, которые он прошептал ей на ухо в редкий миг уязвимости. Он ревновал к Марку, к тому, что Марк мог говорить с ней, запросто флиртовать с ней, в то время как Джулиану всегда приходилось скрывать свои чувства.
Теперь Марк с полузакрытыми глазами сидел рядом с ней, прислонившись к спинке кровати. Цветные полумесяцы под полуприкрытыми веками, ресницы на тон темнее волос… Эмма вспомнила, как попросила его зайти к ней в комнату. Мне нужно, чтобы ты притворился, будто мы встречаемся. Будто мы влюбляемся друг в друга.
Он протянул ей руку, и она увидела в его глазах бурю. Жесткость, которая напомнила ей, что страна фэйри – не только шумные пиры и веселые луга. Это еще и дикая жестокость, бессердечие, слезы и кровь, молния, рассекающая ночное небо словно ножом.
Зачем лгать, спросил он.
На мгновение она тогда подумала, что он спрашивает – зачем ей нужна эта ложь? Но Марк спрашивал не об этом. Он спрашивал: зачем лгать, если это может стать правдой?
Она стояла перед ним, до глубины души терзаясь болью – всюду, где она отрывала от себя Джулиана. Как будто отрывала себе руку.
Говорят, что иногда люди присоединяются к Дикой Охоте, если пережили большую утрату и предпочитают изливать скорбь, воя на небеса, а не страдать молча на протяжении обычной серой жизни. Она помнила, как парила в небе вместе с обнимавшим ее Марком. Ветер уносил ее возгласы восторга в небеса, где не было ни боли, ни тревог, одно лишь забытье.
И вот перед ней снова Марк, прекрасный как ночное небо, и он протягивает ей руку и снова предлагает свободу. А что, если бы я смогла полюбить Марка, подумала она. Что, если бы смогла сделать эту ложь правдой?
Тогда не придется лгать. Если она сможет полюбить Марка, это уничтожит опасность. И Джулиану ничего не будет грозить.
И она кивнула. Протянула Марку руку в ответ.
Эмма позволила себе вспомнить тот вечер у нее в спальне, выражение глаз Марка, когда он спросил: «Зачем лгать?». Она вспомнила теплое пожатие его руки, пальцы, охватившие запястье. Как они чуть не споткнулись, так спешили очутиться ближе друг к другу, столкнувшись почти неловко, словно они танцевали – и пропустили шаг. Она схватила Марка за плечи и потянулась его поцеловать.
В Охоте он стал жилистым, не таким мускулистым, как Джулиан; кости плеч и ключицы отчетливо чувствовались под ее руками. Но кожа Марка там, где ладони Эммы скользнули под ворот его футболки, поглаживая верхнюю часть спины, была гладкой. И губы его под ее губами были теплыми.
На вкус он был горько-сладким и горячим, словно его била лихорадка. Эмма инстинктивно придвинулась ближе к нему; она не понимала, что ее саму трясет, но ее трясло. Под ее поцелуем он приоткрыл рот; он исследовал ее губы своими, и по телу Эммы плыли медленные волны тепла. Марк поцеловал ее в уголок губ, легко коснулся губами щеки.
Он отстранился.
– М-м, ты соленая, – с озадаченным видом сказал он.
Рукой, которой только что обнимала Марка за шею, Эмма коснулась своего лица. Щеки были мокрыми. Она плакала.
Марк нахмурился.
– Не понимаю. Ты хочешь, чтобы весь мир уверовал, будто мы пара, и все же рыдаешь, словно я сделал тебе больно. Я причинил тебе боль? Джулиан никогда меня не простит.
При звуке имени Джулиана она чуть было не сломалась. Эмма тяжело опустилась в изножье своей кровати и сжала руками колени.
– Джулиану так много всего приходится выносить, – сказала она. – Я не могу допустить, чтобы он еще и обо мне волновался. О моих отношениях с Кэмероном.
