Репортер

Папа и мама

Эта книга не автобиографическая, но все же я скажу несколько слов о своей семье.

Главное горе моей жизни – уход из нее моих любимых родителей.

Папы нет с 1998 года, мамы – с 2010-го, а я никак не могу к этому привыкнуть.

Папа – Борис Аронович Дегтярь. Родился в 1923 году в Чернобыле в очень бедной еврейской семье, где помимо него было еще четверо детей – Семен, Люба, Белла и Лиза.

Деда моего звали Арон, бабушку – Бася.

Все вместе они жили в Перерве на юго-востоке Москвы, потом постепенно разъехались по своим квартирам.

Смутно помню эту деревенскую Перерву…

Много лет спустя я увидел фотографию обшарпанного деревянного дома, в котором жила вся многочисленная семья отца. На стене мелом была коряво выведена наша настоящая семейная фамилия – Дехтяр.

Во время войны, когда отцу выписывали военный билет, писарь не расслышал, как папа произнес свою фамилию, и вписал в билет – Дегтярь. Потом все документы были переделаны под военный билет, и отец решил, что заново поменять фамилию будет очень хлопотно. Вот так и мама, и брат, и я, и все наши дети, а также внуки моего брата Льва стали Дегтярями. Мои внуки тоже будут носить эту фамилию…

Отец прошел всю войну. Был летчиком-радистом. Дважды падал вместе с самолетом. Все погибали, он как-то выживал. Участник Парада Победы 1945 года.

В 1949 году он уехал служить на Дальний Восток, где познакомился с мамой, которая оказалась во Владивостоке по распределению после окончания Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта.

На Дальнем Востоке они и поженились.

В 1951 году во Владивостоке родился мой брат Лев, в 1955 году – я: в городе Артеме, что недалеко от Владивостока.

В 1958 году врачи выявили у моего брата какие-то проблемы с дыханием и посоветовали родителям переехать в Крым. Отец подал рапорт, и его перевели в Евпаторию, где мы прожили год. В 1959 году папа получил назначение в Симферополь и через год демобилизовался.

Так мы и оказались в столице Крыма.

Папа как москвич мог бы вернуться в столицу, но семья так полюбила Крым, что не захотела расставаться с этой благословенной землей. Как говорили в моем детстве: «Жизнь дана человеку один раз, и прожить ее нужно в Крыму».

Папа увлекался фотографией. С раннего детства помню закрытую туалетную комнату, где он проявлял пленку, одеяло на двери, чтобы не проникал свет, красную лампу, черный фотоувеличитель, коричневые ванночки-кюветы с проявителем, фиксажем и водой для промывания, этот характерный запах… Я часто просился туда к отцу и хорошо запомнил свой восторг, когда видел, как в кювете на опущенной в проявитель фотобумаге появляется картинка…

В 1995 году, когда праздновали 50 лет Победы, папа просил, как участник Парада Победы 1945 года, чтобы его включили в делегацию от ветеранов на Красную площадь. Грубо и хамски отказали.

Отец всю жизнь хотел мне рассказать про войну. Много раз пытался, настаивал, даже пробовал писать сам и подсовывал мне свои записи, но я постоянно уходил от этих разговоров – тогдашние никчемные, как я сейчас понимаю, дела казались важнее.

Думал, успеем еще поговорить.

Не успели.

Теперь не могу себе этого простить. Локти кусаю.

Папа очень переживал за меня. Страдал, видя, что я никак не могу пробиться в этой жизни, что меня не берут на работу, что не принимают во ВГИК…

Увидел по телевизору, как мне вручили первую премию ТЭФИ в 1995 году. И, кажется, перестал за меня волноваться.

Мама – Сабина Хаимовна Дегтярь. Девичья фамилия – Рабинович.

Родилась в 1927 году в Одессе.

В связи с диким антисемитизмом в СССР ее родители – мои дедушка Хаим и бабушка Клара – посоветовали ей везде представляться как Инна Ефимовна.

Дед Хаим был крупным специалистом в мукомольной промышленности. Одно время даже руководил строительством всех зерновых элеваторов в Казахстане. Я хорошо запомнил, как он, перед тем как съесть кусок хлеба, всегда долго сминал мякиш в руке – определял качество пшеницы.

Семья матери часто переезжала, пока не оказалась в Ярославле. Жили в старом деревенском доме.

Именно к Ярославлю относится мое самое первое воспоминание. Я лежу высоко на печке и слышу, как рыдает мама. Склоняюсь вниз и вижу, что она шьет подушку в гроб своей матери, моей бабушки Клары. Меня не с кем было оставить, и мама взяла меня на похороны. Было мне тогда года три, не больше.

Мама после переезда в Симферополь работала инженером в проектной организации, дослужилась до главного инженера проекта.

Жили мы в маленькой двухкомнатной хрущевке. Жили очень скромно – впрочем, как и все советские люди.

В 1975 году мои родители захотели съездить вдвоем в Болгарию, но их не пустили – прямым текстом сказали, что они наверняка сбегут. Папа пытался порвать свой партийный билет, мама его еле отговорила… До конца жизни отец не смог простить советской власти эти унижения.

В 90-е годы я дал им возможность посмотреть мир. Отправлял их в круизы по Балтийскому и Средиземноморскому морям. Уже потом, когда папы не стало, мы съездили с мамой в Хорватию и в Италию. Так что хоть что-то они увидели.

Мама стала свидетелем всех моих четырех ТЭФИ. Очень мною гордилась.

В симферопольской квартире, где она жила одна после смерти папы, почему-то принималась только международная версия ТВЦ – TVCI. И эта версия чуть ли не ежедневно, а иногда и дважды в день показывала мои программы.

И это меня устраивало: ведь мама все время могла видеть меня по телевизору – мы словно вживую общались с нею. После смерти папы я звонил ей каждый день, и она рассказывала мне, какую программу видела сегодня. Во многом поэтому я и работал на этом канале.

Мой брат Лев по-прежнему живет в Симферополе. Он много лет занимается бизнесом – от строительства стадионов в Казахстане до производства пельменей в Симферополе. Пельмени под маркой «Купец» – самые вкусные в Крыму: достаточно сказать, что их покупают все сотрудники его завода…

За полгода до смерти мама написала нам с братом письмо. Мы нашли его, когда разбирали после ухода мамы вещи в ее симферопольской квартире. В этом письме мама прощалась с нами. Говорила, что любит нас. Любит своих внуков: детей Левы – Родиона и Зою, и моих детей – Кирилла и Алису. Просила не забывать их с папой.

Не могу без комка в горле вспоминать это.

Боже мой, мамуля, разве я смогу когда-нибудь вас забыть…