Эмма мысленно попросила прощения у Кэмерона Эшдауна, который на самом деле не сделал ничего плохого.
– Это скверные отношения, – продолжила она. – Нездоровые. Но всякий раз, как они заканчиваются, я снова в них вляпываюсь. Пора разорвать этот порочный круг. И мне надо, чтобы Джулиан об этом не беспокоился. На него и так уже слишком много свалилось – Конклав будет расследовать хаос, свалившийся на нас из-за смерти Малкольма, наши дела с Двором…
– Тс-с, – прервал он, усаживаясь рядом. – Я понимаю.
Он поднял руку и стянул одеяло с кровати на пол. Эмма с изумлением следила за тем, как Марк оборачивает его вокруг них обоих и подтыкает вокруг плеч.
Затем она подумала о Дикой Охоте – о том, как, должно быть, они с Кьераном лежали, прильнув друг к другу, в укрытиях, завернувшись в плащи, чтобы укрыться от холода.
Марк провел пальцами по ее скуле – но то был дружеский жест. Жар, которым полнился их поцелуй, ушел. И Эмма была рада. Чувствовать подобное к кому-либо, кроме Джулиана – даже тень подобного, – казалось неправильным.
– Те, кто не фэйри, утешаются ложью, – произнес он. – Не мне это осуждать. Я сделаю это для тебя, Эмма. Я тебя не брошу.
Она прислонилась к его плечу. Облегчение словно лишило ее тело веса.
– Но Кристине-то ты должна сказать, – прибавил Марк. – Она твоя лучшая подруга; ты не можешь скрывать от нее так много.
Эмма кивнула. Она и так собиралась рассказать Кристине. Кристина единственная знала о ее чувствах к Джулиану и ни на мгновение бы не поверила в то, что Эмма вместо него вдруг внезапно влюбилась в Марка. Даже из практических соображений следовало ей рассказать, и Эмма была этому рада.
– Я могу ей полностью доверять, – сказала она. – А теперь – расскажи мне про Дикую Охоту.
Он начал говорить, сплетая историю жизни, прожитой в облаках и в пустынных и заброшенных уголках земли. Города-призраки у подножия медных каньонов. Пепелище Орадур-сюр-Глан, где они с Кьераном спали на наполовину сожженном сеновале. Песок и запах океана на Кипре, в опустевшем курортном городе, где сквозь половицы заброшенных гранд-отелей проросли деревья.
Марк держал Эмму в объятиях и нашептывал ей свои рассказы, и постепенно она задремала. Отчасти удивив ее, на следующую ночь он вернулся – это поможет выставить их отношения более правдоподобными, сказал он, но в его глазах Эмма прочитала: Марку пришлось по вкусу ее общество, как и ей – его.
И так они с тех пор и проводили вместе каждую ночь, распластавшись на брошенных на пол покрывалах и обмениваясь историями; Эмма говорила о Темной войне, о том, как она порой чувствовала себя потерянной с тех пор, как уже не разыскивала убийцу своих родителей, а Марк рассказывал о своих братьях и сестрах, о том, как они с Таем поссорились и он боялся, что внушил младшему брату чувство, словно на него нельзя положиться, словно он в любой момент может исчезнуть.
– Просто скажи ему, что ты можешь уйти, но всегда к нему вернешься, – посоветовала Эмма. – Скажи, что жалеешь, если когда-то дал ему повод думать иначе.
Марк только кивнул в ответ. Он так никогда ей и не сказал, воспользовался ли ее советом – но она его советом воспользовалась и рассказала Кристине все. Это принесло ей огромное облегчение, и несколько часов Эмма навзрыд проплакала в ее объятиях. Джулиан даже разрешил ей вкратце изложить Кристине ситуацию с Артуром – в достаточной степени, чтобы стало понятно, как важно присутствие Джулиана здесь, в Институте, со своей семьей. Чтобы поделиться этой информацией, она спросила у Джулиана разрешения; разговор вышел ужасно неловкий, но Джулиан, казалось, почти испытывал облегчение от того, что удастся разделить эту тайну еще с кем-то.
Она хотела спросить еще, не планирует ли он вскоре рассказать и остальным Блэкторнам правду об Артуре. Но не смогла. Джулиан окружил себя стенами, которые казались неприступными, как терновые заросли вокруг замка Спящей красавицы. Эмма гадала, заметил ли это Марк или хоть кто-то из остальных – или же это могла увидеть только она.
Сейчас она обернулась взглянуть на Марка. Тот спал на полу, подложив ладонь под щеку. Эмма соскользнула с кровати, устроилась между одеял и подушек и свернулась клубочком рядом с ним.
В ее обществе Марку спалось лучше – так он сказал, и она этому верила. Ел он в последнее время тоже лучше, быстро набирая мышечную массу; его шрамы постепенно бледнели, а на щеки возвращался румянец. Эмма была рада. Может, в глубине души она и умирала от боли каждый день, но это была ее проблема – и она с ней справится. Никто не обязан был ей помогать, и в каком-то смысле она даже приветствовала боль. Та означала, что Джулиану не приходится страдать в одиночестве – даже если он считал именно так.
И если она могла хоть как-то помочь Марку, то это уже было что-то. Она любила его – так, как ей следовало бы любить Джулиана; дядюшка Артур назвал бы это филией, дружеской любовью. И хотя она никогда не смогла бы рассказать Джулиану о том, как именно они с Марком друг другу помогают, по крайней мере, ей казалось, что хотя бы это она может для Джулиана сделать: помочь его брату стать счастливее.
Даже если он никогда об этом не узнает.
Стук в дверь вырвал ее из дремы. Эмма подскочила; в комнате было темно, но она различила в полумраке ярко-рыжие волосы и любопытное лицо Клэри, выглядывавшее из-за двери.
– Эмма? Ты не спишь? Ты что, на полу?
Эмма опустила глаза на Марка. Тот явно спал, свернувшись под одеялами так, что Клэри его не видела. Эмма показала Клэри два пальца; та кивнула и захлопнула дверь; две минуты спустя Эмма уже была в холле, на ходу застегивая толстовку с капюшоном.
– Мы можем где-нибудь поговорить? – спросила Клэри. Она до сих пор такая маленькая, подумала Эмма, что иногда забываешь, что ей уже за двадцать. Забранные назад волосы были заплетены в косички, и от этого Клэри казалась еще моложе.
– На крыше, – решила Эмма. – Я тебя провожу.
Она провела Клэри вверх по лестнице, к стремянке и люку, и затем – на темную просторную крышу. Сама Эмма не была тут с той самой ночи, когда явилась в Институт с Марком. Казалось, с тех пор прошли годы – хотя она и знала, что всего лишь недели.
Черная асфальтовая черепица после дня на жаре все еще оставалась горячей и липкой. Но ночь была прохладной – как и все ночи в пустыне, где температура с закатом падала, точно камень, брошенный с высоты – и океанский бриз шевелил влажные волосы Эммы.
Она пошла по крыше – Клэри шагала следом – к своему любимому месту: оттуда открывался прекрасный вид на шумевший внизу океан, на шоссе, вьющееся по холму под Институтом, и на горы, темными пиками вздымавшиеся вдали.
Эмма уселась на край крыши, подтянув колени к груди, позволив ветру пустыни ласкать ее кожу и волосы. Лунный свет посеребрил ее шрамы – особенно тот крупный, с внутренней стороны правого предплечья. Его она получила в Идрисе, когда проснулась среди ночи, крича и зовя родителей, и Джулиан, зная, что ей нужно, вложил ей в объятия Кортану.
Клэри села рядом с Эммой, склонив голову набок так, словно прислушивалась к ревущему дыханию океана, мягко накрывавшего волной берег и отступавшего прочь.
– Ну, с точки зрения видов нью-йоркский Институт вы точно победили. Там я с крыши не вижу ничего, кроме Бруклина. – Она обернулась к Эмме. – От Джема Карстерса и Тессы Грей тебе привет.
– Это они тебе про Кита рассказали? – спросила Эмма. Джем был очень дальним и очень старым ее родственником – хоть он и выглядел на двадцать пять, ему скорее было сто двадцать пять с лишним. Тесса была его женой – и к тому же могущественной колдуньей. Они обнаружили существование Кита и его отца как раз тогда, когда Джонни Грача растерзали демоны.
Клэри кивнула.
– Они отправились на миссию – и даже не говорят мне, что ищут.
– Я думала, они ищут Черную книгу?
– Как вариант. Я знаю, что первым делом они направились в Спиральный Лабиринт. – Клэри откинулась назад, опираясь на руки. – Знаю, что Джем очень хотел бы быть сейчас рядом с тобой. Чтобы ты могла кому-нибудь выговориться. Я ему сказала, что ты в любой момент можешь выговориться мне, но ты не звонила с той самой ночи после того, как умер Малкольм…
– Он не умер. Я его убила, – перебила Эмма. Ей все время приходилось напоминать себе, что она убила Малкольма, вспорола ему кишки Кортаной, потому что в это упорно не верилось. И от этого было больно, как бывает, если вдруг задеть колючую проволоку: внезапная боль из ниоткуда. Хоть он и получил по заслугам, от этого все равно было больно.
– Я же не должна переживать, да? – сказала Эмма. – Он был ужасным человеком. Мне пришлось это сделать.
– Да, и еще раз да, – отозвалась Клэри. – Но от этого не всегда легче.
Она взяла Эмму за подбородок, повернула ее лицо к себе.
– Слушай, если кто тебя тут и поймет, то я. Я убила Себастьяна. Своего брата. Я вонзила в него нож. – На мгновение Клэри показалась Эмме намного младше своих лет, как будто стала ровесницей Эммы. – Я до сих пор об этом думаю, мне до сих пор это снится. В нем было хорошее – немного, всего крупица, но все это не дает мне покоя. Тот крошечный потенциал, который я уничтожила…
– Он был чудовищем, – в ужасе произнесла Эмма. – Убийцей хуже Валентина, хуже кого угодно. Ты обязана была его прикончить. Если бы ты оставила его в живых, он бы уничтожил мир – в буквальном смысле этого слова.
– Знаю, – Клэри опустила руку. – Для Себастьяна никогда не существовало даже тени шанса на искупление. Но снам это не мешает, разве не так? Во сне я до сих пор иногда вижу брата, который мог бы у меня быть в каком-нибудь другом мире. И у него зеленые глаза. И ты, наверное, видишь Малкольма, которого считала другом. Когда люди умирают, с ними умирают и наши сны о том, кем они могли бы быть… Даже если их кровь – на наших руках.
– Я думала, что буду счастлива, – сказала Эмма. – Все эти годы я хотела только мести тому, кто убил моих родителей. Кем бы он ни был. Теперь я знаю, что с ними случилось, и я убила Малкольма. Но чувствую… пустоту.
– После Темной войны я чувствовала себя так же, – призналась Клэри. – Я столько времени провела в беготне, сражениях и отчаянии. А потом все стало обычным. Но я не доверяла этой «обычности». Мы привыкаем жить определенным образом, пусть даже плохо или трудно. И когда этому приходит конец, остается дыра, которую нужно заполнить. Нам свойственно сразу заполнять ее тревогами и страхами. А чтобы заполнить ее хорошим, требуется время.
Эмма увидела, как на мгновение в лице Клэри проступило прошлое – ей вспомнилась девушка, которая настигла ее в дальней комнатушке Гарда и не дала ей скорбеть в одиночестве. Та, которая сказала: «Герои не всегда побеждают. Иногда они терпят поражение. Но продолжают бороться, продолжают вставать. Они не сдаются. Вот это и делает их героями».
Эти слова помогли Эмме пережить худшие времена.
– Клэри, – проговорила она. – Можно тебя кое о чем спросить?
– Конечно, о чем угодно.
– Найтшейд, – сказала Эмма. – Ну, знаешь, вампир, который…
Клэри явно удивилась.
– Глава вампирского клана Лос-Анджелеса? Которого вы, чуваки, вывели на чистую воду с темной магией?
– Это же была правда? Он действительно пользовался незаконной магией?
Клэри кивнула.
– Да, конечно. Всё у него в ресторане проверили, и да – определенно пользовался. Если бы не пользовался, не сидел бы сейчас в тюрьме!
Она осторожно накрыла руку Эммы своей.
– Знаю, иногда Конклав ошибается, – сказала Клэри. – Но в нем немало людей, которые стараются быть справедливыми. Ансельм правда был плохим парнем.
Эмма безмолвно кивнула. В конце концов, сомневалась она не в Ансельме.
А в Джулиане.
Губы Клэри изогнулись в улыбке.
– Ну ладно, хватит о скучном, – заявила она. – Расскажи мне что-нибудь веселое. Ты о личной жизни уже сто лет как не рассказывала. Ты до сих пор встречаешься с этим Кэмероном Эшдауном?
Эмма покачала головой.
– Я… я с Марком встречаюсь.
– С Марком? – Клэри воззрилась на Эмму так, словно та протянула ей двухголовую ящерицу. – С Марком Блэкторном?
– Нет, с другим Марком. Да, с Марком Блэкторном, – немного резко ответила Эмма. – А что, нельзя?
– Да просто… никогда не представляла тебя с ним вместе. – Клэри, судя по всему, была ошарашена.
– А с кем представляла? С Кэмероном?
– Нет, не с ним. – Клэри подтянула колени к груди, оперлась на них подбородком. – В том и дело, понимаешь, – произнесла она. – Я… в смысле, тот, с кем я тебя себе представляла… это бред какой-то. – Под удивленным взглядом Эммы она опустила глаза. – Наверное, ерунда какая-то. Если ты с Марком счастлива, я за тебя рада.
– Клэри, ты мне что-то не договариваешь?
Последовала долгая пауза. Клэри смотрела на темную воду. Наконец, она заговорила.
– Джейс сделал мне предложение.
– Ого! – Эмма почти раскрыла объятия, чтобы заключить в них Клэри, но вдруг увидела выражение ее лица. И замерла. – Что случилось?
– Я отказала.
– Отказала? – Эмма уронила руки. – Но вы же… вместе… разве вы уже не?..
Клэри поднялась на ноги. Она стояла на краю крыши, глядя на море.
– Мы всё еще вместе, – сказала она. – Я сказала Джейсу, что мне нужно время подумать. Уверена, он думает, что я чокнулась или… Ладно, я понятия не имею, что он думает.
– А тебе оно действительно нужно? – спросила Эмма. – Время подумать?
– Чтобы решить, хочу я за Джейса замуж или нет? Нет, не нужно. – В голосе Клэри звенело напряжение, причину которого Эмма понять не могла. – Нет, я знаю ответ. Конечно, хочу. Для меня существует только он и никого, кроме него, и так будет всегда. Иначе просто и быть не может.
От того, как Клэри это сказала, Эмму пробрала дрожь. Для меня существует только он и никого, кроме него, и так будет всегда. А еще ей стало страшно.
– Тогда почему ты отказала?
– У меня бывают сны… – сказала Клэри. Она пристально глядела на лунную дорожку на темной воде – словно белый мазок на черном холсте. – Когда я была в твоем возрасте. Сны, предвещавшие будущее, сны об ангелах и пророчествах. Когда закончилась Темная война, они прекратились. Я думала, их больше не будет, но в последние полгода… они вернулись.
Эмма почувствовала растерянность.
– Сны?..
– Они не такие четкие, как были когда-то. Но я чувствую… знаю, что грядет что-то ужасное. Вижу стену крови и тьмы. Тьму, которая простирается над миром и поглощает его. – Клэри сглотнула. – И есть кое-что еще. Это даже не образ чего-то, что должно случиться. Скорее, это знание.
Эмма встала. Ей хотелось положить руку Клэри на плечо, но что-то ее удерживало. Это была не Клэри – не та девушка, что утешала ее после смерти родителей. Это была Клэри, которая вошла в Эдом, обитель демонов, и убила Себастьяна Моргенштерна. Клэри, стоявшая лицом к лицу с Разиэлем.
– Знание о чем?
– Что я умру, – сказала Клэри. – И у меня осталось не так много времени. Это будет скоро.
– Это из-за вашей миссии? Ты думаешь, с тобой что-то случится?
– Нет… нет, ничего такого, – ответила Клэри. – Трудно объяснить. Я знаю, что это случится, но не знаю, когда или как.
– Все боятся смерти, – сказала Эмма.
– Не все, – возразила Клэри, – и я ее не боюсь. Но я боюсь оставить Джейса. Боюсь того, что с ним станет. И я думаю, что если мы поженимся, ему будет еще хуже. Брак… многое меняет. Это ведь обещание остаться с человеком. Но я не смогу пообещать остаться надолго… – Она опустила глаза. – Понимаю, похоже на бред. Но я знаю то, что знаю.
Последовало долгое молчание. В тишине у них под ногами шумел океан, пел ветер в пустыне.
– Ты ему сказала? – спросила Эмма.
– Я не говорила никому, кроме тебя. – Клэри обернулась и с беспокойством на нее поглядела. – Я прошу тебя об услуге. О крупной. – Она набрала воздуха в грудь. – Если я действительно умру, скажи им, Джейсу и остальным, что я знала. Я знала, что умру, и не боялась. Скажи Джейсу, что я отказалась выйти за него именно поэтому.
– Я… но почему я?
– Ты единственный человек, кому я могу это рассказать и не получить в ответ истерику – или заявление, что у меня нервный срыв и мне надо к психотерапевту. Саймон бы именно так и сказал. – Глаза Клэри подозрительно блеснули, когда она упомянула своего парабатая. – И я тебе доверяю, Эмма.
– Я это сделаю, – сказала Эмма. – И конечно, ты можешь мне верить, я никому не скажу, но…
– Я верю, что ты сохранишь мою тайну, – перебила ее Клэри. – Во снах я вижу тебя с Кортаной в руке. – Она приподнялась на цыпочки и поцеловала Эмму в лоб, почти по-матерински. – Я верю, что ты всегда будешь бороться, Эмма. Я верю, что ты никогда не сдашься.
Кит заметил, что костяшки у него окровавлены, только когда они сели в машину. Когда он ударил по вывеске, то не почувствовал боли. Зато почувствовал сейчас.
Джулиан, который был уже готов завести мотор, заколебался.
– Я мог бы тебя вылечить, – сказал он. – С помощью ираци.
– С помощью чего?
– Это целебная руна, – объяснил Джулиан. – Одна из самых мягких. Как раз разумно будет, если ты начнешь с нее.
У Кита в голове промелькнула тысяча язвительных реплик, но он слишком устал, чтобы произнести их вслух.
– Не тыкай в меня этими вашими волшебными палочками, – буркнул он. – Я просто хочу… – Он чуть было не сказал «домой». – …обратно.
Пока они ехали, Кит молчал и смотрел в окно. Шоссе было почти пустым, серое и безлюдное. Мимо промелькнули дорожные указатели Креншоу и Фэрфакса. Это был не прекрасный Лос-Анджелес пляжей, особняков и зеленых лужаек. То был Лос-Анджелес потрескавшихся тротуаров, увядающих деревьев и неба, свинцового от смога.
Эти места всегда были Киту домом, но сейчас он смотрел на них отстраненно, словно Сумеречные охотники уже втягивали его на свою странную орбиту, прочь от всего, что он знал раньше.
– Что со мной будет? – вдруг прервал он молчание.
– Что? – Джулиан скривился, взглянув на пробку в зеркале заднего вида. Кит видел его сине-зеленые глаза, почти отвратительные в своей необычности. Кажется, у всех Блэкторнов, кроме Тая, глаза были такие (в случае с Марком – один глаз).
– Выходит, Джейс – моя настоящая семья, – сказал Кит. – Но я не могу жить с ним, потому что он со своей красоткой отправляется на какое-то там секретное задание.
– Яблочко от яблони Эрондейлов падает недалеко, – пробормотал Джулиан.
– Что?
– Ее зовут Клэри. Но, в общих чертах, ты прав. Прямо сейчас он забрать тебя не может. Это сделаем мы. И это не проблема. Сумеречные охотники дают приют Сумеречным охотникам. Мы так устроены.
– Ты правда считаешь, что это хорошая мысль? – спросил Кит. – В смысле, у тебя там и так полный дурдом, один только дядюшка-агорафоб да странный братец чего стоят.
Джулиан крепче стиснул руль, но сказал только:
– Тай не странный.
– Я про Марка, – сказал Кит. Последовала странная пауза. – Тай не странный, – добавил Кит, – он просто аутичный.
Пауза продолжилась. Кит даже задумался, не обидел ли он Джулиана.
– Да это фигня, – сказал он наконец. – Когда я еще ходил в школу для простецов, я знавал там ребят из спектра. У Тая есть с ними кое-что общее.
– Какого спектра? – не понял Джулиан.
Кит удивленно посмотрел на него.
– Ты что, правда не понимаешь, о чем я?
Джулиан покачал головой:
– Ты, может, не заметил, но мы не особо погружены в культуру простецов.
– Это не культура простецов. Это… нейробиология. Наука. Медицина. У вас что, и рентгена нет? Антибиотиков?
– Нет, – сказал Джулиан. – Для мелочей, вроде головной боли, есть исцеляющие руны. Для более серьезных вещей – Безмолвные Братья. Медицина простецов у нас под строжайшим запретом. Но если есть то, что мне, по-твоему, следует знать о Тае…
Порой Кит хотел ненавидеть Джулиана, просто страстно этого желал. Джулиан обожал правила. Он казался несгибаемым, раздражающе невозмутимым и бесстрастным, именно таким, каким, судя по рассказам, должны быть Сумеречные охотники. Только вот на самом деле он таким не был. Нескрываемая любовь, с которой Джулиан произносил имя брата, его выдавала.
Кит внезапно напрягся. Недавний разговор с Джейсом отчасти унял тревогу, терзавшую его со времени смерти отца. Джейс представил все в таком виде, словно все еще может стать простым. Словно они все еще живут в мире, где можно положиться на удачу и ждать.
Теперь же, глядя на тянувшееся впереди серое шоссе, он думал: как ему вообще могло прийти в голову, что он сумеет выжить в мире, где все, что он знал, считается дурным знанием, а все его ценности (уж какие были, учитывая, что прививал их ему отец – человек по кличке «Грач-Рвач»), переворачивались с ног на голову.
В мире, где держаться тех, к кому манил его голос крови, означало навлечь на себя ненависть тех, с кем он вырос.
– Неважно, – сказал он. – Я ничего не собирался говорить про Тая. Так, бессмысленная простецовая фигня.
– Кит, мне жаль, – произнес Джулиан. Они уже выехали на прибрежное шоссе. Вдали виднелся океан, высоко стоявшая полная луна отбрасывала на воду безупречно белую дорожку. – Я имею в виду то, что случилось на базаре.
– Они меня теперь ненавидят, – проговорил Кит. – Все, кого я знал.
– Нет, – сказал Джулиан. – Они тебя боятся. Это не одно и то же.
Может, и так, подумал Кит. Но пока что он вовсе не был уверен, что тут есть какая-то разница.
